ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Следы были совсем свежие. Ахабьев присел на корточки, отложил палку
в сторону и обвел кончиками пальцев глубокие отпечатки в сырой после
ночного дождя земле. Каждый след имел около десяти сантиметров в диаметре,
а расстояние между ними превышало метр.
Сомнений не оставалось. Здесь прошел Зверь.
Ахабьев выпрямился и подышал на озябшие ладони. Потом сунул руки в
карманы штормовки и поднял голову к небу.
Холодное осеннее небо со свинцовым равнодушием нависало над
высокими верхушками корабельных сосен. В лесу стояла прозрачная, хрупкая
тишина, чуть подернутая тающим утренним туманом. Ахабьев прикрыл глаза и
подумал - уже скоро. Очень скоро. На этой неделе.
Он опустил голову и снова взглянул на следы. Уверенные, наглые
отпечатки лап Зверя. Зверь не петлял и не пытался запутать охотника. Зверь
бросал вызов.
Что ж, тем лучше, решил Ахабьев. Тем проще и мне, и ему. Тем скорее
все кончится... Он почувствовал спокойную уверенность в своих силах. Я не
могу проиграть, сказал он себе. Я просто не имею права на поражение - ведь
другого шанса может и не быть.
Но теперь пора возвращаться. Уже рассвело. Зверя надо искать ночью,
не сейчас. Да и не готов я пока к встрече. Ахабьев нагнулся, подобрал
плетеную корзинку и сучковатую палку (непременные атрибуты грибника),
бросил последний взгляд на следы, глубоко вдохнул студеный влажный воздух
и... замер, боясь пошевелиться.
Где-то далеко-далеко, на самом пределе слышимости сухо треснул
выстрел. А вслед за ним раздалось жалобное поскуливание.
Сердце оборвалось в груди.
- Нет, - прошептал он помертвевшими губами. - Нет. Этого не может
быть.
Снова треск, и поскуливание оборвалось.
Ахабьева прошиб пот. Скулы свело судорогой. От обиды к горлу
подкатил тугой ком. На виске запульсировала жилка...
Возьми себя в руки, приказал он. Соберись. Убей в себе эмоции. Ты
еще ничего не знаешь. Ты можешь только догадываться. И уже начинаешь
паниковать.
Ты же охотник, черт тебя подери!
Эта мысль успокоила. Он резко выдохнул и заставил себя думать
спокойно. Стреляли в Сосновке - больше негде; это раз. Стреляли из
пистолета, это ясно по отрывистому и короткому звуку - это два. Стреляли не
в человека, люди не скулят...
А в кого?
Это не мог быть Зверь. Просто не мог. Уже ведь утро, так?
Ехидный голосок в глубине сознания посоветовал Ахабьеву не стоять
истуканом на одном месте, а сходить и разузнать все самому. В кого могут
стрелять из пистолета в полвосьмого утра в дачном поселке Сосновка? Давай,
охотник, шевели ногами. Тебя ноги кормят...
Но всю дорогу назад, пока Ахабьев тщетно пытался не срываться на
бег, в голове его раненой птицей яростно билась пугающе привычная мысль.
Убитый, кем бы он ни был - не Зверь. Зверя не могли застрелить из
пистолета. Это было бы неправильно. Никто не мог убить Зверя. Никто.
Кроме меня.
x x x
"Почему я?
Каждый из нас задавал себе этот вопрос. Мой отец, дед, прадед...
Все мы хоть раз в жизни терзались неразрешимой загадкой. Проклятие ли
тяготеет над родом Ахабьевых или же судьба наша - есть дар Божий?
Избранники ли мы Господни или жертвы неумолимой Судьбы?
И главное - почему мы?
Но сколько бы раз не звучал этот вопрос в наших израненных душах,
от предназначения не бежал никто. Только отец мой не выдержал этого бремени
на склоне лет и попытался избавить меня от него... Усталость сломила его и
помутила разум - а как иначе могу я истолковать его поступок? Ведь он знал
ответ!
Как знали его деды и прадеды наши... Знаю ответ и я. И ты, Володя,
тоже когда-нибудь поймешь.
Ведь если не мы - то кто?"
Из дневников Аркадия Матвеевича Ахабьева,
унтер-егермейстера Его Императорского Величества.