Когда гостиница "Паладиум", расширяясь, получила в свое  распоряжение
два верхних этажа соседнего дома, обнаружился небольшой сюрприз.
     Фасад этого дома украшали три башенки в псевдоготическом  стиле.  Две
крайние, с бочку величиной, облюбовали голуби. Администрация полагала, что
и средняя башенка с двумя узкими стрельчатыми окнами ни на что  больше  не
пригодна. Но при ремонте новых владений оказалось, что  там  вполне  можно
устроить однокомнатный номер.
     Он-то и достался Ивану.
     Сперва Иван, даже не распаковывая чемоданов,  пошел  отказываться  от
номера. Он очень недовольно перечислил отсутствие лифта, заедающий замок и
сквозняки.
     - У нас скоро освободится кое-что на втором этаже, - многозначительно
сказали Ивану.
     По опыту долгих странствий Иван знал, что от него ждут реплики вроде:
"Ну, я в долгу не останусь..." Но мысль о процедуре обмена мятой  банкноты
на ключ внушала ему некоторое омерзение. Поэтому он не  расцвел  белозубой
улыбкой, а довольно пасмурно сказал "спасибо" и ушел.
     - Да-а... - очень критически оценила Ивана администрация. - И рожа  -
брюзгливая...
     Очень  скоро  выяснилось,  что  Иван  -  "заслуженный"   и   "лауреат
международных". Ему вполне бескорыстно  предложили  ключи  от  "люкса"  на
втором этаже. Но он ни с того ни с сего переезжать отказался.
     Номер Ивану в конце концов понравился вот чем. Когда  он  подходил  к
окну, казалось, будто башенка сорвалась с дома и  летит  над  городом.  Он
даже чувствовал  угол  ее  наклона  в  этом  полете.  Внизу  плыли  острые
черепичные крыши, узкие дворы, флюгера на таких же  башенках  и  небольшие
мощеные площади.
     Очевидно, отсюда родом была та музыка, которую Иван в последнее время
очень уважал.
     В его несложном хозяйстве, кроме одежды и необходимых вещей, имелись:
чугунный подсвечник, книга в бархатном переплете, электрический самовар  и
кассетный магнитофон. Они очень быстро  прижились  в  башенке,  подсвечник
встал у изголовья, а  книга  в  потертом  малиновом  бархате,  толщиной  с
хозяйское предплечье и  весом  в  добрых  три  кило,  с  тусклыми  медными
застежками, легла на прикроватной тумбочке.
     Книгу Иван смастерил лет  шесть  назад  из  переплета  от  фамильного
альбома, вставив в него листов двести  плотной  желтоватой  бумаги.  Такая
почтенная книга  вполне  соответствовала  его  педантичности  в  том,  что
касалось работы. Служила она для репетиционных планов  и  зарисовок  новых
трюков. Каждый вечер перед тем, как попарить руки  в  содовой  ванночке  и
лечь спать, Иван сверялся с планами, отмечал сделанное, вносил  коррективы
и рисовал схемы с шариками и стрелочками.
     Самовар хорошо бы встал на  подоконнике,  но,  будучи  сломан  еще  в
Новосибирске, лежал в контейнере. Кассетник же постоянного места не  имел.
Иван называл его Мэгги и всюду таскал с собой.
     Как-то  бойкая  девица   упрекнула   Ивана   в   полной   музыкальной
безграмотности. Иван приобрел кассетник и созвонился с двоюродным  братом,
владельцем приличной фонотеки. Тот стал переписывать для него с  пластинок
классику, причем Иван и тут блеснул методичностью. Он начал  с  мотетов  и
мадригалов шестнадцатого века. И они ему понравились настолько, что дальше
он так и не продвинулся. А бойкую девицу забыл окончательно и бесповоротно
- она осталась в одном из тех тридцати  городов,  которые  он  посетил  за
последние годы.
     Мэгги сопровождал Ивана в течение дня и все  время  тихо  мурлыкал  -
Иван совершенно не выносил шума, считая, что свою дневную порцию децибелов
он получает каждый вечер на представлении.
     Еще в комнате были мячи.
     Те,  с  которыми  Иван  репетировал  и  работал  в  манеже,  на  ночь
складывались в чемодан и запирались в гримуборной. Он никогда  не  брал  в
гостиницу свой рабочий реквизит. А эти хранились еще со времен  училища  и
странствовали вместе с хозяином в старой спортивной сумке. Хотя хозяин мог
месяцами к ним не прикасаться.
     Когда-то у мячей были имена.  Доставая  их  из  сумки,  Иван  мог  бы
вспомнить, кого, как и почему именно так звали. Только доставать  их  было
незачем. Он давно работал с более крупными, привык к ним, а эти  проживали
в номере скорее на правах талисмана.
     Остальным вещам Иван не придавал особого значения,  без  волнения  их
приобретал и без проблем расставался.
     Как  раз  назрела  необходимость  поменять  будильник,  но  Иван  все
откладывал покупку - оказалось, что в башенке его прекрасно будит солнце.
     И в тот день оно тоже исправно его разбудило.
     Несколько секунд он пролежал, улыбаясь.  Потом  первым  же  движением
включил Мэгги.
     - Аве, Мария... Аве,  Мария...  -  принялся  повторять  на  все  лады
высокий и скорбный женский голос. Эта молитва настолько не соответствовала
утру  и  солнцу,  что  Иван  немного  перемотал  пленку  и  успокоился  на
грациозном ричеркаре. Затем он встал,  потянулся  и  подошел  к  открытому
окну.
     Там, за немытым окном, вовсю разгулялся горячий свет. Иван  раздернул
шторы. Две  широкие  золотые  волны  залили  комнату.  Башенка  поплыла  в
невообразимо голубое небо.
     Выбежав на улицу, Иван прямо с гостиничного порога ухнул  в  огромную
лужу - еще вчера ее здесь не было. Лужа  нестерпимо  сверкала.  Тротуар  у
гостиницы был огорожен - таяли гигантские сосульки.
     Иван не заметил, как добежал до цирка.
     Страшно хотелось работать.
     Он уже направился было в гримерку, но вспомнил, что нужно довести  до
конца одно важное дело.
     Лицо его мгновенно приняло обычное недовольное выражение. Мало  того,
что всякие бытовые заморочки раздражали Ивана, так он еще терпеть  не  мог
выступать в роли просителя.
     Выключив  Мэгги,  Иван  кивнул  вахтерше  и  направился  к   кабинету
главрежа.