Когда гостиница "Паладиум", расширяясь, получила в свое распоряжение
два верхних этажа соседнего дома, обнаружился небольшой сюрприз.
Фасад этого дома украшали три башенки в псевдоготическом стиле. Две
крайние, с бочку величиной, облюбовали голуби. Администрация полагала, что
и средняя башенка с двумя узкими стрельчатыми окнами ни на что больше не
пригодна. Но при ремонте новых владений оказалось, что там вполне можно
устроить однокомнатный номер.
Он-то и достался Ивану.
Сперва Иван, даже не распаковывая чемоданов, пошел отказываться от
номера. Он очень недовольно перечислил отсутствие лифта, заедающий замок и
сквозняки.
- У нас скоро освободится кое-что на втором этаже, - многозначительно
сказали Ивану.
По опыту долгих странствий Иван знал, что от него ждут реплики вроде:
"Ну, я в долгу не останусь..." Но мысль о процедуре обмена мятой банкноты
на ключ внушала ему некоторое омерзение. Поэтому он не расцвел белозубой
улыбкой, а довольно пасмурно сказал "спасибо" и ушел.
- Да-а... - очень критически оценила Ивана администрация. - И рожа -
брюзгливая...
Очень скоро выяснилось, что Иван - "заслуженный" и "лауреат
международных". Ему вполне бескорыстно предложили ключи от "люкса" на
втором этаже. Но он ни с того ни с сего переезжать отказался.
Номер Ивану в конце концов понравился вот чем. Когда он подходил к
окну, казалось, будто башенка сорвалась с дома и летит над городом. Он
даже чувствовал угол ее наклона в этом полете. Внизу плыли острые
черепичные крыши, узкие дворы, флюгера на таких же башенках и небольшие
мощеные площади.
Очевидно, отсюда родом была та музыка, которую Иван в последнее время
очень уважал.
В его несложном хозяйстве, кроме одежды и необходимых вещей, имелись:
чугунный подсвечник, книга в бархатном переплете, электрический самовар и
кассетный магнитофон. Они очень быстро прижились в башенке, подсвечник
встал у изголовья, а книга в потертом малиновом бархате, толщиной с
хозяйское предплечье и весом в добрых три кило, с тусклыми медными
застежками, легла на прикроватной тумбочке.
Книгу Иван смастерил лет шесть назад из переплета от фамильного
альбома, вставив в него листов двести плотной желтоватой бумаги. Такая
почтенная книга вполне соответствовала его педантичности в том, что
касалось работы. Служила она для репетиционных планов и зарисовок новых
трюков. Каждый вечер перед тем, как попарить руки в содовой ванночке и
лечь спать, Иван сверялся с планами, отмечал сделанное, вносил коррективы
и рисовал схемы с шариками и стрелочками.
Самовар хорошо бы встал на подоконнике, но, будучи сломан еще в
Новосибирске, лежал в контейнере. Кассетник же постоянного места не имел.
Иван называл его Мэгги и всюду таскал с собой.
Как-то бойкая девица упрекнула Ивана в полной музыкальной
безграмотности. Иван приобрел кассетник и созвонился с двоюродным братом,
владельцем приличной фонотеки. Тот стал переписывать для него с пластинок
классику, причем Иван и тут блеснул методичностью. Он начал с мотетов и
мадригалов шестнадцатого века. И они ему понравились настолько, что дальше
он так и не продвинулся. А бойкую девицу забыл окончательно и бесповоротно
- она осталась в одном из тех тридцати городов, которые он посетил за
последние годы.
Мэгги сопровождал Ивана в течение дня и все время тихо мурлыкал -
Иван совершенно не выносил шума, считая, что свою дневную порцию децибелов
он получает каждый вечер на представлении.
Еще в комнате были мячи.
Те, с которыми Иван репетировал и работал в манеже, на ночь
складывались в чемодан и запирались в гримуборной. Он никогда не брал в
гостиницу свой рабочий реквизит. А эти хранились еще со времен училища и
странствовали вместе с хозяином в старой спортивной сумке. Хотя хозяин мог
месяцами к ним не прикасаться.
Когда-то у мячей были имена. Доставая их из сумки, Иван мог бы
вспомнить, кого, как и почему именно так звали. Только доставать их было
незачем. Он давно работал с более крупными, привык к ним, а эти проживали
в номере скорее на правах талисмана.
Остальным вещам Иван не придавал особого значения, без волнения их
приобретал и без проблем расставался.
Как раз назрела необходимость поменять будильник, но Иван все
откладывал покупку - оказалось, что в башенке его прекрасно будит солнце.
И в тот день оно тоже исправно его разбудило.
Несколько секунд он пролежал, улыбаясь. Потом первым же движением
включил Мэгги.
- Аве, Мария... Аве, Мария... - принялся повторять на все лады
высокий и скорбный женский голос. Эта молитва настолько не соответствовала
утру и солнцу, что Иван немного перемотал пленку и успокоился на
грациозном ричеркаре. Затем он встал, потянулся и подошел к открытому
окну.
Там, за немытым окном, вовсю разгулялся горячий свет. Иван раздернул
шторы. Две широкие золотые волны залили комнату. Башенка поплыла в
невообразимо голубое небо.
Выбежав на улицу, Иван прямо с гостиничного порога ухнул в огромную
лужу - еще вчера ее здесь не было. Лужа нестерпимо сверкала. Тротуар у
гостиницы был огорожен - таяли гигантские сосульки.
Иван не заметил, как добежал до цирка.
Страшно хотелось работать.
Он уже направился было в гримерку, но вспомнил, что нужно довести до
конца одно важное дело.
Лицо его мгновенно приняло обычное недовольное выражение. Мало того,
что всякие бытовые заморочки раздражали Ивана, так он еще терпеть не мог
выступать в роли просителя.
Выключив Мэгги, Иван кивнул вахтерше и направился к кабинету
главрежа.