Научно-фантастическая литература
Шмелёв Олег - Скатерть на траве
Скачать Шмелёв Олег - Скатерть на траве
Глава 1
СКАЗКА
ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
Всякий бы признал: картина была великолепна. Все это походило на сказку,
но не для детей, а исключительно для взрослых. На круглой полянке,
окаймленной нежно-зелеными кустами орешника, на самой середине ее,
расстелена на траве скатерть, даже и накрахмаленная, в синюю и красную
клетку. На скатерти стоят бутылки - водка, коньяк, ликер. На бумажных белых
тарелочках - что угодно для души: семга и осетрина, икра черная и колбаса
копченая. А вокруг скатерти сидит прекрасно настроенная компания, семь
человек: три красивые молодые женщины и четверо мужчин, из которых красивым
и молодым можно считать только одного, но зато остальные три обладают иными,
не менее ценимыми достоинствами. Сидят, как полагается, попарно, и вроде бы
седьмой - лишний, но это нисколько не нарушает общей гармонии. Ее нарушает
разве что разнокалиберность стаканчиков, из которых вкушается нектар, то
есть упомянутые выше водка, коньяк и ликер. Так как, выражаясь
трафаретно, вокруг буйствует июнь, а идет только пятый час пополудни и на
небе ни облачка, то на полянке жарко. Женщины одеты в разноцветные купальные
костюмы, молодая кожа атласно блестит на солнце, и на них приятно смотреть.
Мужчины в плавках, и на мужчин можно не смотреть, потому что в этом мало
интересного, однако женщины смотрят на них с удовольствием, а может быть, и
с известной любовью, ибо они достойны женского внимания. Лишь один одет в
том, в чем приехал, - коричневые вельветовые брюки и синяя рубаха с
закатанными по локоть рукавами. Он - седьмой лишний, и это выглядит
несколько странно, потому что именно он молод и не слащаво красив. На него
женщины часто бросают более чем нежные взоры. Для купальных костюмов есть в
числе прочих еще и тот повод, что совсем рядом, в тридцати шагах, течет
неширокая, но очень глубокая речка, которую у горожан принято называть не по
ее настоящему имени, а
просто Маленькой, в отличие от Большой, в которую она впадает и которая
течет через город. Этот берег Маленькой крут и высок, обрыв этажа в два, но
под обрывом у воды тянется узкой полоской песчаный пляж, а в обрыве
протоптаны наискосок пологие спуски-лесенки. За речкой на том берегу -
необозримые ровные дали, и оттуда ветер приносит душистые охапки неведомых в
городе запахов: идет сенокос. А на этом берегу, отступя от речки подальше,
но не настолько, чтобы у воды не было слышно свиристенья, щелканья и
чириканья озабоченных птиц, которые, наверное, докармливают своих птенцов
первого выводка, дремлет под солнцем густолистый лес. Через два дня, в
субботу, здесь будет людское столпотворенье и гам, но сегодня среда, рабочий
день, и потому вокруг ни души. Одна из женщин, блондинка с удивительно
голубыми глазами, сказала низким голосом своему соседу, очень упитанному
брюнету лет сорока, давно начавшему лысеть: - Виль, вруби что-нибудь-
веселенькое. Брюнет дожевал то, что было у него во рту за жирной щекой,
поднялся и, осторожно ступая, будто под ногами была не июньская бархатная
трава, а ржавые железные пробки и битое бутылочное стекло прошлогодних
пикников, пошел на другую поляну, где стояли с распахнутыми дверцами три
"Жигуленка" - синий, белый и гороховый. Он не глядя поманипулировал ловкими
толстыми пальцами на панели синего "Жигуленка", и над полянами заскакали
барабаны. Музыка была веселенькая, как и просила блондинка. - Потише! -
крикнул молодой и красивый, тот, что был не в плавках, а в брюках и рубахе.
Виль убавил звук и вернулся к скатерти. Блондинка встала и оказалась выше
брюнета на полголовы. - Ой, ноги затекли. - Она сделала мученическую
гримасу, но тут же улыбнулась. - Потанцуем. Виль хотел ее обнять, но она
легонько оттолкнула. - Это же рок.
Они недолго потоптали молодую траву и сели на свои места, выставив
зеленые пятки. - Жарко, - сказала блондинка. - Давайте выпьем.
Налили и выпили. Все, кроме молодого и красивого. - Ты чего это? -
спросил у него Виль. - Не идет. Наверстаю. - Купаться пора, - оказала
блондинка.
Другая женщина, с глазами чуть менее голубыми, с коротко стриженными
пепельными волосами, захлопала в ладоши и радостно воскликнула: - Ура, ура,
ура, идем купаться! Мужчина, сидевший напротив нее в паре с яркой
темноволосой женщиной, похожий упитанностью, движениями и еще чем-то
неуловимым на брюнета Виля, хотя и был рыжеват, поглядел на нее с усмешкой и
сказал: - Ты что, Манюня, воды не видала? Не мылась никогда? Она не
рассердилась, несмотря на то, что "Манюня" уж никак ей не подходило. Это все
равно что назвать Манюней какую-нибудь длинноногую манекенщицу, выхаживающую
журавлиным шагом на помосте перед самой изысканной и понимающей публикой. Ее
безмятежно-беспечные глаза имели всегда одинаковое выражение и смотрели
одинаково на все - и на людей, и на вещи, но зато всегда одинаково ласково.
Так она посмотрела и на красивого молодого человека и спросила весело: -
Славка, а ты почему не переоденешься? Не хочешь купаться?
Он отмахнулся: - У меня плавок нет. Не захватил. - Можно и без ничего,
девочки не возражают, - так она пошутила и сама засмеялась. Слава бросил на
нее короткий взгляд, который можно было расшифровать так: "Эх ты, Манюня!
Зачем пошлить?" Но она не расшифровала, она еще раз пошутила: - А ты возьми
у Володи, у него запасные есть. - И рассмеялась еще пуще. Она подразумевала
совершенно несоразмеримые габариты Славы и толстого Володи. - Дура, чего ты
ржешь? Я ему и дам, у меня японские, безразмерные, сжимаются, - сказал
Володя. Она опять не рассердилась, а сидевший рядом с нею мужчина, которому
полагалось бы рассердиться, казалось, ничего не слышал. Вообще он как бы
отсутствовал, на лице его блуждала некая рассеянная улыбка, словно он
вспоминал о чем-то приятном. Но на самом деле он был просто пьян, гораздо
пьянее всех остальных. По сравнению с Вилем и Володей он выглядел человеком
нормального телосложения, но имел тот существенный недостаток, что ему можно
было дать все шестьдесят. Слава, располагавшийся по левую от пьяного руку,
негромко посоветовал ему: -Ты бы, Александр Антоныч, окунулся. Освежает. - И
повернулся к Володе. - Машка дело брякнула, дай попробую.
Они с Володей пошли к машинам, и минуты три спустя Слава явился пред ясными прекрасными очами молодых женщин в пестрых плавках. Он был весь обвит выпуклыми жгутами-мускулами и строен.
- Ах! - как бы удивляясь, воскликнула Манюня - Маша и больше ничего не сказала, только вздохнула.
И в лад ей вздохнуло в воздухе, и лес встряхнул в своих кудрях взрослых птиц и взъерошенных птенцов.
Но Слава не обратил на это никакого внимания. Он громко сказал:
- Еще по одной - и купаться! - Видно было, что он здесь законодатель.
Слава сел на свое место, по левую руку от Александра Антоновича, и спросил тихо, для него одного:
- С тебя еще не съехало?
Тот отрицательно покрутил головой, по-прежнему неопределенно усмехаясь.
Дальше Слава говорил словно чревовещатель - у него даже губы не двигались:
- Глупо. Что будет с Леной?
Александр Антонович поглядел на него с таким наклоном головы, будто у него болела шея, и впервые вымолвил несколько слов кряду:
- Конфискация? У тебя еще много есть.
- Но не будет, если ты не очухаешься, - зло ответил Слава.
Тут в их беседу вмешалась Маша-Манюня, как видно, все-таки слышавшая тихий разговор:
- Давайте, мальчики, конфискуем у Нинки "Наполеона". - Она показала пальцем на более яркую блондинку, перед которой стояла большая черная бутылка коньяка.
- Машка, ты уже хороша, - лениво возразил Слава. - Не выступай.
- Подумаешь, конфискация! - Она пожала плечиком. - У Видя дома этих пузатых бутылок - в кегли играть можно.
Рыжий Володя крикнул своим грубоватым баритоном:
- Купаться, черт вас побрал! - И нежно добавил для своей яркой темноволосой соседки: - Пойдем, Танюша?
Слава, закурив сигарету, молвил:
- Землянички поискать, что ли? - И медленно побрел в глубь орешника, огибая стоявшие на поляне автомобили.
Все встали. Манюня взяла безразличного Александра Антоновича под руку и повела его по тропинке вправо - тропинка эта, как и остальные, выводила к реке, но чуть дальше, метров за сто.
Виль рядом с Ниной и Володя в обнимку с Танюшей пошли прямо.
Они спустились- на узкий песчаный пляж. Володя поболтал ногой в воде и
закричал: - 0-го-го-го-го! - Ты что, дурной? - возмутилась Танюша, - А ты
сама попробуй. Она окунула в воду руку. - Правда, как лед. Они не удивились,
что вода холодная, хотя жара стояла, пожалуй, градусов под тридцать. Все в
городе знали, что Маленькая река рождается из ключей и вода в ней всегда
намного холоднее, чем в Большой. Весна этим годом выдалась поздняя, и
понятно, что Маленькая еще не успела прогреться. Четверо вернулись к
скатерти-самобранке и продолжили застолье. Никто не заметил, сколько прошло
времени - может, минут двадцать, - но вдруг с той стороны, куда
удалились Александр Антонович и Манюня, донесся громкий вскрик. Они
прислушались, но вс„ было тихо. А еще минуты через две на тропинке появилась
Манюня. Она была растеряна и дышала тяжело. - Скорей, там Саша... - охрипшим
голосом сказала она, подходя. - Ему плохо. Вскочивший Виль потряс ее за
плечи. - Что с ним? - Не знаю. Упал и не дышит, - ответила Манюня. - Где он?
- Там, на пляже, у воды! - Ноги у Манюни неожиданно подкосились, и она мягко
шлепнулась на траву. - Черт, нажрется всегда как свинья, - в сердцах сказал
Виль и с раздражением обернулся к Нине и Танюше: - Да помогите же вы ей!
Нина виновато развела руками: - А что мы должны делать? Но Танюша оказалась
находчивее. Взяв из-под куста бутылку "Боржоми" и умело открыв ее, она прямо
из горлышка облила лицо Манюни. Та села. на траве и долго терла глаза, тихо
постанывая. - Идти можешь? - спросил у нее Володя. - Могу-у-у, - простонала
Манюня. - А где Славка? - не обращаясь ни к кому в отдельности, спросил
Виль. И, словно услышав его вопрос, на поляне, где стояли автомобили,
появился Слава. Последние метры он преодолел бегом. - Что случилось? - Он
сразу оценил ситуацию. - Где этот. старый алкоголик? - Она говорит, - Виль
кивнул на Манюню, - на пляже. - А ну вставай, - приказал Слава. Он взял ее
под одну руку, Виль под другую, и вся компания поспешила к реке. Манюня
привела их на пляж, на то место, где Маленькая делала крутой изгиб. На песке
были отпечатки босых ног - их, впрочем, сразу затоптали так, что похоже
стало, будто пляж перекопали лопатой. Но Александра Антоновича на этом пляже
не оказалось. - Ты уверена, что здесь? - спросил Слава. Манюня покааала
пальцем в угол, где в пляж упиралась отвесная глиняная стена обрыва. - Он
тут лежал. Долго они молчали, шестеро в купальных одеяниях, молчали, не
глядя друг на друга, и за время этого молчания совершенно протрезвели.
Наконец Слава спросил у Манюни: - Он плавать умеет? - Откуда я знаю?! -
визжащим голосом ответила она. - Может, в лесу гуляет? - предположил Виль. -
А может, она путает, может, он в другом месте лежит?
Они обшарили все пляжи, потом ходили по лесу и громко звали Александра
Антоновича. Но он не откликался. На этом кончилась сладкая сказка для
взрослых. Начиналась горькая строгая проза. Вернувшись к машинам, все быстро
оделись. Виль, заткнув пробкой недопитую черную бутылку, отдал ее Нине. Из
остальных бутылок вылил остатки на траву, побросал пустую посуду на
скатерть, завязал скатерть углами крест-накрест со всем, что на ней было, и
положил разноцветно промокший узел в багажник своего "Жигуленка", сказав
Нине мимоходом: "Выбросим по пути". Потом Слава велел женщинам садиться в
машины, а Виля и Володю отозвал в сторону и спросил: - Что будем делать? -
Надо заявлять в милицию, - сказал Виль. - Это ясно. Кто будет заявлять?
-По-моему, женщин нечего мешать, - сказал Володя. - Пойдем втроем. Слава
сказал: - Мне не с руки. Я же нездешний. Начнутся вопросы... - Брось
трепаться! - неожиданно взорвался Виль, и Слава сразу утерял вид
законодателя. - В чем я треплюсь? - Тебя у нас каждая собака знает. Ты этому
Перфильеву лучший друг... Ты его и сюда сам привез... Чего ж юлишь?
Слава посмотрел на Виля в упор. - Ладно. Тогда едем все.
Теперь настала очередь юлить Вилю. - Не могу же я Нинку в милицию
тащить... - Верно, - поддержал его Володя. - Что же предлагаете? - спросил
Слава. - Как объясним? Мол, вчетвером мальчишник устроили? Кто поверит? -
Зачем? - возразил Виль. - Есть Манюня. А у нее никого, одна бабка. - Значит,
вс„ на одну Манюню валим?
- Она с ним была. И она же его последняя видела. Это важно, - со значением уточнил Виль.
Слава немного подумал, опустив голову. - Ну что ж, пусть будет так. Виль
сел за баранку в синий автомобиль, Володя - в гороховый, Слава - в белый, на
котором был московский номер. В таком порядке они и тронулись. Слава
посмотрел на притихшую Манюню-Машу, сидевшую рядом. - Проверь, есть там
деньги? Все равно пропадут. Он имел в виду одежду Александра Антоновича -
синий пиджак и серые брюки, лежавшие под рубахой на заднем сиденье. Манюня
перегнулась, взяла пиджак. В левом внутреннем кармане она нашла служебное
удостоверение, расческу в чехольчике из тисненой кожи и блокнот в переплете
из зеленого сафьяна. В блокноте между страницами лежала пачка новеньких
пятидесятирублевок. Слава взял блокнот. - Про это молчок. Манюня прокричала
ему в ухо: - Сволочь! Слава выдернул из блокнота деньги, правой рукой, держа
левую на руле, открыл сумочку Манюни, сунул в нее пачку, защелкнул и, не
глядя на Манюню, ударил ее костяшками кисти по губам, ударил больно, не
шутя. Машина вильнула на узкой и ухабистой лесной дороге, послышался
какой-то хрустальный хруст, и Слава резко затормозил. Выйдя и осмотрев капот
и радиатор, он чертыхнулся: его угораздило въехать левой фарой в сук,
торчавший из ствола высокой ели. Фара вдребезги, лампа тоже. Но в целом
пустяки. Этот сук мог бы торчать и на уровне ветрового стекла... Слава сел
за руль, сунул в карман лежавший на сиденье блокнот, и они поехали дальше.
Перед выездом на шоссе он сказал задумчиво и как будто с догадкой, только
что пришедшей на ум: - Слушай, милая, а ты его не купнула? Манюня плакала и
потому не сразу поняла вопрос, а когда поняла, судорожно всхлипнула и
попыталась открыть дверцу, но Слава сжал ее руку, дернул на себя так, что
Манюня оказалась к дверце спиной. - Ты и правда дура. Шуток не понимаешь. -
Останови, я выйду, - уже совсем трезвым голосом устало попросила она. - Нет,
милая, едем в милицию. Ты его последняя видела. Ты. Манюня не уловила в его
словах ничего особенного и, кажется, успокоилась, но через минуту снова
заплакала, уткнув лицо в ладони.
