Драма
ГАЛИНА ЩЕРБАКОВА - МИТИНА ЛЮБОВЬ
Скачать ГАЛИНА ЩЕРБАКОВА - МИТИНА ЛЮБОВЬ
Повесть
...бесстыдность чистейшей невинности...
И. Бунин.
Не про нас... Мимо...
Однажды я рассказала своему приятелю, что временами, ни с того ни с
сего, на ровном, можно сказать, месте у рукописи начинают заворачиваться
углы. Я объяснила приятелю, как я выравниваю их своим рабочим локтем,
выравниваю и держу, а уголки потом сворачиваются уже не просто так, а со
свистом...
- Это тебе, дуре, знак, что все цивилизованные литераторы давно пе-
решли на компьютер. Углы у нее, видите ли, свистят.
И он сделал специфический жест у виска.
Я стала выяснять все про компьютеры - где, как и почем. Но одновре-
менно продолжала держать локтем угол живой и горячей рукописи. Это была
повесть про учительницу географии, которая все мое детство лезла мне в
глаза сухими шершавыми пальцами, чтоб заглянуть под веки, а потом, клац-
нув зубом, объясняла маме бесспорность моего недолголетия.
Учительница пахла свежеоструганными досками, а это было для меня тог-
да запахом гроба. Хоронили прадедушку, во дворе стояла крышка и остро
пахла, как мучительница географии. Одним словом, мы обе, прикасаясь друг
к другу, содержали в себе некую информацию о смерти другого. Но если ее
положение в мире по отношению к моему позволяло ей говорить, что "дите
недолговечно", то обреченное дите сказать ей про запах гроба не могло. У
дитя были строгие понятия, что можно говорить, а что нельзя.
На уроках в пятом классе учительница рассказывала нам, что степь -
истинная степь в географическом смысле слова - способна скрыть травой
идущих по ней в рост высоких мужчину и женщину. Малолетки, мы перемиги-
вались, хихикали, и в нас рождалось сомнение - дева ли наша географичка,
именуясь старой девой?
Вот про нее, горемычную деву-недеву, и была рукопись, углы которой
завернулись, и я подумала: компьютер. Приятель прав - нельзя оставаться
такой позавчерашней. Я даже кассеты в видак вставляю задом наперед. И я
положила на уголок рукописи кусок чароита, который однажды нашла на до-
роге. Шла, шла, а под ногами - фиолетовый камень-чудо. Возьми меня! -
сказал камень. А потом узналось - чароит с сибирской речки Чары. Как он
попался мне на тротуаре в Москве? Но, взяв его в руки, чтоб прищемить
угол, я поняла: не зря заворачивается рукопись. Отпусти ее дрейфовать в
прибрежных водах фантазии, кто знает, может, обернется дева-географичка
русалочкой и я найду ее, выброшенную на берег, лапочку мою хвостатую, и
расскажу про ту самую расступившуюся степь.
И тут меня пронзило. Как же я буду понимать глубинные подмигивания
компьютера и скумекаю, что он мне заворачивает уголочки? Поэтому мне ну-
жен на столе камень, не важно, чароит он или какая каменная дворняга, но
именно камень, а не диод с триодом, с которыми нет у меня общего языка,
хоть застрелись. Даже лампочка Ильича мила мне, когда служит иначе -
когда сидит в носке и сверкает в дырке... Мне хорошо с ней и уютно...
По всему тому, исходя из каменьев, степей и дырок в носке, я отвергла
компьютер как предмет мне лично не подходящий. Одновременно я отвергла
евроремонт и привычку есть лягушек в Париже. Ладно им всем! Единствен-
ное, что я могу сделать, - вдеть для понта в одно ухо серьгу. Но это то-
же по обстоятельствам... Если уж очень приспичит.
А пока я отодвинула рукопись с завернутыми углами и вынесла принадле-
жащие ей вещи.
...Тетрадь по географии для пятого класса. Она, гуляющая по полю учи-
тельница, почему-то любила письменные работы. Например, мы писали сочи-
нение про город Кенигсберг. Чтоб вы знали - это Калининград с 1946 года.
Но писалось сочинение в сорок седьмом, и именно про Кенигсберг и о князе
Радзивилле, и я получила двойку, потому что дважды написала Кенинсберг.
Двойка была больше самого сочинения... Страстная, злая... Как напоморде.
Откуда я могла знать, что географичка родом из тех краев, и переименова-
ние ее возмутило, как бы отняв у нее вкус и запах детства. Отняли же у
меня сейчас Украину... Мне, конечно, нравится ее самостийность, я ею
горжусь, но меня напрягают малые с ружьем на ее границе. Ну, не люблю я
ружье. И с ним этот оксюморон - "мирная цель". На границе я себя ощущаю.
В общем, стала я выкидывать географический скарб - и мало не показа-
лось...
В возникшей пустоте гуляло, как хотело, эхо... Мне кто-то умный ска-
зал, а я поверила, что природа не терпит пустоты, поэтому я стала ждать
наполнения, чтоб в пустоте что-то завязалось. Вот тогда и появился в до-
ме бидон, который стоит у меня на подоконнике и в котором зелено подки-
сает вода на случай отключения московского водопровода.
Я тогда тащилась по улице, а навстречу мне шла моя собственная дочь с
этим самым бидоном. Во-первых, тут все совершенная фантастика, хотя все
абсолютно достоверно. Я тащилась в старом смысле этого слова, в смысле
еле-еле шла, едва передвигала ноги, а не пребывала в состоянии восторга
(кайфа) или наслаждения. Я тащилась от усталости и обострения болезни
коленной чашечки, а навстречу мне шла дочь. Красивая, молодая, раскрепо-
щенная, а в руке несла бидон.
Надо ли описывать бидон? Не надо. Он известен.
Соединить в одно целое бидон и элегантную женщину в легких летящих
одеждах, вкусно пахнущую то ли "пленэтюдом", то ли "проктер энд гемб-
лом", невозможно, но это все невозможное идет мне навстречу. Пока я сов-
мещаю в голове несовместимое, моя дочь с партизанским гиком кидается ко
мне и всучивает мне бидон. Я понимаю, что девочка давно несла в себе
мысль о несоответствии себя и бидона, и вручение мне бидона было иде-
альным выходом из положения: все-таки, что ни говори, он мне личил
больше. Или там хорошо в меня вписался.
Вот в этот момент - допускаю - и началось сворачивание страниц на мо-
ем столе.
Недавно некий ведущий в телевизоре благостно-противным голосом объяс-
нил нам, дуракам, что неправда, что стихи растут из сора, у него лично
не так... Подтверждаю. Они, эти чудики, растут и из бидонов, и из
больных коленок, они не ведают стыда ни от чего, потому что сам процесс
рождения для них свят. Да ну его, ведущего... Главное другое. Я стою и
уже держу бидон.
- Ты знаешь, - кричит мне дочь, - у метро его продавала такая хруп-
кая, интеллигентная, печальная бабушка. Я отдала ей за него пятьдесят
тысяч. Конечно, я переплатила. Но ты ведь меня понимаешь? Да?
Я молчу. Я слышу, как на шестнадцатом этаже моего жилья утихает эхо.
И еще я перевожу пятьдесят тысяч на старые цены.
Это тяжелое заболевание - считать на несуществующие деньги, подавать
тысячу и ждать сдачу, как с десяти.
Я понимаю, как они заходятся, придумщики нового счета, глядя на наши
трясущиеся пальцы. Мы - как та батарея Тушина, про которую им хочется
забыть.
С этим чувством я покупала билет в Ростов, где живет моя сестра Шура.
Одна дама из Минкульта давным-давно объясняла мне научную силу "зигза-
га", петли в сторону. Когда все вывалилось из рук, мол, самое время ку-
пить билет. Я дала отбой панике и пошла покупать. У Шуры поспел день
рождения, у меня душевный и всяческий кризис, черт знает что может полу-
читься из коктейля нервов и радости.
Было еще одно. Полтора года назад, "до заворачивания углов", произош-
ла трагедия, в которую я была глупо вляпана. Слова плохие, нетрагедий-
ные, но ничего не поделаешь, именно так и было. Временами я винила ту
беду за свои последующие неудачи, а потом била себя по башке за свинство
таких мыслей.
Поездкой к Шуре я хотела изжить этот грех и просто убедиться, что
жизнь идет своим чередом.
Поездка случилась тихая до противности. Разговоры переговорили быст-
ро, пошли по новой, к старому никто не возвращался, а когда уже в пятый
раз стали мусолить подлость коммунистов и свинство демократов, я поняла:
надо бечь, чтоб не взрастить раздражение уже к Шуре, которую я нежно
люблю, и не виновата она, что я нагрузила родственную поездку к ней
подспудной задачей, а теперь, как дура, жду незнамо чего.
Тут и позвонила Фаля.
Полтора года тому мы с ней попрощались навсегда. Во всяком случае, я
была в этом уверена. После такого горя, думала я, старуха не выживет.
Хотя все это чепуха. Люди живут странно: они могут пройти через невоз-
можные потери, а могут не пережить хамство соседа. В этой жизни коли-
чество горя не аргумент ни для чего...
Тем более, что количество его и степень не имеют определения. Сразу
скажу - смерть отдельного человека в тройку претендентов на лидерство по
горю могла бы и не выйти. Ну что тут сделаешь? Такие мы.
- Сходи, - сказала Шура, - а то будет звонить и канючить...
Что-то во мне торкнулось, как будто ворохнулась живущая внутри птица.
Но тут же все усмирилось, я вполне могла объяснить торканье причудами
того полушария, которое отвечает за дурь и фантазию.
Была неловкость в том, что сама я Фале звонить не собиралась. Это го-
ворит дурно обо мне, и только. Хотя и хотела посмотреть на то, "как ста-
ло". "Нечестно поступаешь", - сказала бы моя маленькая внучка. Так она
определяет сверхплохое.
Нечестно.
- Господи! - говорит Шура. - Ну ничему нас жизнь не учит! Ничему! Иди
уж к ней, иди! Ну что мы за неучи такие проклятые! Что мы за идиоты?
Митя начинается с этого ключевого слова.
Со слова бабушки:
- Митя, ты идиот!
Было у него замечательное качество: он покупал на базаре самое-преса-
мое не то - исключительно из чувства жалости к продавцу. Он приносил
траченные жуками листья щавеля, червивые яблоки, тапки, сшитые на одну
ногу, картины, нарисованные на еще неизвестном человечеству материале,
он покупал рассыпающиеся мониста - одним словом, все, что было "нб тебе,
Боже, что мне негоже".
