Драма
Анатолий Азольский. - Облдрамтеатр
Скачать Анатолий Азольский. - Облдрамтеатр
Четыре года спустя, то есть 3 сентября 1949 года, угроза
эта вспомнилась, и тринадцать рублей сжались в кулаке, когда
Гастев свернул на Красногвардейскую, славную гастрономом, где
всегда продавались чекушки и мерзавчики, но, не пройдя и
нескольких шагов, понял он, что сценарий сегодняшней субботы
грубо попран. Серые милицейские "Победы" облепили дома у
гастронома, с ревом подкатили машины с красным крестом,
любопытных оттесняли спешившиеся мотоциклисты, и народ, покидая
опасный район, возбужденно переговаривался. В толпе, в самом
воздухе -- та радостно-тревожная избавленность от смерти, какая
бывает при свежем трупе, -- чувство более чем знакомое Гастеву,
и он машинально отметил время: двадцать часов тринадцать минут;
очередное ограбление, уже третий месяц в городе и области
орудуют группы налетчиков, назвать их бандами милиция не
решается, чтоб не прослыть беспомощной, тем не менее нападения
на магазины, сберкассы и одинокие сейфы стали обыденностью,
выстрелы -- на устрашение -- часты, убийства -- редки.
Любопытство снедало: а что же там, в гастрономе, случилось, чья
жизнь обо- рвана пулей? Человек он известный, можно пройти
сквозь оцепление и глянуть на забрызганный кровью магазин,
почти все милицейские чины -- вечерники или заочники, да и
помнят они, кем был он полтора года назад, но -- спросят ведь
недоуменным взглядом: "А ты-то как сюда попал?"
День четырехлетней давности, плавно протекавший в
воспоминаниях, оборвался на скомканной юбке Мишиной, и
заструиться последующее могло только с глотком водки; желание
выпить ускорило шаги, и, проклиная бандитов и милицию, как
всегда с опозданием прибывшую на место происшествия, Гастев
ярость свою обрушил на ни в чем не повинную дверь магазина, что
в двух кварталах от гастронома: "Закрыто на учет". Видимо, с
перепугу: весть о гастрономе пронеслась молнией по всем
торговым точкам. Четвертинка удалялась, и, приближая ее, он
стремительно, как под обстрелом, пересек проспект Калинина и
вскочил в отъезжавший трамвай, держа путь к буфету, где бойко
торговали до одиннадцати. Там -- наценка, но ради святого дела
и двадцати рублей не жалко. Трамвай заносило на поворотах. Уже
стемнело. Никого в вагонах, кроме него: трамвай, наверное, шел
в парк. Обе кондукторши -- на задней площадке переднего вагона,
бабы о чем-то оживленно говорили, прижимая к себе сумки с
медяками. Вдруг слева по ходу поплыла палатка с продавщицей,
Гастев покинул трамвай за полминуты до того, как тот замер на
остановке, перебежал улицу, и смятые деньги выложились на
прилавок. Порывшись внизу, так и не найдя четвертинки,
продавщица влезла на табуретку, чтоб поискать ее на полке, а
Гастев отвернулся, потому что на уровне глаз колыхался дырявый
халат на тугом заде, и смотрел вправо, на отъезжающий трамвай.
Обе кондукторши по-прежнему стояли на задней площадке, и оба
вагона, всю улицу освещавшие, уже приближались к повороту
налево, скрежеща и притормаживая. Четвертинка наконец-то легла
на потную ладонь, краем глаза Гастев видел, как скрывался за
поворотом первый вагон, таща за собою пылающий огнями задний, и
в тот момент, когда бутылочка упряталась в карман, где-то там,
на повороте, метрах в пятидесяти от палатки, раздался грохот,
погасли огни так и не свернувшего заднего вагона, и раскат
взрыва предшествовал пламени, резкому, сильному и прерывистому
свету, в котором Гастев увидел вздыбившийся задний вагон. Не
раздумывая он бросился прочь -- от милиции, от продавщицы, от
всего, что мешало четвертинке быть выпитой, -- на бегу скрутив
горлышко бутылки. Искрошился сургуч, мизинец поддел пробку, и
теплым комком жидкость опустилась в желудок, обогрев пищевод и
вызвав к себе бурю признательности, а благодарная голова
вспомнила, куда занесли ее дурные ноги. Где-то рядом живет
Людмила Мишина, которая четыре года назад судорожно задвигала
шторы на окнах, не переставая злобно шипеть на неспешно
раздевавшегося Гастева: "Да как вы смеете? Где ваша
комсомольская совесть!" Ответ -- из солдатских баек -- сам
напрашивался, но и так видно, где она, эта упомянутая
совесть...
