Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. - Пир горой

   Важен первый шаг,  а  остальное приходит само  собой.  Устроивши первый
подлог,  дальше Агния Ефимовна пошла вперед уже с  легким сердцем.  В  самом
деле,  не  все ли  равно,  отвечать за тридцать тысяч или за триста?  И  что
значат деньги, когда душа огнем горит? Агния Ефимовна окончательно завладела
мужем,  и  он  теперь верил только ей  одной.  Для своих целей ей нужно было
заручиться таким же  доверием Анны Егоровны,  и  она добилась этого.  Дело в
том, что в своих письмах к жене Капитон Титыч постоянно напоминал, чтобы она
во всем слушалась Агнии Ефимовны.  Анна Егоровна была рада хотя этим угодить
мужу и постоянно защищала Агнию Ефимовну перед отцом.
   - Чужая душа - потемки, тятенька, а, по-моему, Агния Ефимовна - хорошая
женщина.  Трудно ей,  бедной... С зрячим-то мужем горя не расхлебаешь, а тут
изволь нянчиться с слепышом. Другая давно бы сбежала...
   - Было бы куда бежать...
   - Нет, ты ее не любишь, тятенька, и поэтому так говоришь.
   - Ох, не люблю, Аннушка! Грешный человек, не верю ей... Вон она мужа-то
как обошла.  Я  как-то заговорил с  ним стороной про нее,  так он вот как на
дыбы поднялся... Съесть готов.
   - Кому же и верить, как не жене?
   - Глядя по тому,  какая жена. А промежду прочим, не нашего ума дело: не
наш воз,  не наша и песенка.  Что-то вот только около тебя,  Аннушка, она уж
очень обихаживает... Боюсь я.
   - В  скиту-то  вместе  сидели,   ну  и  дружим.   Натерпелась  она  там
довольно...  И  не расскажешь всего...  И  теперь еще,  как вспомнит,  так и
зальется слезами горькими Агния-то Ефимовна.
   А Агния Ефимовна делала свое дело,  не покладаючи рук. Она уже получила
тайным путем от Капитона два письма.  Дело у  него не ладилось,  и он просил
все  новых  и  новых денег.  Счастье точно отступило от  Капитона,  когда он
сошелся с  Агнией Ефимовной.  Все пошло через пень-колоду.  А  тут же  рядом
другие все богатели не по дням,  а  по часам.  И  все получали свою часть...
Лаврентий Тарасыч и  Густомесов загребали деньги лопатой,  а  из-за их спины
урвали свою долю и остальные,  как Рябинины и Огибенины.  В каких-нибудь два
года уездный глухой городок сделался неузнаваемым,  точно его залила золотая
волна.  Везде строились большие дома,  справлялись богатые свадьбы,  веселье
катилось широкой  рекой.  Около  больших людей  наживалась и  вся  остальная
мелкота. Страшное богатство хлынуло на всех, и все говорили только о таежном
золоте.
   Чужое  веселье не  давало спать только Агнии Ефимовне.  Она  ненавидела
больше всех старика Лаврентия Тарасыча, памятуя его отношения, и повела свою
бабью политику.  Нашелся у  нее  и  помощник,  какой-то  выгнанный приказный
Кульков,  писавший  прошения  по  кабакам.  Разыскала  его  Агния  Ефимовна,
призрела,  одела,  обула и  начала сама  учиться приказным кляузам.  Пьяница
Кульков знал все и в ее умелых руках сделался кладом.
   - Ах,  если бы утопить Лаврентия Тарасыча!  -  вздыхала Агния Ефимовна,
слушая деловые речи дошлого приказного человека.  -  Ничего бы,  кажется, не
пожалела... Дом тебе куплю, Кульков, ежели обмозгуешь.
   - Утопить-то  такого осетра трудненько,  а  напакостить можно в  лучшем
виде. Первое дело, надо его поссорить с Яковом Трофимычем...
   - А  как  их  поссоришь?  Уж  очень  верит  Яков-то  Трофимыч Лаврентию
Тарасычу...  Старые дружки.  Еще  в  степи фальшивые бумажки вместе ордынцам
сбывали. Водой их не разольешь...
   - В   большом-то   все  умны,   а   мы   их   на   маленьком  подцепим,
благодетельница. Москва от копеечной свечки сгорела...
   И  научил приказная строка уму-разуму.  Все счета по  промыслам были на
руках у Агнии Ефимовны.  Кульков разыскал в них одну графу,  где был показан
какой-то  лишний расход на  шарников.  С  этого и  началось.  Агния Ефимовна
вперед подтравила мужа,  а  когда приехал Лаврентий Тарасыч,  вся  история и
разыгралась, как по писаному.
   - Да что ты пристал ко мне с  шарниками?  -  вспылил Мелкозеров.  -  Не
стану я тебя обманывать...
   - Да это все равно, Лаврентий Тарасыч, а денежки счет любят.
   - Отвяжись, смола!.. Плевать я хочу на твоих шарников...
   - Тебе плевать, а мне платить...
   - Да ты за кого меня-то считаешь, Яков Трофимыч?
   Тут уж вспылил Густомесов и отрезал:
   - За благодетеля я  тебя считаю,  Лаврентий Тарасыч...  Али забыл,  как
тогда пожалел меня и  за  здорово живешь получаешь теперь с  промыслов любую
половину. Да еще на шарниках нагреть хочешь...
   И этот покор стерпел бы Мелкозеров -  было дело, - не помяни Густомесов
о  шарниках.  Лаврентий Тарасыч вскипел огнем,  ударил  кулаком по  столу  и
заявил:
   - Коли  твои такие разговоры со  мной,  так  я  тебя и  знать не  хочу,
слепого черта. Да еще тебе же нос утру...
   Когда  на   шум  прибежала  Агния  Ефимовна  и   принялась  уговаривать
вздоривших стариков, взбесившийся Мелкозеров оборвал ее:
   - А ты чего тут свой бабий хвост подвернула? Брысь под лавку...
   Густомесов вскочил, затрясся и крикнул:
   - Вон, Лаврушка!.. Знаю я тебя, заворуя... и сам тебе еще почище нос-то
утру. Вон из моего дома...
   Эта  сцена  послужила  началом  громадного процесса,  тянувшегося целых
двадцать лет  и  стоившего тяжущимся несколько миллионов.  Стороны ничего не
жалели,  чтобы утопить друг друга,  а  около этого дела кормилась целая орда
приказных.  Кульков знал,  как  "отшить" "ндравного" толстосума,  и  заварил
кашу.  Агния  Ефимовна торжествовала,  избавившись так  легко от  последнего
человека, который мог ей быть опасным. Она сама повела процесс и настраивала
мужа.  Яков Трофимыч мог только дивиться, откуда она все знает, - ни дать ни
взять тот же приказный.
   Когда Капитон вернулся из  тайги по последнему пути,  все дело было уже
сделано.  Он  приехал невеселый,  ночь-ночью.  Да и  нечему было веселиться:
целых восемьдесят тысяч закопал Капитон в тайге,  а заработал из-за хлеба на
воду. Зато Агния Ефимовна еще никогда не была так весела.
   - Все будет по-нашему,  милый, хороший!.. Отдохни лето, а осенью я тебя
отпущу.
   Заговорила,  уластила Агния Ефимовна друга милого,  и Капитон махнул на
все рукой.  Двум смертям не бывать,  одной не миновать...  Совестно было ему
перед безответной женой,  вот как совестно,  а тут чужая жена за душу тянет,
Пробовал Капитон сопротивляться, но из этого ничего не вышло.
   - Ты только у меня пикни!  -  грозилась Агния Ефимовна. - Сейчас все на
свежую воду выведу и вместе с тобой в Сибирь пойду...
   - Ах, змея, змея... - удивлялся Капитон.
   Подался  даже   Егор  Иваныч,   когда  заварилось  дело  Густомесова  и
Мелкозерова. Агния Ефимовна сама пошла по судам и все вызнала. Старик только
дивился, откуда что берется у бабы. Очень уж ловкая бабенка оказалась, такая
ловкая,  что и  не видно было в Сосногорске.  Всех обошла,  везде у ней была
своя рука.
   - Ну,  баба,  -  дивился старик. - Ей и книги в руки... Заперла она дух
нашему Лаврентию Тарасычу. Вот как заперла...
   Теперь уж Агния Ефимовна шла и ехала, куда хотела, и везде ей был почет
и  первое место.  Широко развернулась умная баба,  на  все  руки была ходок,
только своего сердца не могла утешить. Очень уж любила она Капитона, который
только не ел из ее рук.
   - Не тебе бы такую бабу любить,  - говорила она, ласкаясь к Капитону. -
Прост ты у меня, да еще делить тебя приходится с женой...
   - Ну, ты это оставь... Анна тут ни при чем.
   Агния  Ефимовна теперь  ревновала Капитона к  жене  и  не  могла  никак
совладать с собой.  Все-таки она его жена, - из песни слова не выкинешь. Она
следила  за  ними  и  мучилась,  когда  Капитон начинал жалеть  жену.  Агния
Ефимовна  возненавидела теперь  несчастную женщину  и  поэтому  была  с  ней
особенно ласкова.  Капитону делалось страшно,  когда он видел их вместе.  Он
начинал бояться Агнии Ефимовны,  как  лошадь боится хорошего кучера.  А  она
назло ставила его постоянно в такие положения,  что вот-вот все раскроется и
он пропадет ни за грош.  Теперь Агния Ефимовна назначала ему свидания у себя
в  доме и  целовала на глазах у мужа.  Ей нужна была опасность,  нужно было,
чтобы Капитон боялся,  нужно,  чтобы постылый муж нес кару за  свое недавнее
тиранство...
   Мало этого,  Агния Ефимовна являлась к  Капитону,  как к себе домой,  и
всем распоряжалась,  как  настоящая хозяйка.  Даже прислуга не  смела ничего
сделать без  ее  приказа.  Анна Егоровна все это видела,  мучилась про себя,
плакала,  но  никому и  ничего не  говорила.  Раз  только она  сказала Агнии
Ефимовне:
   - Побойся ты бога, Агния, если людей не стыдишься...
   - Какая ты глупая,  Аннушка, - засмеялась Агния. - Было бы за что ответ
держать да бога бояться...  Вон и то говорят, что я любовница твоего мужа. А
кто осудил, с того и грех взыщется...
   Анна Егоровна сама не знала,  есть что-нибудь у  Капитона с  Агнией или
это ей кажется. Очень уж смело держала себя Агния. С нечистой-то совестью от
добрых людей бегают,  а  она  всем  в  глаза смотрит.  Капитон был  какой-то
странный, и Анна Егоровна видела только одно, что он тоже побаивается Агнии.
Хорошо было уж то,  что Капитон не обижал жены и с глазу на глаз обходился с
ней ласково.
   - Тошно мне,  Аннушка,  - говорил он перед отъездом в тайгу. - Только и
отдыхаю на промыслах.
   Капитон был рад,  когда лето прошло и  он  мог уехать из  Сосногорска в
тайгу.
   - Смотри,  мил-сердечный друг,  не  забывай  меня,  -  наказывала Агния
Ефимовна на прощание.
   - Ох, не забуду, Агния... Надела ты мне веревку на шею.
   - Своя  жена  веревка-то,  а  чужая  на  утеху  молодецкую...  Ах,  ты,
удал-добрый молодец, что крылья-то опустил?