Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. - Пир горой

   Процесс Густомесова с  Мелкозеровым точно послужил примером для других.
Огибенины и  Рябинины,  работавшие вместе,  тоже перессорились и тоже начали
судиться.  Спорные промысла оставались без дела,  а нажитые в тайге капиталы
пошли на  тяжбы.  В  то  же время коренные сибиряки не дремали и  по готовым
следам напали на  таежное дело  и,  с  своей  стороны,  подняли споры против
сосногорских золотопромышленников.  От  Иркутска до Петербурга все суды были
завалены  этими  делами.   В   тайгу  посылались  специальные  комиссии  для
исследования дела на месте и только сильнее запутывали кипевшую войну.
   Но самым громким процессом оставался все-таки густомесовский. Лаврентий
Тарасыч рвал и метал,  чтобы утереть нос противнику, и расстроил свои личные
дела по  заводам.  Сильный был  человек,  но  все средства были в  делах,  и
приходилось рвать  живым  мясом деньги из  разных статей.  Вообще,  выходило
очень скверно.  Раза два Мелкозеров подсылал Егора Иваныча для переговоров с
Густомесовым, но тот возвращался ни с чем.
   - Приступу к нему нет,  -  объяснял старик. - В том роде, когда человек
осатанеет...
   - Ничего  ты  не  умеешь  сделать  как  следует,  -  сердился Лаврентий
Тарасыч, топая ногой. - Сам поеду и все устрою...
   - Кабы хуже не  вышло,  Лаврентий Тарасыч,  потому как  там  эта  самая
змея... Все от нее.
   - Ты меня учить?!
   Егор Иваныч только пожал плечами. Мелкозеров, действительно, отправился
сам  к  Густомесову и  этим уже  сделал шаг к  примирению.  Ведь сколько лет
дружили,  хлеб-соль водили,  а  тут из-за каких-то шарников подняли смуту...
Мелкозеров ехал с самыми миролюбивыми намерениями,  которые разбились сейчас
же, как только он вошел в густомесовский дом. Его встретила Агния Ефимовна и
довольно дерзко спросила:
   - Вам кого нужно, Лаврентий Тарасыч?
   - Как кого? - вскипел старик. - Чей дом, к тому и приехал...
   - Дом мой...
   Мелкозеров надел  шапку,  молча  повернулся,  плюнул  и  вышел.  Только
напрасно себя срамил.  Надо было слушать Егора-то Иваныча...  Агния Ефимовна
торжествовала свою самую большую победу, рассказывая мужу, как она встретила
гордого толстосума.
   - Ловко ты  его  обзатылила!  -  восторгался Яков Трофимыч.  -  Плюнул,
говоришь? Ха-ха... Не поглянулось. Отваливай в палевом, приходи в голубом...
   - Это  он  раньше  засылки делал  через  Егора  Иваныча,  а  теперь сам
расскочился...
   - То-то озлился,  бедный!  Ловко... Все хвалился нос утереть мне, а тут
самому утерли.
   - Еще не то будет, дай срок...
   - Верно, Агнюшка. Ничего не пожалею, чтобы извести его...
   Эти успехи уже перестали радовать Агнию Ефимовну.  Что она ни делала, а
главное все-таки оставалось:  слепой муж  держал ее,  как  железная цепь,  а
Капитон принадлежал другой.  Много передумала Агния Ефимовна,  и  так и этак
раскидывая умом,  а выходило одно.  Ну, в лучшей случае, муж умрет - Аннушка
останется.  Аннушка умрет - муж останется. А когда оба они умрут, пожалуй, и
не дождешься.  Потом Агния Ефимовна заметила печальную вещь,  именно, что за
последние два  года  сильно состарилась.  Пока сидела в  неволе -  все  было
хорошо,  а теперь подкралась старость, как вор... И никуда не уйдешь, ничего
не поделаешь. А тут еще, как назло, Анна Егоровна похорошела. Здоровая такая
стала,  белая,  молодая,  одним словом,  кровь с молоком. Приедет Капитон из
тайги и променяет чужую жену на свою.
   Агния Ефимовна решилась на последнее средство.  Она вызвала Капитона из
тайги и  заявила ему,  что они вместе поедут хлопотать по делу с  Лаврентием
Тарасычем в Петербург.
   - Этого Яков Трофимыч хочет,  -  объяснила она,  глядя вопросительно на
милого друга. - Вот поговори с ним сам...
   Капитон ожидал всего,  но  только не  этого.  Он  ушам своим не  верил.
Густомесов принял его  одного,  велел запереть все  двери и  повел серьезные
речи.
   - Сердился я на тебя, Капитон, а теперь надоело... Не стоит. А лучше ты
сослужи мне  службу,  съезди  с  Агнюшей в  Петербург.  Ловкая она  у  меня,
оборотистая, а все-таки куда одна баба повернется... Только одно тебе скажу:
не  очень-то  она  тебя  любит.  Так  уж  ты  того,  как-нибудь сократи свой
карахтер.  Не всякое лыко в строку... Да и не молода она сейчас-то, так тебе
и покориться в самую пору.
   Агния Ефимовна повела дело так,  что муж должен был упрашивать ее ехать
с  Капитоном.  Она  для  приличия  поломалась  и  согласилась только  с  тем
условием,  если поедет вместе Аннушка.  Это  был  второй акт  комедии.  Анна
Егоровна отказалась от  поездки наотрез,  с  настойчивостью,  удивившей даже
Агнию Ефимовну, точно это была совсем другая женщина.
   - Поезжайте  лучше  одни,  -  уговаривала она  мужа.  -  А  мне  что-то
нездоровится, да и отец тоже все что-то припадает...
   Эта поездка была отчаянным ходом со стороны Агнии Ефимовны.  Она своими
руками  разрушала  работу  нескольких  лет  и   шла  вперед  очертя  голову.
Единственная мысль овладела ею безраздельно...  Пожить с Капитоном хоть один
месяц,  как живут другие.  А там пусть будет,  что будет... Старость была на
носу, и терять времени не приходилось.
   - Теперь ты мой,  мой...  весь мой! - шептала Агния Ефимовна, когда они
выезжали из Сосногорска с Капитоном на почтовых. - Час - да мой...
   Капитон угрюмо молчал,  предчувствуя что-то недоброе. Он вообще заметно
охладел и  тяготился этой связью,  опутавшей его по рукам и по ногам.  Когда
Агния  прижималась к  нему  головой  или  плечом,  он  испытывал  неприятное
чувство, точно его начинало что-то давить.
   - Любишь  меня?   Ведь  любишь?  -  шептала  Агния,  напрасно  стараясь
заглянуть ему в глаза. - А я знаю, о чем ты думаешь... Ты о жене скучаешь.

   Вместо  себя  при  Якове  Трофимыче,  уезжая,  Агния  Ефимовна оставила
Кулькова.  Как это случилось - проболтался ли Кульков спьяна, или выдал свою
благодетельницу сознательно,  или проснулась в нем совесть,  -  но не прошло
двух  недель  после  отъезда,  как  вся  история устроенных Агнией Ефимовной
хищений  раскрылась во  всей  полноте.  Говорили,  что  Кульков  куплен  был
Лаврентием Тарасычем,  что его запугал Егор Иваныч;  но это все равно,  - он
после своего предательства прожил только один месяц,  и в его скоропостижной
смерти обвиняли Агнию Ефимовну, хотя она и была в Петербурге.
   В  одно  прекрасное утро  Густомесов послал за  Егором Иванычем.  Когда
старик  приехал,  Густомесов принял  его  келейно  и  заявил  свои  сомнения
относительно сохранности своих капиталов.  Осторожный Егор  Иваныч пригласил
еще   третье  достоверное  лицо   и   только  тогда  приступил  к   проверке
густомесовских капиталов.  Оказалось,  что  наличность представляла скромную
цифру в сорок тысяч, а четырехсот тысяч недоставало. Вместо банковых билетов
оказалась простая  белая  бумага,  которую Яков  Трофимыч берег  в  железном
несгораемом шкафу.  Но этого было мало. У Агнии Ефимовны была от мужа полная
доверенность, и по этой доверенности она набрала денег направо и налево, где
только могла набрать.  Кто же мог не поверить Густомесову?  В  общем,  сумма
растраты простиралась до миллиона, а Густомесов оказался чуть не нищим. Удар
был настолько велик и неожидан, что Яков Трофимыч повторял только одно:
   - Не  понимаю...  Ничего не понимаю.  Это Капитон грабил меня.  Это его
дело...
   Возникло новое громкое дело. Капитон и Агния Ефимовна были возвращены в
Сосногорск этапным порядком и  заключены в  тюрьму.  По  старым порядкам суд
тянулся  несколько лет,  и  обвиняемые все  время  сидели  в  тюрьме.  Агния
Ефимовна от  начала  до  конца  выдержала характер и  не  признала за  собой
никакой вины:  знать не  знаю,  ведать не  ведаю.  Как с  ней ни бились,  но
довести до  сознания не  могли,  а  старый уголовный суд  держался именно на
признании самого обвиняемого.  Мало  этого,  -  она  запутала в  деле  много
других,    которых   обвиняла,    главным   образом,    во   взяточничестве,
вымогательствах и сообщничестве.  Дело разрасталось все больше, так что даже
сами судьи были не рады ему. Капитон не сдавался года три, а потом махнул на
все  рукой и  принес повинную.  Когда это  передали Агнии Ефимовне,  она  со
спокойной улыбкой заметила:
   - Кто повинился, с того и взыскивайте...
   Восемь лет  тянулось дело,  пока Агния Ефимовна предстала пред судьями.
Но и  тут вышел казус:  Густомесов скоропостижно умер накануне.  Некому было
обвинять, и громадное дело рухнуло само собой. Присутствовавший на заседании
Егор Иваныч думал свою горькую думу:  не открой он таежного дела,  ничего бы
не было, а главное, не загубил бы он дочери...
   - Да, хорошее приданое я тебе приготовил, Аннушка...
   Оправданные судом Капитон и Агния Ефимовна сейчас же уехали в Сибирь, и
об них не было ни слуху ни духу.
   Первый  вал  бешеного  сибирского  золота  пролетел,  и  в  Сосногорске
наступило тяжелое похмелье после пира горой.