Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. - Пир горой

   Появление Спиридона в  Увеке наделало шуму во  всем раскольничьем мире.
Молву  о   сибирском  мужике,   отыскавшем  золото,   разнесли  по   богатым
раскольничьим   милостивцам    разные    старушонки-богомолки,    странники,
приживальцы -  вообще весь тот люд, который питался от крох падающих. Откуда
могли вызнать все это проходимцы,  трудно сказать, тем более, что переговоры
Спиридона  с  Егором  Иванычем  происходили  келейно.   Как-никак,  а  молва
докатилась через несколько дней  до  города Сосногорска,  где  жили  богатые
промышленники и  заводчики:  Огибенины,  Рябинины,  Мелкозеровы.  По богатым
палатам сосногорских толстосумов шли  теперь  оживленные толки,  и  все  они
сводились на  Егора Иваныча,  который продался слепому Густомесову.  Каждому
хотелось отведать сибирского золота,  и каждый мог только завидовать счастью
слепого Якова Трофимыча, - вот уж именно "слепое счастье". С другой стороны,
всем было понятно, как совершились события: старец Мисаил, к которому пришел
Спиридон,  сделал  засылку честной матери Анфусе,  чтобы  оповестила богатых
милостивцев,  а  честная  мать  Анфуса  давно  дружила  с  Егором  Иванычем,
единственная дочь которого воспитывалась в  скиту у Анфусы.  Дальше уж пошло
само собой:  Густомесов проживал в  скиту уж близко десяти лет и  кормил всю
обитель, - ну, Анфуса и направила к нему Егора Иваныча, а Егору Иванычу тоже
не вредно,  если поведет все дело на капиталы слепого хозяина - сам большой,
сам  маленький будет во  всем.  Одним словом,  история разыгралась,  как  по
писаному, и комар носа не подточит.
   Нашлись любопытные,  которые нарочно ездили в  Увек,  чтобы хоть издали
поглядеть  на  таинственного  сибирского  мужика.   Он  проживал  в  избе  у
старухи-бобылки и показывался только на озере, куда выезжал на плотике удить
рыбу.  Целые дни проводил он за этим "апостольским ремеслом" и  ни с  кем не
хотел водить знакомства.  Даже в скит к Анфусе ходил редко,  и то на службу.
Крепкий был  мужик,  одним словом.  Выискался было один шустрый подручный от
Рябининых,  который с  удочкой подчалил на лодке к плотику Спиридона,  чтобы
завести знакомство,  но и из этого ничего не вышло, - хитрый сибирский мужик
даже не взглянул на него и сейчас же поплыл к своему берегу.
   - Оборотень  какой-то!  -  ругали  все  сибирского мужика.  -  Чего  он
сторонится всех, как чумной бык?
   Дальше интересовало всех,  как обойдется Егор Иваныч со  своим хозяином
Мелкозеровым,  у  которого служил с малых лет.  Мелкозеров был из сальников,
вместе еще  с  Густомесовым вел  дела  в  степи,  а  потом  попал в  случай:
продавались железные заводы у промотавшихся наследников,  и Мелкозеров купил
их.  Все  дивились необычайной смелости Мелкозерова:  дело  было миллионное,
непривычное,  а он не побоялся.  Много было волокиты и хлопот,  чтобы просто
купить эти  заводы,  потому что  приобретать населенные имения могли  только
дворяне,  а  не  купцы.  Сильно  тряхнул тугой  мошной Мелкозеров и  добился
своего, а потом уже развернулся во всю ширь. Дело было громадное, прибыльное
и сулило впереди миллионы.  "Ндравный" человек Мелкозеров превратился быстро
в  самодура и на своих заводах являлся страшной грозой.  Все трепетало перед
ним,  тем более, что от него зависели жестокие заводские наказания. Крут был
сердцем Мелкозеров,  и все боялись его, как огня. Не боялся только один Егор
Иваныч,   состоявший  при  нем  зараз  в  нескольких  должностях:   он  и  с
подрядчиками ведался,  он и горных чиновников умасливал,  он и всякие тайные
поручения исполнял -  везде поспевал Егор  Иваныч,  как  недремлющее око.  И
вдруг Егор Иваныч отшатится от Мелкозерова прочь,  -  никто даже представить
себе не мог, как это произойдет. Между тем все шло по-старому, и Егор Иваныч
не подавал никакого виду: все тот же Егор Иваныч, точно ничего не случилось.
Мелкозеров, конечно, уже знал о сибирском золоте и тоже не подавал виду, что
знает что-нибудь. Крепкие люди сошлись.
   Однако  выпал  роковой день,  когда  все  разрешилось само  собой.  Это
случилось в июле,  в самую страду. У Мелкозерова было два железных завода, и
управляющим состоял  его  племянник Капитон  Титыч,  такой  же  "ндравный" и
упрямый человек, как и сам старик Мелкозеров. Летнее время на заводах тихое,
потому  что  рабочие  распускались на  страду.  Сам  Мелкозеров  проживал  в
Сосногорске и  потребовал к  себе  племянника для  каких-то  объяснений.  Но
вместо племянника получилась коротенькая записка: "Рыбу ловлю. Некогда. Да и
говорить нам с тобой,  дядя,  не о чем сейчас.  Капитон Мелкозеров". Вскипел
старик  и  послал  строгий  наказ  ослушнику  явиться  немедленно.  В  ответ
получилась записка  еще  короче:  "Не  хочу.  Капитон Мелкозеров".  Это  уже
окончательно взорвало старика,  и он послал на заводы нарочитых людей, чтобы
привезли Капитона живого или мертвого.
   - Я за все в ответе! - кричал старик. - Орудуй в мою голову!..
   Прежде он поручил бы это дело Егору Иванычу,  а теперь обошел его.  Это
был явный признак опалы. Егор Иваныч не шевельнул бровью: не его воз, не его
и песенка.
   Итак,  стоял жаркий июльский день.  Егор Иваныч по  обыкновению сидел в
своей  конторе,   устроенной  при  громадном  мелкозеровском  доме.  Контора
выходила окнами на  улицу,  и  Егор Иваныч видел,  как  к  воротам подъехала
простая деревенская телега, на которой сидели четыре здоровенных мужика.
   - Капитона привезли!.. - пронеслось по конторе.
   Все служащие так и замерли, ожидая, чем разыграется вся история. Телега
въехала во двор и остановилась у крыльца. Доложили о приехавшем госте самому
хозяину. Выбежал на крыльцо оторопелый подручный и проговорил:
   - Капитон Титыч,  пожалуйте в контору...  Лаврентий Тарасыч сейчас туда
придут.
   - Не хочу...  - ответил лежавший на телеге Капитон; он и не мог прийти,
потому что был связан по рукам и ногам.
   А старик Мелкозеров уже успел спуститься в контору и смотрел в окно. Он
даже зашипел от ярости, услышав такой ответ.
   - Как же  он придет,  ежели лежит связанный,  -  объяснил спокойно Егор
Иваныч.
   - Ну, ступай приведи его, дурака...
   Егор  Иваныч отправился,  велел развязать Капитона,  но  тот  продолжал
лежать в телеге и не хотел вставать.
   - Не хочу... - ответил Капитон на все уговоры.
   - Несите его, щучьего сына, на руках! - крикнул Мелкозеров в окно.
   Здоровенные мужики подхватили ослушника на  руки  и  внесли в  контору.
Трудненько было тащить здоровенного мужика,  но ничего,  внесли.  В  конторе
Капитон не пожелал встать на ноги, а растянулся на полу как пласт.
   - Ты это што дуришь?  -  накинулся на него Мелкозеров.  -  Да я  тебя в
остроге сгною... запорю!.. И отвечать не буду!
   - Руки коротки,  -  спокойно ответил Капитон.  -  Не крепостной я  тебе
дался.
   Нужно было видеть старика Мелкозерова в этот момент. Он весь побледнел,
затрясся и  со  сжатыми кулаками бросился к  Капитону.  Трудно сказать,  что
произошло бы  тут,  если бы  Егор Иваныч не  загородил дороги.  Гнев старика
целиком обрушился на непрошеного заступника.
   - Ты...  ты...  ты  Иуда!  -  задыхавшимся голосом повторял Мелкозеров,
позабывая о  лежавшем на  полу  Капитоне.  -  Ты  продал  меня...  Старая-то
хлеб-соль забывается! Иуда...
   Мелкозеров затопал ногами,  зашипел и  даже замахнулся кулаком на Егора
Иваныча.
   - Я все знаю... - уже хрипел он. - Да, все... Стакался ты со скитницами
и обходишь теперь слепого дурака!
   - Никого я не обходил,  Лаврентий Тарасыч,  - слегка дрогнувшим голосом
ответил Егор Иваныч.  - Тебе вот я сорок лет прослужил верой и правдой, а не
имею  сорока грошей.  Больше не  могу...  Не  о  себе  говорю,  а  о  дочери
Аннушке... Об ней пора позаботиться. Не хочу ее нищей оставлять.
   Мелкозеров даже отшатнулся от верного слуги,  посмотрел на лежавшего на
полу Капитона и потом проговорил, указывая на него:
   - Ты сговорился с ним... Может, вместе собрались убить меня? А?!
   - Зачем убивать... А только, Лаврентий Тарасыч, больше я тебе не слуга.
Будет...
   Это  была  настоящая живая  картина.  Центр  занимал  лежавший на  полу
Капитон,  могучий мужчина с окладистой темной бородой, около него стоял Егор
Иваныч,  немного  откинув назад  свою  седую  голову,  а  против  них  бегал
Мелкозеров -  высокий  плечистый мужчина  с  крутым  лбом,  огневыми темными
глазами  и   бородкой  клинышком.   Все  они  были  одеты  по-домашнему,   в
раскольничьи полукафтанья, в русские рубахи-косоворотки и в смазные сапоги.
   - Сорок лет тебе я прослужил, Лаврентий Тарасыч, а теперь пора и о себе
позаботиться,  -  продолжал Егор  Иваныч.  -  Всякому  своя  рубашка к  телу
ближе...
   Капитон в этот момент поднялся и проговорил всего одну фразу:
   - И я тоже...
   Мелкозеров посмотрел на обоих и сказал всего одно слово:
   - Вон!..
   Вся контора замерла,  ожидая, какую штуку выкинет Капитон, но он только
посмотрел на дядю и отвернулся.
   Егор Иваныч и Капитон вместе вышли на крыльцо.  Они молча прошли двор и
остановились  у  ворот.   Капитон  снял  шляпу,  поправил  кудрявые  волосы,
по-раскольничьи подстриженные в скобку,  и, погрозив кулаком в окно конторы,
проворчал:
   - Погоди, идол, я до тебя доберусь!..
   Егор Иваныч взял его под руку и  повел под гору,  -  мелкозеровский дом
стоял на горе. Они молча прошли пол-улицы, а потом старик заговорил:
   - Ну,  Капитон,  теперь  мы  с  тобой  на  одном  положении.  Осенью по
первопутку я выезжаю с партией в тайгу.
   - Слышал...
   - Ежели хочешь, поедем вместе.
   - На густомесовские деньги?
   - Уж это не твое дело. Попытаем счастья...
   Старик боялся услышать в ответ Капитоново "не хочу",  но Капитон только
тряхнул головой и молча протянул руку.
   - Э,  где  наша  не  пропадало,  Егор  Иваныч!..  Будет,  поработали на
прелюбезного дядюшку. Ах, так бы, кажется, пополам и перекусил его!..
   - Будет, утишись. Сердце-то у вас у обоих огневое, Капитон, вот ладу-то
и не выходит, а со мной уживешься.
   Капитона Егор Иваныч знал с  детства,  когда он еще состоял при строгом
дяде в мальчиках, и любил его по-хорошему, как любят хорошие люди. В упрямом
мальчике было много симпатичных сторон, а Егор Иваныч жалел его, как сироту.
По-своему,  по-стариковски, он больше всего ценил в нем хорошую кровь. Вот и
теперь: ни на волос не сдался, хоть на части режь. С огнем другого-то такого
кремня поискать...
   Впоследствии Егор Иваныч тысячу раз раскаивался вот за эту сцену.