Драма
Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. - Пир горой
Скачать Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. - Пир горой
IX
Сейчас после свадьбы, наскоро похоронив сгоревшего от вина усердного
гостя, Егор Иваныч уехал в тайгу. Молодые остались в городе до осени и
переехали в собственный дом, где продолжалось то же веселье. На радостях
Капитон закутил, и гости не выходили из дому. Свадебное веселье затянулось
на все лето.
Густомесов вернулся в скит на Увек, и свой флигелек теперь показался
Агнии Ефимовне живой могилой. Но она ничем не выдавала себя и по наружному
виду казалась даже веселой.
- Так, Агнюшка, так... - похваливал жену Яков Трофимыч. - Чего нам с
тобой печалиться? Слава богу, все есть, а там еще Егор Иваныч в тайге
добудет... А много ли нам с тобой двоим надо? Умру, все на тебя запишу...
Мысль о смерти всегда вызывала неприятные разговоры. Агния Ефимовна
знала это вперед и мучилась каждый раз вдвойне.
- Помру я, откажу тебе, Агнюшка, все свое добро, а ты...
- Пошел молоть! Прежде смерти никто не помирает, и меня переживешь еще
десять раз.
- Нет, я чувствую, што я скоро помру, Агнюшка... Ну, пожил, ну, всего
отведал - туда и дорога, а вот тебя мне, миленькая, жаль. Останешься ты
одна, да еще при собственном капитале, окружат тебя бабы-шептуньи, - ну, и
взыграют мои кровные денежки... Подсыплется какой ни на есть статуй, а ваша
женская часть слаба. Будете на мои денежки радоваться да надо мной,
покойничком, посмеиваться. Все знаю, голубушка... А денежки проживете, он,
статуй-то, и бросит тебя. И будешь ты опять голенькая, какой я тебя замуж
брал: ни вперед, ни назад.
- Я в скиту останусь, Яков Трофимыч.
- Врешь!.. Не верю... Все врешь!
В последнее время у Якова Трофимыча явилась мысль о "чине ангельском".
На эту тему он не раз заводил стороной разговор. Хорошо бы это было обоим
постричься зараз. И жили бы вместе на Увеке: он в своей келье, а она с
другими старицами.
- Ежели оставишь мне капитал, так я живо игуменьей буду, - говорила
Агния Ефимовна, поддакивая мужу. - В скиту деньги-то понужнее, чем на
миру...
- Отлично, Агнюшка... Все на тебя отпишу... Было бы за што мои грехи
отмаливать... Ох, много грехов!.. Слаб человек, а враг силен...
Раздумавшись об ангельском чине, Агния Ефимовна и сама пришла к
заключению, что это единственный выход из ее положения. А там можно и снять
с себя монашескую рясу... Только бы от постылого мужа избавиться, чтобы не
видеть его и не слышать. Конечно, она могла уйти от мужа, как венчанная по
раскольничьему обряду, но эта мысль не приходила к ней в голову. И куда она
пойдет? Делать она ничего не умеет, работать отвыкла, а жить по чужим людям
не желала, припоминая свое сиротство. А главное, выходила на богатство,
столько лет терпела - и вдруг все бросить.
Все эти планы расстроились совершенно неожиданно, и еще более
неожиданно Агния Ефимовна очутилась на полной своей воле, как выпущенная из
клетки птица.
Дело в том, что в описываемое нами время - начало сороковых годов - над
нескверным и тихим иноческим житьем стряслась неожиданная беда: вышел
строгий указ "о прекращении скитов". Слухи об этом ходили и раньше, как
заросли скиты, но Увек, благодаря сильным милостивцам и доброхотам,
устаивал, не в пример другим обителям. А тут даже не успели опомниться, как
налетела беда. Вскоре после Успеньева дня на Увек приехал исправник и
опечатал скит, а сестрам велел убираться на все четыре стороны. Огласилась
тихая обитель стенаниями и воплем. Бывали беды и раньше, да сходили с рук, а
тут исправник и слышать ничего не хотел, как его ни умоляли повременить хоть
недельку.
- Не могу против указа идти, - отвечал исправник. - Не моя воля.
Мало этого, потребовал у стариц паспорты и пригрозил высылкой на места
жительства этапным порядком, если не уберутся подобру-поздорову сами. Одним
словом, вышел казус... Прежде Густомесов вызволял или Лаврентий Тарасыч,
потому как имели они большую силу у разных властодержцев, а тут и они ничего
не могли поделать. Очень уж скоро прискочила лихая напасть... Всех хуже
приходилось Густомесову. Он совсем упал духом и решительно не знал, что ему
делать и куда деваться. Агния Ефимовна тоже растерялась в первую минуту и
даже не обрадовалась желанному освобождению. Ее точно пугала собственная
воля.
- Умереть надо - вот что! - повторял в отчаянии слепой старик. - Ну,
куда я теперь денусь? Зрячие-то найдут себе место, а я ума не приложу...
А тут и подумать даже некогда: уходи, и конец тому делу. Горькими
слезами всплакался несчастный слепец, предчувствуя самое горшее еще впереди.
Положим, у него в Сосногорске был свой дом и всякое угодье, а все-таки не в
при мер тихому скитскому житию.
В один день весь скит опустел, точно умер. С горькими слезами и
жалобными причетами оставляли сестры насиженное место. Никто не знал, куда
голову приклонить... Не плакала и не жаловалась одна честная мать Анфуса:
она не верила, что скит закрыт навсегда.
- Не может этого быть, - спокойно говорила она.
А вышло другое: скит на Увеке закрывался навсегда, как и другие скиты,
разбросанные по Уралу там и сям.
Густомесовы переехали на время в свой дом в Сосногорске. Яков Трофимыч
и слышать не хотел, чтобы оставаться здесь навсегда, и Агния Ефимовна
отмалчивалась. Дом был большой, и одну половину занимали квартиранты. Теперь
пришлось квартирантам отказать и занять весь дом. Яков Трофимыч не желал,
чтобы вместе жил кто-нибудь посторонний.
- Еще убьют как-нибудь, - жаловался слепой старик. - Известно, какой
нынче народ. Знают, что есть у меня кое-какие деньжонки, - ну и убьют, как
пить дадут.
Хлопоты по устройству в своем доме заняли все время Агнии Ефимовны, так
что ей некогда было даже думать о том, что будет дальше. Каждый день был
переполнен своими собственными заботами. Она была совершенно счастлива своей
новой обстановкой. Яков Трофимыч тоже устраивался по-новому. Двор был
превращен в настоящую крепость, и все ворота запирались тяжелыми замками,
ключи от которых хранились у хозяина. Главная опасность грозила от ворот на
улицу, и здесь были приняты все необходимые предосторожности. Никто не мог
войти во двор без ведома хозяина, и он шнурком отворял сам калитку, разузнав
предварительно, кто пришел, по какому делу. Затем, он знал в каждый момент,
где жена, что она делает и что делают другие. В своем собственном доме Яков
Трофимыч являлся каким-то злым духом. И все-таки Агния Ефимовна была
счастлива, особенно когда вспоминала свое скитское сидение. Здесь ее время
уходило по крайней мере на хозяйство по дому, на сношение с живыми людьми,
как та же прислуга.
- Хорошо, Агнюшка, - радовался слепец. - Хлопочи, матушка... Везде надо
свой глаз, а то все добро растащат по крохам. Вот какой народ нынче пошел...
Из посторонних бывала только одна Аннушка, или, по-теперешнему, Анна
Егоровна. Яков Трофимыч очень любил ее и был рад, когда она завертывала.
Молодая женщина заметно похудела и не имела вида счастливого человека, что
Агния Ефимовна чувствовала каждый раз.
- Когда вы кончите пиры-то пировать? - спрашивал слепец. - Уж будет. Ты
бы останавливала своего-то Капитона. На то жена...
- Как я его остановлю, Яков Трофимыч, если он меня не слушает?
- Значит, не любит, если не слушает... А ты его забери в руки, как меня
забрала Агнюшка... хе-хе!..
- Не умею, Яков Трофимыч...
Аннушка приезжала на своем собственном рысаке и всегда разодетая
по-богатому, что ее смущало.
- Что, любит тебя муж? - спрашивала Агния Ефимовна. - Какая я глупая...
Конечно, любит, нечего и спрашивать. А мой-то слепыш как ревновал меня к
Капитону Титычу... Задушить хотел со злости. И теперь не пущает к вам, а уж
так охота мне хоть одним глазком посмотреть, как вы там живете. Ведь есть же
счастливые люди на свете...
- Всякий по-своему счастлив, Агния.
- Не прикидывайся, смиренница. Все знаю...
Агния Ефимовна, действительно, все знала, что делается у Аннушки, и
рассказывала мужу. Яков Трофимыч хохотал до слез, когда жена так смешно все
представляла. Он убедился, что она, действительно, возненавидела Капитона и
готова устроить ему всякую пакость.
- Ах, если бы можно было его разорить! - со вздохом повторяла Агния
Ефимовна. - Будет, порадовался. Надо и честь знать... Ничего бы, кажется, не
пожалела!
- И Аннушки не жаль?
- Чего ее жалеть-то... Все равно, Капитон ее не любит.
- Ну, это ихнее дело... Промежду мужем и женой один бог судья.
А дела Капитона шли все лучше и лучше. Из тайги шли хорошие вести.
Золото лилось рекой... Егор Иваныч повел дело сильной рукой, и промыслы
давали страшный дивиденд. В первый же год на долю Густомесова и Мелкозерова
досталось тысяч по шестидесяти. Так, за здорово живешь, сыпались деньги. На
долю Капитона доставалось меньше, но он проживал втрое больше, чем получал
от Егора Иваныча. Скоро дошли слухи, что и другие, уехавшие в тайгу по
следам Егора Иваныча, тоже получили свою долю, открывая новое золото.
Сосногорск вообще переживал самое тревожное время, как охваченный лихорадкой
человек. Наступал какой-то золотой век, причем Егор Иваныч являлся чуть не
колдуном, разворожившим похороненные в тайге сокровища.
Осенью Капитон уехал в Сибирь, а Анна Егоровна осталась. Теперь она
начала часто бывать у Густомесовых, с которыми ее связывали общие скитские
воспоминания. Она чувствовала, что Яков Трофимыч ее любит, как родную дочь,
и инстинктивно льнула к этому родному огоньку.
