Фэнтези
Николай Полунин. - Дождь
Скачать Николай Полунин. - Дождь
3
Очнулся оттого, что совершенно затекла и онемела рука: я на ней лежал,
как выяснилось. В комнате было уже светло, в сантиметре от лица ножка
чего-то задирала край темно-желтого паласа. Я посмотрел вверх -- кресло.
Наверное, пора было вставать, но сперва я подтянул к себе чудом уцелевшую
фляжку и выпил остатки. Мне сразу стало лучше. Поднялся, обозрел все вокруг.
Почему-то пробито даже оконное стекло, хотя тарель висела на противоположной
стене. Теперь, кстати, на ее месте болталась короткая веревочка и чернело
множество аккуратных дырочек. Я поднял пистолет, он был пуст -- пуст, и в
стороне лежала вторая обойма, тоже выстреленная, и под ногами была россыпь
гильз, показавшихся мне слишком маленькими. Мы гуляли.
Три двери на лестничной клетке были раскрыты, я вышел из четвертой.
Сориентировался, пошел к оккупированной мною квартире перекусить. Там
ликвидировал следы вчерашнего погрома, наскоро поел, сунул в карман
бутерброд и отправился.
Это была нелегкая работа, особенно когда я, закончив со своим домом,
перебрался в соседнюю четырнадцатиэтажную башню. Здесь я не знал хотя бы
даже приблизительно, где могут оказаться животные, поэтому приходилось
вскрывать все двери подряд.
...всадить жало ломика у замка, отжать дверь, ударить плечом, не
подалась -- еще отжать, еще ударить... пожалуйста, думайте что хотите, я
действительно полагаю, что таким вот образом искупаю вину, часть вины...
совсем маленькую часть... всадить, отжать, ударить... эй, милый, да кому и
думать-то, ты един, ну, положим, могу оказаться и не один, хотя это мало что
меняет, то есть наверняка... ударить! ударить! ударить!., наверняка не
меняет, но что интересно, в сегодняшней моей яви я, продрав глаза, не
сомневался ни на миг, нет, нет, нисколько, будто сто раз уже просыпался
так... кошка... беги, беги, смотри-ка, все убегают от меня, свободу чуют,
что ли?... отжать следующую дверь, ударить, ты становишься неплохим
взломщиком... теперь, пожалуй, не грех признаться, что вчера я был попросту
не в себе, пытался что-то такое рассуждать, а на самом деле внутри все
визжало и тряслось от еле сдерживаемого ужаса, боялся верить, боялся не
верить... я ведь очень обыкновенный человек, кто-кто, а очень обыкновенные
люди больше всего на свете боятся ломки своей опостылевшей очень
обыкновенной жизни, нет, я еще поразвлекаюсь, ого-го, как я поразвлекаюсь...
вот же дьявол, позапираются на сто засовов, еще! еще ударить!... а с
часами-то все как решилось просто: в той же квартире-гнезде нашлись
электронные, да четыре пары, а могли вообще найтись механические -- не все
же, как я, забыли завести... всадить ломик... сейчас 13.55, да, долго
вожусь, надо что-то придумывать, и вообще, по квартирам -- это
непроизводительно... нерационально, а надо бы...
Из этой двери на меня кинулась огромная овчарка. В какой-то мере я был
готов -- такое случалось уже дважды, только те псы лаяли, покуда я ломал
замок, а эта молча ждала. Я попал собаке монтировкой между ушей, она
свалилась, судорожно передернув лапами. Некоторое время я зажимал
прокушенную руку, потом прошел в квартиру искать бинт.
Было интересно разглядывать чужой дом. Но я подумал, что, наверное, это
занятие все-таки слишком печальное, да и однообразное, чтобы считать его
развлечением. Все тут еще слишком живо, не успело подернуться пылью,
избавиться от воспоминаний о тех, которые жили здесь, сидели на этих
стульях, ели за этим столом, спали на этой кровати и читали эти книги.
Мебель была весьма стандартной, и набор книг встретишь почти в каждой
квартире, но не в этом дело. Не в похожести, не в близости мне как
современнику. Напротив, сколько помню себя, где-нибудь в музее мне было
легче увидеть, почуять пропасть невообразимых столетий по двум-трем ржавым
железкам, куску обработанного дерева, обрывку ожерелья или кольчуги.
Однако все это сложно и долго, я подумаю над этим на досуге. Закончив
перевязываться -- укус оказался глубокий -- я вышел на лестницу, чтобы идти
вниз. Эта квартира на четырнадцатом этаже была последней. Овчарка уже
стояла, лапы у нее подгибались, но она зарычала и попробовала опять
прыгнуть. Я повалил ее, пристегнул к ошейнику карабин, а брезентовым
ремнем-поводком связал лапы; ремень с карабином я взял в передней.
Подхватил ее под мышку и стал спускаться, придерживая за загривок. Она
рычала и норовила укусить, но была еще слаба. Сука, очень крупная и почти
черная, по виду ей года полтора-два с половиной, может, чуть больше. Пройдет
несколько месяцев, да что там -- недель, и со всех них слетит прирученность,
и одомашненность, и любовь к старшему брату и хозяину -- человеку, которую,
подумал я, он выдумал себе сам. А мне нужна собака. Умная, хорошо
выдрессированная собака, привыкшая жить с людьми в одном доме. И нужны щенки
от нее, ибо собачий век короток.
Дождь на улице моросил не переставая, мелкий, скучный. Одиноко мок мой
фургон, голуби, нахохлившись, сидели под карнизами. Я устроил овчарку,
расстелив для нее роскошную шубу, добытую из шкафа в моем новом жилище.
Собака рычала, но кусаться больше не пробовала, видно, сообразила, что я ей
не враг. Я привязал ремень к батарее, поставил в плошке кусок растаявшего
мяса из холодильника, в другую налил воды. Будет она минеральную? Потом
осторожно распутал ей лапы. Выходя, услышал, как она начала шумно лакать.
У парадного остановился, подставил лицо дождю. Псина была тяжелой, да и
вообще я приустал. Начало болеть и дергать в руке, я даже засомневался,
смогу ли продолжить начатое. Но других планов у меня не имелось. Собственно,
все мои планы начинались со слов "через пять дней". Только не нужно сейчас
думать о том, сколь ничтожны мои усилия. О том, что я не смогу, не сделаю,
забуду и не додумаю, куда и к кому не успею. Я сделаю то, что сделаю. Я буду
делать изо всех сил.
Я крепко вытерся рукавом. Свитер на плечах и на спине уже промок. Я
вошел в следующий дом. Странно, рука совсем не мешала. Только первое время,
а потом я про нее забыл. Всадить жало ломика, отжать дверь, ударить
плечом... Было 15.09.
В 23.37 я притащился домой. Я больше не мог. К тому же у меня кончились
свечи, и пришлось брести по улице в кромешной тьме пасмурной ночи, я
спотыкался и шлепал по лужам и потерял ломик. Еле отличил свой собственный
дом, но нужно было переодеться в сухое, и поэтому я сначала пошел в свою
квартиру, в которой знал, где что искать. Из-за темноты все здесь было
по-другому, не как вчера, а, наоборот, домашнее и родное. У порога так и
валялись оброненные мною свечи, я подобрал несколько штук, переоделся при их
раскачивающемся свете. Но мне было холодно, чертовски холодно!
Я бормотал, путаясь в штанинах, и позже, перебегая ко второму подъезду.
Страшно испугался в первый момент, когда в темноте зажглись собачьи глаза --
рубины, золотые на дне, -- и послышалось приглушенное рычание.
-- Ну, ну, милая, -- я даже не обратил внимания, что рычала она скорее
дружелюбно, чем угрожающе. Мне было очень, очень холодно.
У десятка слепленных вместе свечей оказалось достаточно сильное пламя,
чтобы согреть мне вино в эмалированной кружке. Я пил, согревался и
обжигался, но до конца согреться никак не мог. Впрочем, несколько лучше мне
все-таки сделалось. Теперь я услышал равномерное постукивание из того угла,
где была овчарка.
-- Ах ты, милая моя, да ты хвостом виляешь. Это ты правильно. Давай
признавай меня, нам с тобой, хочешь не хочешь, -- дружиться.
Ну вот, подумал я, собака -- друг человека. Привязанный друг человека.
Ах ты...
-- Встает вопрос, -- я сделал большой глоток, -- как мне тебя
именовать? "Я назову тебя Пятницей", ха-ха, Пятница... А знаешь, это идея.
Будешь ты Риф. Правда, по слухам, у Робинзона был кобель, но я не стану
склонять твое имя, и получится, что оно женское. Есть ведь женское имя
Персиваль? Или Эммануэль? Или нет? Но неважно. Все, ты Риф. Отныне и до
конца дней твоих. Или моих... Кто -- Риф, кого -- Риф, кому -- Риф, и так
далее. Поняла? Э-эй, Риф, Риф! -- позвал я. Она тихонько зарычала.
Кружка начала жечь пальцы, и я поднялся с пуфика перед
импровизированным очагом. Объединенный факел из свечей взметнул пламя на
полметра. Я его потушил, стало гораздо темнее.
-- Надо делать камин, -- сказал я овчарке.
Нет, похоже, все старания мои напрасны. Ни болтовня, ни вино не помогли
мне. Иного и не следовало ожидать, подумал я.
Я прошел в ванную и снял там повязку с руки. Последние несколько часов
руку прямо-таки сводило от боли. Я уже перевязывался раз в одной из квартир.
Я открыл аптечку и проглотил несколько успокаивающих таблеток. Не много --
потому что уже пил там, где перевязывался. Место укуса вспухло еще больше, и
краснота поднялась до локтя. Некоторое время и смотрел на руку, борясь с
желанием взять молоток и раскроить собаке череп, затем насыпал еще
растолченного стрептоцида и стал раздирать обертку на новом бинте.
Спас я себя сам -- больше было некому. В ту же промозглую ночь, так и
не сумев уснуть, с гудящей от снотворного головой, я вооружился скальпелем и
пинцетом и -- откуда что взялось! -- полоснул по яблоку опухоли точно в
середине. Возможно, мне помогла кружка какой-то крепкой выпивки, которую я
сглотал предварительно. Я плохо соображал тогда. Тою же целебной жидкостью
плеснул на кровящее развороченное мясо -- когда очухался от последствий
собственной храбрости. Пинцетом вытянул из раны шерстяную нитку, затем еще
одну. Куски моего свитера. И даже зашил себя сам обычной иголкой. Мокрая
шелковая нить скрипела, проходя сквозь кожу, и роняла капельки то ли бренди,
то ли рома -- того, в чем я ее вымочил. Самое время для укола против
столбняка, подумал я иронически. Под конец успел только допить, что еще
оставалось на донышке пузатой бутылки.
...Последняя свеча светила мне. Я лежал и смотрел, как она оплывает, и
так же оплывало во мне сознание, растворяясь в жару. Слезы капали. Слезы.
Откуда это? Струйка звенела. У меня начался бред, я отчетливо ощутил его.
Еще услышал, как за изголовьем завыла собака, которую я сегодня нарек Риф.
Или это было до?..
Мой бред
...чего же гнусно выбираться из этой жижи. Так бы и сидел там. Но надо,
надо, сколько можно торчать посреди болота, точно гнилой пень. Меня ждут на
берегах, на кочках, на трибунах. Ой! я голый. Сейчас коричневая жижа стечет,
и все увидят, что я... нет, есть рубашка. Белая ослепительная сорочка с
черной в горохах бабочкой. И... и все. То есть совсем все. Ничего, я
прикроюсь роялем. А пока что задумчиво смажу со щеки розочку из земляничного
крема и засуну ладонь в рот целиком. М-м, замечательно. Прохладно и вкусно.
Две поливальные машины подкатывают мне красный рояль. Полейте, пожалуйста.
Жарко, полдень. Из болота торчат пучки кенгуриных хвостов -- это пампасская
трава. Я аккуратно вынимаю себе зубы по одному (боже, чем я буду есть, но не
оставлять же -- еще подавишься) и сажусь к роялю. ПЕРЕСТАНЬТЕ, ВАМ ГОВОРЯТ!
Я ТАК...
...синие, синие, синие, синие сверкающие тюльпаны из отборного льда. Из
синего сверкающего льда. Синий, синий луг тюльпанов из синего сверкающего
льда. Мне -- в баню. Ничего не видно. Сухой пар, я пересыпаю его из ладони в
ладонь, и на руку мне падает крышка рояля. Ооооо! Как больно, меня в этом
самом месте кусала собака. Или это было до?..
Пар.
Сухость.
Ненавижу ощущение сухости в ноздрях. Это ничего, что я голый? В бане не
продохнуть из-за сухого белого пара. Молоко... Мне два стакана с тюльпанами.
...но я еду в тумане. Странная какая-то машина -- одни кнопки. Но
красивые. Как у той хитрой губной фисгармонии, которую мне не купили
двадцать пять лет назад. Теплое пиво хорошо для горла, а от холодного бывает
ангина. Стоп. Дубль два! Вы! Эй, вот вы там! Не наваливайтесь на дверь, вы
же видите, у меня попала рука!
Нет, никто не обращает внимания, будто так и надо. Короткая рубашка.
Нэн Катти Сарк. Голая ведьма. Горячая. Тугая. Тяжелая. И...и...и...и... МЫ
ПРЕКРАЩАЕМ НАШИ ПЕРЕДАЧИ! МЫ ПРЕКРАЩАЕМ НАШИ ПЕРЕДАЧИ! МЫ ПРЕКРАЩАЕМ НА...
...конечно, зеленая. Иначе откуда у нее рога? Д-зззззззнь!.. "Нелепая
смерть. Тут глубины -- от силы метр. Если бы он смог чуточку
приподняться..." -- "Его придавливали ордена в рюкзаке". -- "Н-да. Ну -- на
вскрытие. И прочие формальности, почетный караул там, то, се... да вы
знаете".
...вит, давит, давит, давит, давит, давит, давит, давит (дайте мне
крест!), давит, давит, давит, да (Дайте Мне Крест!) -- вит, давит, давит
(ДАЙТЕ МНЕ КРЕСТ!), давит (Не держ... Не держите мне руку! Дайте мне
крест!)... дави... Отпустите РУ-КУ! ДАЙТЕ МНЕ КРЕЕЕЕЕЕЕ... ит.
Сморчок, звон, пустырь.
Перезвон.
