Драма
Наталья Соколова. - Пришедший оттуда
Скачать Наталья Соколова. - Пришедший оттуда
Забрел ко мне на огонек ночной сторож. Это был говорливый дед с
небритым рыжеватым жнивьем на щеках, в поношенной гимнастерке без ремня и
мягких, неслышных валенках.
- Закурить нечего? Да ты поищи, пошарь по карманам, милок. Значит, не
имеется? Так. - Он вздохнул. И извлек собственный "Беломор". - Посижу тут
у тебя, все ж таки живая душа. Детальку ожидаешь? Я в курсе,
предупрежденный.
Поинтересовался, с кем я имел дело на заводе.
- Каменский? Знаем, как не знать. Показательный человек. Его у нас
завсегда гостям показывают. Не горячится, матом не ругается. Аккуратный,
культурный. Что ж, оно неплохо. Только... - Дед прищурился, посасывая
изжеванную, почти у самых губ дымящуюся папиросу. - Только наши комсомолы
как думают? Раз мата не употребляет, хороший человек. Раз употребляет -
плохой. Эх-хе-хе, если б так просто было плохих от хороших отличать!
Быстро бы тогда царство небесное на земле устроилось. - Последний раз
затянулся и с сожалением пригасил окурок. - Так нету у тебя, говоришь,
папироски? Не завалялось? - Вздохнул. - Хорошие люди мерли на
Волоколамском в сорок первом, кишки с кровью на снег валились. Святые
люди! А мату было... Или в сорок втором, под Свердловском. Завод
эвакуировался, считай, на голое место. Руки к железу примерзали, рукавиц
нет, ватников нет, кранов и в помине. Ругнешься в бога-мать, вроде теплее
стало, смотришь, балка, матушка, сама пошла...
- Без мата лучше. Давно пора без мата.
- Кто будет спорить? - Дед упрямо покачал головой. - Но скажу я тебе
так, милок: иной хоть и матюгается, от горячки своей, от необразованности,
но душа есть. За рисковое дело берется, в драчку идет. А Каменский - ему
что? Внедряли пневматику, специально подгадал в отпуск идти. Или еще...
Авдееву за полгода до пенсии уволить хотел. Мать его, говорят, плакала:
стыдно в заводском доме жить, побоялся бы людей. - Он пожевал окурок,
остро глянул на меня прищуренным глазом. - От начальства можно скрыться,
дело известное. От людей не скроешься, люди все видят...
Вошел Андрей.
- Нету закурить? - спросил дед. - Ах, да, ты же показательный. - Махнул
рукой и достал "Беломор". - На молочке живешь. А мы росли на молочке
бешеной коровки. Эх-хе-хе, пережито! Чтобы вы, черти, чисто жили, ходили
праведниками...
Андрей присел на валик кожаного дивана и, не раздеваясь, сдвинув ушанку
на затылок, стал записывать какие-то неполадки, которые он обнаружил в
столовых. Лицо у него было озабоченное, усталое.
- Что у Гладких? - спросил я напрямик.
- Там еще есть термическая обработка - на вашей детали. Это в другом
цеху. Совсем упустили из виду.
- Значит...
- Ничего не значит, - Андрей встал. - Пойду сейчас в термичку,
попытаюсь договориться, чтобы сделали. - Он сказал нарочито бодрым
голосом: - Обязательно получится.
Неудача? Опять неудача? Сердце мое сжалось от недоброго предчувствия.
Когда Андрей вышел, дед засмеялся ему вслед, показывая подгнившие,
темные зубы:
- Какой храбрый! "Пойду попытаюсь!" Небось Гладких и без тебя
договорится. Наше жилье не хотели признать полуподвалом - а как же не
полуподвал, когда окна вот так, - он показал, - от земли. На учет не
ставили, ну, мы со старухой чин чином к Гладких на депутатский прием...
