Драма
Сергей Солоух. - Картинки
Скачать Сергей Солоух. - Картинки
ХАМЕЛЕОН
Пить брют, сухое до горечи, до легкого озноба, на мурашах-колесиках
пузырьков в горло в®езжающее пойло. Теплое, потому что из-за пазухи, из
кармана самодельного водоизмещением один учебник без обложки. Взрывоопасное,
потому что прямо из бутылки, из зелени военно-морского перископа и
воздушно-десантного окуляра.
- Ты меня любишь?
Почему нет? Лежа и стоя, с открытыми глазами и с закрытыми, тебя и всех
подобных тебе, ха, нелепый вопрос, который никогда не задает небо радующее и
ветерок нежащий, вода утоляющая и бутерброд насыщающий, сама жизнь, занятая
сочиненьем сюжета, вся в желтом кружеве стружек завязки, белых нитях интриги
и разноцветном бисере невероятных ходов.
- Ты меня любишь?
- Конечно!
В такой день, как сегодня, невозможно, просто немыслимо кого-нибудь да
не любить. Стоя у пыльных перил моста, отражаясь в чугунных водах щукою и
карасем, ногами давя лепестки-экзамены отцветшей розы сессионных тревог,
нужно непременно губами ловить что-то живое и влажное, синими бездонными
завораживать зеленое и радужное.
- Леша, Ира, но что вы там?
- Смоемся?
Как? Прямо с моста? Мы, лишенные хвостов-стабилизаторов, с недостаточно
развитым для ям и ухабов воздушных вестибулярным аппаратом? А, впрочем, не
такая уж и плохая идея, но нужно ждать ветра, буря могла бы нас прихватить,
ураган пригласить на тур вальса.
- В бору, Ируся, голуба, ага?
Там, на горе, мы превратимся в запах черемухи, в птичье эхо и хруст
желтых иголок хвои.
- Веришь?
Еще бы, обязательно веришь, канцелярские чернила сомнений давно уже
с®едены, слизаны с измятых варенников губ. Вишня, клубника - чистый
рубиновый колер безоглядности.
Гопник-трамвай, цокая, нос, как серую кепочку, лихо приподнимая на
каждом стыке, обгоняет отставшую парочку. Кондуктор, кормящийся устным
счетом, привычно суммирует головы.
Две, пять фонарных столбов, сорок метров, еще две плюс две и на
полкорпуса впереди только одна, итого - семь, четности нет, непорядок.
Соображает.
- Ну что, герой, - спросил Алексей Караваев Алексея Петрова, - телка
сама в руки идет?
Действительно.
Должен ли сорвавший легко, беззаботно летний бутон сочувствовать
неудачнику, всю зиму ждавшему набухания невзрачных почек? По желобам длинных
улиц, хрустя слежавшимися кристаллами, дыша серебром еще не упавших с небес,
ради чего сопровождал бедолага тонкорунную шубу?
Иринка, Иришка - дарил имен колокольчики, чтобы вернулись болотным
чмоканьем равнодушного "чао", и только?
Получается так.
- Ты понял, просто по-черному кинула.
Кинула? Но разве так уж и плохо, что ветрена и непостоянна? Если
немного подумать, то это как раз и делает жизнь разнообразной и
неутомительной. Нет, нет, очень полезное качество особи противоположного
пола, ты просто как-то неверно шел на волну, товарищ, и потому не испил
шипучего брюта гребня. Но все поправимо, не надо отчаиваться, фатализм -
удел астрономов, тезка. Обычный же невооруженный глаз, из®яны счастливые
адаптации, аккомодации и аберрации, даны нам как раз для того, чтобы не
расставаться с надеждой. В общем, я предлагаю попробовать.
- Ты что, рехнулся? Или, в самом деле собрался сказать, подруга, ты
знаешь, сейчас Каравай к нам подвалит?
Зачем говорить, есть вещи, которые нет нужды портить несовершенством
выразительных средств языка. Их следует делать молча.
- Петров! Комарова! Мы вас больше не ждем!
Ау! Бежим, ускоряемся, слева секундомер сердца, справа маятник бутыля.
Вверх, туда, где над центральным быком коротышками толстых болтов сцепилось
плечо правое с левым. А потом вниз, ух, догоним и налетим, потараним над
зеленью отмелей того берега.
- Два дурака!
И это прекрасно, ветер в головах, свист, порхание, парение,
беззаботность восходящих потоков и головокружительный штопор срыва. Теперь
догоняйте вы! Света и Дима, адью, болид прошел между телами, соединенными
слабым сплетением рук, сорри, Таня и Витя, крепче об®ятия, вас лихо обходят
неизвестные игрек и икс справа и слева.
- Темп, Леха, темп, Караваев, у-у-у-у-у!
Ириша, мы первыми вступим на вермишель, ракушки и рожки молоденькой
травки, жаль, что ботинки каши не просят, пище простой и вегетарианской не
могут порадоваться тупоносые, пока мы дышим хвойным экстрактом, экологически
чистым продуктом жизнедеятельности иголок и шишек. Дышим и пьем, облизывая и
целуя скользкое горлышко, цедим теплые бусинки пузырьков. Тот, кто овладел
раньше всех господствующей высотой, взобрался по крутому склону скалы,
пожимая лапы всех встречных корней и веток, упав под сосну, имеет право
отметить успех.
- Есть возражения?
- Нет!
Тогда повторим для закрепленья.
- Петров! Комарова! Слышите, нет? Хватит в прятки играть!
Молчать, конечно, не по-товарищески, но отозваться физически
невозможно, все в деле, в работе и губыi, и языки. Даже глаза, но знаешь, ты
зря закрываешь зеленые, девочка Ира. Валяясь на крыше мира, чтобы чуствовать
себя небожителем, подобно Юпитеру пьющему и гуляющей Афродите надо смотреть.
Зырить.
Вон за рекой, которую режет носом-ножом, по-справедливости делит весь
день трудолюбивый белый кораблик, желто-красные этажи летнего города. Дома,
словно стая собак, морды зарывших в пух тополей, дремлют на солнцепеке, и
только ушки башенок, хвостики труб стоят привычно торчком. Да еще реет
бульдожья башка угрюмого учебного заведения, подслеповатыми глазками окон
пытается высмотреть, углядеть сбежавших питомцев.
- Боишься?
- Нисколечко.
А этого, едва слышного хруста? Лягушка - с места двумя ногами? Ужика
послеобеденные потягушки? Но, что означает тогда топорик знакомого профиля,
чудеса в решете колючих веточек и шершавых листочков ближайших кустов?
Если ресницы захлопают, я скажу, знаешь, мне стыдно быть жадным, разве
могу я присвоить ветер и безраздельно владеть солнцем, а ты неужели
побрезгуешь хмельной медовухой чувств лишь от того, что сменился бокал, ведь
главное, если подумать, главное - содержимое.
- Лешка, мне здесь не нравится.
Стой. А, впрочем, давай, сегодня день кроссов и ориентирования на
местности. Американские горки дряхлого песчаника и луна-парк юного
растительного покрова. Какой аттракцион выбираешь? Колокольню в лесах -
деревянный трамплин на ветру или же частокол лыжной базы в гамаке паутин?
Чащу! Дебри! Потерянный азимут, крестик, пунктир.
- Ты зачем мне показывала язык?
- Я?
- Ты! Кто же еще? Безответственная, абсолютно несерьезная барышня.
А знаешь ли, большеглазая, что в июньской траве обитают наредкость
коварные черненькие жучки, мелкие и ужасные переносчики клещевого
энцефалита?
- Да быть этого просто не может!
Увы, угроза здоровью слишком серьезна, доктор просто обязан вас
осмотреть самым тщательным образом. И не надо сопротивлятся, это в ваших же
интересах, мадемуазель, поверьте. И еще, как охотовед охотоведу, дровосек
дровесеку, позвольте заметить, здесь, перед лицом дикой природы, имеющей
зубы, когти и длинные подвижные хоботки, в одиночку надеяться выжить глупо,
наивно и даже смертельно опасно. Поэтому, пусть это будет ни к чему не
обязывающей любезностью, но доктор, по правде сказать, также рассчитывает
быть осмотренным.
- Серьезно? Тогда рискуешь остаться без пуговиц.
- Почему?
- Потому, что я их с наслажденьем откусываю!
Какая всоб®емлющая тишина. Лопнули пружинки механических стрекоз,
раз®единились проводки электрических кузнецов, и даже моторчики игрушечного
маломерного флота, словно свежей, сырой нахлебавшись воды, тарахтеть
перестали там, внизу, на реке.
В чем смысл тепла и покоя, почему победную точку хочется сделать
отрезком, лучом? На какой странице, десятой, двадцатой, если нанизывать и
нанизывать линейки и клетки, не размыкая рук, не отрывая губ, веревочка игры
легкомысленной станет удавкой, как утолить жажду и при этом не утонуть?
Эх, Каравай, что же ты бросил собрата, сукин ты кот? Ножки не
тренировал, географией края родного не интересовался, в топологию
заповедного бора вникать не хотел.
- Доброе утро, Ирина Ивановна. Имеется предложение дельное - добить
закипающее вино.
Щедрый остаток жидкости, перенасыщенной окисью углерода, располовинить.
Костяшки золотых булек откинуть, освежающей горечью наполнить рот, нос и
пищевод.
- Леша, давай купим еще одну.
Замечательная идея. По серым плитам песчанника спустимся на исписанное
каракулями трещин асфальтовое полотно дороги. Жаль, что арабский мы не
понимаем. Зато в роще будем опять валять дурака под тополями на скользкой
траве, если, конечно, кое-нибудь семейство в чащу не забралось, чтоб всей
оравой терзать и мучить беззащитный воланчик.
А потом, мы пойдем по мосту над тяжелой водой и легкими суденышками,
вдоль немытых перил и полированных рельсов, а хваты-трамваи в бандитских
тельняшках окраины будут нас обгонять, демонстративно вихляя задами...
- Руку!
- А ты, между прочим, знаешь, что там на горе за кустами сидел человек
и подглядывал.
- Ну?
- И хочешь скажу, кто это был?
- Говори.
- Караваев!
- Правда? Надо же. Удивительный, редкостный негодяй!
