Классическая литература
Владимир Набоков. - Незавершенный роман
Скачать Владимир Набоков. - Незавершенный роман
Однако прежде чем оставить юг, я должен был непременно
повидать Фальтера. Это. была вторая помощь, которую я придумал
себе. Мне удалось себя убедить, что он все-таки не просто
сумасшедший, что он не только верит в открытие, сделанное им,
но что именно это открытие -- источник его сумасшествия, а не
наоборот. Я узнал, что на осень он переехал в наши места. Я
узнал также, что его здоровье слабо, что пыл жизни, угасший в
нем, оставил его тело без присмотра и без поощрения; что,
вероятно, он скоро умрет. Я узнал, наконец, и это мне было
особенно важно, что последнее время, несмотря на упадок сил, он
стал необыкновенно разговорчив и целыми днями угощает
посетителей -- а к нему, увы, проникали другого рода
любопытные, чем я,-- придирчивыми к механике человеческой
мысли, странно извилистыми, ничего не раскрывающими, но ио
ритму и шипам почти сократовскими разговорами. Я предложил, что
посещу его, но его зять мне ответил, что бедняге приятно всякое
развлечение и что он достаточно силен, чтобы добраться до моего
дома.
И вот они появились, то есть этот самый зять в своем
неизменном черном костюмчике, его жена рослая, молчаливая
женщина, крепостью и отчетливостью телосложения напоминавшая
прежний облик брата и теперь как бы служившая ему житейским
укором, смежной нравоучительноя картинкой) я сам Фальтер... вид
которого меня поразил, несмотря на то что я был к перемене
подготовлен. Как бы это выразить? Зять говорил, что из Фальтера
словно извлекли скелет; мне же показалось иначе, что вынуди
душу, но зато удесятерили в нем дух. Я хочу этим сказать, что
одного взгляда на Фальтера было довольно, чтобы понять, что
никаких человеческих чувств, практикуемых в земном быту, от
него не дождешься, что любить кого-нибудь, жалеть, даже только
самого себя, благоволить к чужой душе и ей сострадать при
случае, посильно и привычно служить добру, хотя бы собственной
пробы,-- всему этому Фальтер совершенно разучился, как
разучился здороваться ил" пользоваться платком. А вместе с тем
он ие производил впечатления умалишенного -- о нет, совсем
напротив! -- в его странно рассыревших чертах, в неприятном
сытом взгляде, даже в плоских ногах, обутых уже не в модные
башмаки, а в дешевые провансальские туфли на веревочных
подошвах, чуялась какая-то сосредоточенная сила, и этой силе не
было никакого дела до дряблости и явной тленности тела, которым
она брезгливо руководила.
В личном отношении ко мне он был теперь не таков, как во
время последней короткой нашей встречи, а таков, каким я его
помнил по нашим урокам в юности. Не сомневаюсь, что он отлично
сознавал, что в календарном смысле с тех пор прошло почти
четверть века, а все же, как бы вместе с душой потеряв чувство
времени (без которого душа не может жить), он не столько на
словах, а в рассуждении всей манеры, явно относился ко мне так,
как если бы все это было вчера -- и вместе с тем ни малейшей
симпатии ко мне, никакого тепла, ничего, ни пылинки.
Его усадили в кресло, и он странно развалился в ней, как
рассаживается шимпанзе, которого сторож заставляет пародировать
сибарита. Его сестра занялась вязанием и во все время разговора
ни разу не приподняла седой стриженой головы. Ее муж вынул из
кармана две газеты, местную и марсельскую, и тоже онемел.
Только когда Фальтер, заметя твою большую фотографию, случайно
стоявшую как раз на линии его взгляда, спросил, где же ты,
зять, не отрываясь от газеты, неестественно громко, как говорят
с глухими, проговорил:
-- Вы же отлично знаете, что она умерла. -- Ах, да,--
заметил Фальтер с нечеловеческой беспечностью и, обратившись ко
мне, добавил: -- Что же, царствие ей небесное,-- так, кажется,
полагается в обществе говорить?
Затем началась следующая между нами беседа; я записал ее
по памяти, но, кажется, верно:
-- Мне хотелось вас повидать, Фальтер,-- сказал я (называя
его на самом деле по имени-отчеству, но, при переносе, его
вневременный образ не терпит этого прикрепления человека к
определенной стране и кровному прошлому),-- мне хотелось вас
повидать, чтобы поговорит" с вами откровенно. Если бы вы сочли
возможным попросить ваших родственников нас оставить вдвоем...
-- Они не в счет,-- отрывисто заметил Фальтер. -- Под
откровенностью,-- продолжал я,-- мной подразумевается взаимная
возможность задавать любые вопросы и готовность отвечать на
них. Но так как вопросы буду ставить я, а ответов ожидаю от
вас, то все зависит от того, даете ли вы мне гарантию вашей
прямоты; моя вам не требуется.
-- На прямой вопрос отвечу прямо,-- сказал Фальтер. -- В
таком случае позвольте бить в лоб. Мы попросим ваших
родственников на минуточку выйти, и вы скажете мне дословно то,
что вы сказали итальянскому врачу. -- Вот тебе раз,--
проговорил Фальтер.
-- Вы не можете мне отказать в этом. Во-первых, я от
вашего сообщения не умру,-- ручаюсь; вы не смотрите, что у меня
усталый невзрачный вид, сил найдется достаточно. Во-вторых, я
обещаю вашу тайну держать при себе и даже, если хотите,
застрелиться тотчас после вашего сообщения. Видите, я допускаю,
что моя болтливость вам может быть еще неприятнее, чем моя
смерть. Ну так как же, согласны?
-- Решительно отказываюсь,-- ответил Фальтер и скинул со
стоявшего рядом с ним столика мешавшую ему облокотиться книгу.
-- Ради того, чтобы как-нибудь завязать разговор, я
временно примирюсь с вашим отказом. Начнем же с яйца. Итак,
Фальтер, вам открылась сущность вещей. -- После чего точка,--
вставил Фальтер. -- Согласен: вы мне ее не скажете; все же я
делаю два важных вывода: у вещей есть сущность, и эта сущность
может открыться уму. Фальтер улыбнулся:
-- Только не называйте это выводами, синьор. Это так --
полустанки. Логические рассуждения очень удобны при небольших
расстояниях, как пути мысленного сообщения, но круглота земли,
увы, отражена и в логике: при идеально последовательном
продвижении мысли вы вернетесь к отправной точке... с созданием
гениальной простоты, с приятнейшим чувством, что обняли истину,
между тем как обняли лишь самого себя. Зачем же пускаться в
путь? Ограничьтесь этим положением--открылась сущность вещей,--
в котором, впрочем, уже допущена вами ошибка; я объяснить ее
вам не могу, так как малейший намек на объяснение уже был бы
проблеском. При неподвижности положения ошибка незаметна. Но
все, что вы зовете выводом, уже вскрывает порок: развитие
роковым образом становится свитком.