Классическая литература
А.П.Чехов. - Скучная история
Скачать А.П.Чехов. - Скучная история
Я читаю французские книжки и поглядываю на окно, которое открыто; мне
видны зубцы моего палисадника, два-три тощих деревца, а там дальше за
палисадником дорога, поле, потом широкая полоса хвойного леса. Часто я
любуюсь, как какие-то мальчик и девочка, оба беловолосые и оборванные,
карабкаются на палисадник и смеются над моей лысиной. В их блестящих
глазедках я читаю: "гряди, плешивый!" Это едва ли не единственные люди,
которым нет никакого дела ни до моей известности, ни до чина.
Посетители теперь бывают у меня не каждый день. Упомяну только о
посещениях Николая и Петра Игнатьевича. Николай приходит обыкновенно ко мне
по праздникам, как будто за делом, но больше затем, чтоб повидаться.
Приходит он сильно навеселе, чего с ним никогда не бывает зимою.
-- Что скажешь? -- спрашиваю я, выходя к нему в сени.
-- Ваше превосходительство! -- говорит он, прижимая руку к сердцу и
глядя на меня с восторгом влюбленного.-- Ваше превосходительство! Накажи
меня бог! Убей гром на этом месте! Гаудеамус игитур ювенестус!
И он жадно целует меня в плечи, в рукава, в пуговицы.
-- Все у нас там благополучно? -- спрашиваю я его.
-- Ваше превосходительство! Как перед истинным...
Он не перестает божиться без всякой надобности, скоро наскучает мне, и
я отсылаю его в кухню, где ему подают обедать. Петр Игнатьевич приезжает ко
мне тоже по праздникам специально затем, чтобы проведать и поделиться со
мною мыслями. Сидит он у меня обыкновенно около стола, скромный, чистенький,
рассудительный, не решаясь положить ногу на ногу, или облокотиться о стол; и
все время он тихим, ровным голоском, гладко и книжно рассказывает мне
разные, по его мнению, очень интересные и пикантные новости, вычитанные им
из журналов и книжек. Все эти новости похожи одна на другую и сводятся к
такому типу: один француз сделал открытие, другой -- немец -- уличил его,
доказав, что это открытие было сделано еще в 1870 году каким-то американцем,
а третий -- тоже немец -- перехитрил обоих, доказав им, что оба они
опростоволосились, приняв под микроскопом шарики воздуха за темный пигмент.
Петр Игнатьевич, даже когда хочет рассмешить меня, рассказывает длинно,
обстоятельно, точно защищает диссертацию, с подробным перечислением
литературных источников, которыми он пользовался, стараясь не ошибиться ни в
числах, ни в номерах журналов, ни в именах, причем говорит не просто Пти, а
непременно Жан Жак Пти. Случается, что он остается у нас обедать, и тогда в
продолжение всего обеда он рассказывает все те же пикантные истории,
наводящие уныние на всех обедающих. Если Гнеккер и Лиза заводят при нем речь
о фугах и контрапунктах, о Брамсе и Бахе, то он скромно потупляет взоры и
конфузится; ему стыдно, что в присутствии таких серьезных людей, как я и он,
говорят о таких пошлостях.
При теперешнем моем настроении достаточно пяти минут, чтобы он надоел
мне так, как будто я вижу и слушаю его уже целую вечность. Я ненавижу
беднягу. От его тихого, ровного голоса и книжного языка я чахну, от
рассказов тупею... Он питает камне самые хорошие чувства и говорит со мною
только для того, чтобы доставить мне удовольствие, а я плачу ему тем, что в
упор гляжу на него, точно хочу его загипнотизировать, и думаю: "Уйди, уйди,
уйди"... Но он не поддается мысленному внушению и сидит, сидит, сидит...
Пока он сидит у меня, я никак не могу отделаться от мысли: "очень
возможно, что, когда я умру, его назначат на мое место", и моя бедная
аудитория представляется мне оазисом, в котором высох ручей, и я с Петром
Игнатьевичем нелюбезен, молчалив, угрюм, как будто в подобных мыслях виноват
он, а не я сам. Когда он начинает, по обычаю, превозносить немецких ученых,
я уж не подшучиваю добродушно, как прежде, а угрюмо бормочу:
-- Ослы ваши немцы...
Это похоже на то, как покойный профессор Никита Крылов, купаясь однажды
с Пироговым в Ревело и рассердившись на воду, которая была очень холодна,
выбранился: "Подлецы немцы!" Веду я себя с Петром Игнатьевичем дурно, и
только когда он уходит и я вижу, как в окне за палисадником мелькает его
серая шляпа, мне хочется окликнуть его и сказать: "Простите меня, голубчик!"
Обед у нас проходит скучнее, чем зимою. Тот же Гнеккер, которого я
теперь ненавижу и презираю, обедает у меня почти каждыйдень. Прежде я терпел
его присутствие молча, теперь же я отпускаю по его адресу колкости,
заставляющие краснеть жену и Лизу. Увлекшись злым чувством, я часто говорю
просто глупости и не знаю, зачем говорю их. Так случилось однажды, я долго
глядел с презрением на Гнеккера и ни с того ни с сего выпалил:
Орлам случается и ниже кур спускаться,
Но курам никогда до облак не подняться...
И досаднее всего, что курица Гнеккер оказывается гораздо умнее
орла-профессора. Зная, что жена и дочь на его стороне, он держится такой
тактики: отвечает на мои колкости снисходительным молчанием (спятил, мол,
старик -- что с ним разговаривать?) или же добродушно подшучивает надо мной.
Нужно удивляться, до какой степени может измельчать человек? Я в состоянии в
продолжение всего обеда мечтать о том, как Гнеккер окажется авантюристом,
как Лиза и жена поймут свою ошибку и как я буду дразнить их -- и подобные
нелепые мечты в то время, когда одною ногой я стою уже в могиле!
Бывают теперь и недоразумения, о которых я прежде имел понятие только
понаслышке. Как мне ни совестно, но опишу одно из них, случившееся на днях
после обеда.
