Фэнтези
Щербинин Дмитрий - ПАРЯЩИЙ.
Скачать Щербинин Дмитрий - ПАРЯЩИЙ.
* * *
Когда он очнулся, то первое, что увидел, была огромная, сотнями
ослепительных шрамов разорвавшая небо молния. Стоял беспрерывный грохот, все
трещало и качалось, сверху неслись стремительные, хлопотливо рокочущие
водные потоки, и еще водный поток мчался по земле, обмывал его. Над ним
нависало сотнями широких ветвей раскидывалось древо, но все эти ветви от
страшных ударов ветра вытягивались в одну сторону; вот одна из ветвей
переломилась, упала рядом с головой Вани, обдала его холодными брызгами
грязи. И вот вновь небо раскололось мириадами молний - в этих слепящих
вспышках высветились грозно извивающиеся, перекатывающиеся увалы туч. Но как
же грохотало от ураганного ветра! Вот одно из деревьев стало заваливаться, и
откуда-то взвились целые валы грязи, обдали Ваню с ног до головы. Дерево все
падало, цеплялось ветвями за иные деревья, переламывалось... Отсветы молний,
и ближних и дальних беспрерывно метались по листве, и, казалось, что
все-все, несмотря на то, что сияло влагой, должно было вспыхнуть,
испепелиться.
- А-а, значит я еще был жив... - никем не слышим, прошептал Ваня, и
попытался подняться.
Все тело отдалось такой болью, что он ненадолго, на несколько мгновений,
потерял сознание. Очнулся - все было такое же: ослепительно сверкающее,
оглушительно рокочущее. Тогда он стал звать - он и сам не знал, кого зовет,
перед глазами его поднимались лики людские - самые разные, и в основном тех,
кого он видел последними, на той поляне - они, верящие в него, словно бы
будущее человечества в себя воплощающие...
Вспомнилась Лена, и тут же боль за нее поднялась: где-то она теперь - он
чувствовал, что ей больно, что она волнуется за него. Тогда же вспомнилась и
мать - где-то она теперь была, что-то она переживала?!.. И он, уже забыв,
что, когда летел от города, уверен был, что уже мертв, вновь и со страшной
силой, стал себя проклинать, называть мерзавцем бесчувственным... "Да что же
я - она и так уже едва на ногах стоит, а я еще так заставляю ее волноваться.
Какую .же боль она должна испытывать теперь, когда меня нет, когда я
неведомо где, в буре этой страшной..." И он зарыдал, и забывши о том, что
все тело его разбито, вновь попытался подняться. И вновь была нестерпимая
боль, но вот он взмахнул рукою, и немного - совсем немного, приподнялся от
этой грязи. Еще один взмах, и он уже в нескольких метрах над землею.... Ах,
да куда же, куда же я такой годен?... Даже если я доберусь до нее, до матери
своей, как же я покажусь в таком страшном виде?!.." - он сделал еще один
рывок, на этот раз обеими руками, и вновь ведь позабыл, в каком плачевном
состоянии пребывает его тело... На этот раз он поднялся на десяток метров,
но несущиеся навстречу тяжелые водные потоки больно хлестнули его, а, вместе
с тем, ударивший откуда-то сбоку ураганный порыв, завертел его, и казалось
ему, будто сотни ледяных игл пронзили его измученное, избитое тело. И он
вновь обессилел, и вновь стал падать туда, вниз, в это мокрое, блещущее,
похожее сейчас на разорванную, гниющую, прожженную плоть некоего
исполинского чудища.
- Нет! Нет! Нет! Ты должен бороться! - прорычал он, и ухватился за ветвь,
возле которой падал - и вновь боль прострелила тело, и вновь он забылся на
несколько мгновений, но когда очнулся то обнаружил, что все еще висит на
этой ветви.
И вновь мучительно долгое боренье. Вновь вспышки молний, рокот; вновь
пытающиеся его снести удары ветра. Он скрежетал зубами, он стонал, но,
все-таки, поднимался все выше и выше, чувствовал при этом, что, ежели вновь
потеряет сознание, то уже навсегда - а он жаждал жить, жаждал дарить любовь
- сколько же нежности он теперь испытывал к этим людям! И он кричал кому-то
незримому, необъятному воображением:
- Не нужен мне этот дар! Он только боль мне несет! Избавь меня от этого
дара, но только дай мне вернуться к людям! Дай мне любви, дай мне не быть
одиноким!
И он поднялся уже достаточно высоко над лесом, и он видел в сиянии мириад
вытягивающихся из тучевых, перекатывающихся гряд молний - видел
поднимающееся над лесами иное, мертвенное, электрическое сияние.
- Матушка! Матушка! Пожалуйста... Не волнуйся очень сильно! Матушка, твой
сын Ваня, он спешит к тебе, он будет с тобою; он будет тебя любить. Он уже
не станет летать - нет! Но я буду писать стихи, я...
В это время, слепящая колонна молнии встала совсем рядом; он ослеп,
что-то резануло по ушам, и он оглох; волны раскаленных паров ударили его;
закружили так, что он уже не видел ни где верх, ни где низ, но все продолжал
делать отчаянные, иступленные рывки руками - лишь бы только не упасть.
И когда зрение вернулось к нему, он обнаружил, что несется прямо на
клокочущую, извергающую молнии, исполинскую массу. Он вдыхал, и ветер этой
небывалой бури рвал его изнутри - все затмевал нескончаемый грохот.
Да - он верно признал днем, что слишком страстен по натуре, слишком
подвержен порывам. Тогда он сам себе обещал, что до следующего утра будет
держать себя в руках, но уже через минуту поддался как раз такому порыву, и
бросился - показал свою тайну домохозяйке. Вот и теперь был порыв, только
несравненно более сильный, чем тогда. Он одновременно восторгался мощью этой
бури, и вспоминал город, людей, общество - и каким же ничтожным, мелочным,
пошлым ему это казалось! Вспоминал, как летал по комнате только проснувшись,
и верил, что все люди способны так же летать, что там, за окнами - рай,
подлетал, а было тяжелое, угловатое, гнетущее воображение, там ползали эти
несчастные, нервные, хранящие множество пороков. Это больное, неспособное к
гармонии общество. Его мать - его измученная мать! Какая же душная у нее
комната, какая же ничтожная, узкая его комната - клеть. И все они, состоящие
из предрассудков... черви... черви...
И он рванулся вперед - все выше и выше, и орал:
- Возьми же меня! Неси меня прочь от этого мира! Буря, раствори в себе!
Испепели!.. Бабушка, бабушка, милая моя, дай мне сил! Возьми меня, через эти
ветры! В рай! Бабушка, милая моя! Бабушка! Прости! Прости! Все меня
простите... Впереди - тишина...
Эти последние слова он прошептал по какому-то наитию, а затем воздух
вокруг него задрожал, налился нестерпимым для глаз, изжигающим светом, и
ничего не стало...
