Драма
Йозеф Шкворецкий. - Бас-саксофон
Скачать Йозеф Шкворецкий. - Бас-саксофон
На площади показался лакированный автомобиль господина Рживача,
фабриканта; женщина погрустнела. Я, сказал коротышка-Цезарь. Фор дем криге.
Да габ ихь шах гешпильт. Ничего меня не интересовало, кроме шахмат. Я все
время был занят решением этюдов. Мат на третьем ходу, индийская игра унд зо
вайтер. Да, не раз мы играли днями и ночами, даже школу пропускали.
Рисковали всем ради шахматной партии. И даже девушки не интересовали меня.
Хотя и вертелись вокруг. Ди Урсула Брюммей, цум байшпиль. Из аптеки, дочь
господина аптекаря. Но я был слеп, только шахматы и шахматы. Не обращал на
нее внимания. И ей пришла в голову одна мысль -- о эти женщины! -- она
сделала себе клетчатое платье. За такой материей надо было ехать в Мюнхен,
рассказывала она мне потом. Шахматные доски, одна за другой, с отпечатанными
фигурами, на каждой доске -- своя позиция. Только после этого я
заинтересовался ею. Сидели мы как-то за городом, душистый луг, как
одеколоном политый, но это было всего лишь сено, а на небе луна, как
церковные часы без циферблата, желтая, будто кошачий глаз, и мы уже не
беседовали, только шептались, она вся была горячая, я обнял ее, она легла на
это сено, и тут эта проклятая материя осветилась луной, и я увидел на платье
одну комбинацию, странную, чертовски трудную, и весь переключился. --
Коротышка-Цезарь засмеялся. -- Я смотрел теперь только на эту позицию.
Думал, что сразу ее решу, чего там ждать от какого-то текстильщика, но тот,
видимо, взял ее из какой-то гроссмейстерской статьи, или еще откуда-то; курц
унд гут, я думал, что решу моментально, а потом закончу любовные дела.
Однако длилось это целых два месяца, почти без сна и работы, пока наконец я
нашел мат черным на седьмом ходу. Унд вас ди Урсула? спросила девушка со
шведскими волосами. Ди? переспросил коротышка-Цезарь. Я, ди гат айнен
Шлессермайстер гегайратед. Дер ист ецт политишер ляйтер ин Обервалдкирхен.
Девушка опустила голову. Из лимузина господина фабриканта Рживача вышла его
красавица дочь Бланка и вошла в дом господина Левита; она приехала на
балетные классы, на шелковых лентах через плечо болтались ее тапки. Лимузин
уехал. Ная, начал рассказывать гигант с протезом, ихь габ фор дем криг бир
гетрункен. Унд ви! Я был швабским чемпионом, а звание чемпиона Гессена
потерял из-за женщины. Пили мы в тот раз в пивной у Лютца, я против Мейера
из Гессена. В нем уже сидело пятьдесят кружек, во мне -- сорок девять; на
пятьдесят первой он сдался, больше не шло, его вывернуло. А я -- беру кружку
и опрокидываю в себя, как самую первую за этот вечер. Только куда там! --
она осталась у меня в пищеводе. Пивной столбик, понимаете? От желудка --
пищеводом -- до верха горла. Пришлось закинуть голову назад, чтоб не
вылилось, но я чуял, что долго не удержу. А было правило, что если удержишь
до порога, считается выпитым. Так я поднимаюсь и иду к двери. Вразвалку,
осторожно, с закинутой башкой, чтобы не вытекло. И был уже у двери,
чуть-чуть осталось до порога, но -- когда черт не может, посылает женщину.
Лотти, дочка Лютца, пигалица-хохотушка, влетает в зал с гроздью кружек в
руках, не смотрит по сторонам и прямо врезается в меня, и из меня, господа,
это пиво брызнуло, как исландский гейзер. Не удержал я до порога и этого
гессенского Мейера не переборол. Мужчина с протезом вздохнул. Я, зо вар эс
фор дем криг, добавил он и начал наполнять себя турнепсовой мешаниной. Один
за другим так они превращались из призраков в реальных людей, в фактические
события. Фантасмагорией, видением, призраком были уже не они, а скорее эта
слащавая панорама площади, это медовое полотно с розово-желтым костелом,
похожим на пышный пудинг; эта красавица Бланка, почти столь же красивая, как
княжна над аквариумами (все богатые девушки казались мне прекрасными, я ими
восхищался: им принадлежали комнаты, обитые деревом, ароматные сигареты, то
прекрасное, роскошное прошлое нашего скорбного века; жизнь как мечта). Я
закрыл глаза, потом снова открыл. Все они по-прежнему сидели рядом:
квадратный карнавальный нос, сейчас без очков; интеллигентное лицо
коротышки-Цезаря; деревянный старик с угасшим глазом посреди щеки, белое
лицо маленького горбуна, из которого исчезло выражение счастья, а пришла
постоянная горечь существования; Лотар Кинзе, красный, как зад обезьяны,
рассеянный, нервный; но и его не оставило равнодушным светящееся отражение
цветастой площади и предзакатного вечера; это уже не было тем похоронным
маршем по железной лестнице. Отозвалась и шведская девушка со сломанными
лебяжьими крыльями: Унд ихь загте зу им, венн ду михь кюсст, да гее ихь вег,
рассказывала она; своей серебристо-золотой головой на фоне розовых и голубых
полос обоев она напоминала доклассическую греческую статуэтку: золотистые
волосы, кожа цвета слоновой кости, опаловые глаза, унд зо гат эр михь нихьт
гекюсст. Эр вар айн математикер. Чувства юмора, игры, понимания маленьких
шалостей у него не было совершенно. Вообще-то и не в юморе дело, а именно в
игре, ди юнген мэдельс мюссен эс дох зо заген, ведь не могу же я сказать:
Пойдем со мной, парень, ты мне нравишься! Поцелуй меня! Пошли ко мне! Обними
меня и так далее. Между сломанными крыльями появилась первая, хотя и очень
грустная улыбка. Дас мэдхен мусс дох гауптзэхлихь найн заген! Если ты будешь
делать то-то и то-то, я уйду. Но он знал только математические правила, об
игре, маленьких глупостях он не имел понятия. Он не понимал моего "нет". Я
говорила "нет", а он понимал это буквально. Унд зо ист эс цу нихьтс
гекоммен. Состроив гримаску, она усмехнулась (невероятно: она усмехнулась),
из-за него я перестала говорить Найн. И потом, пожалуй, я сделала ошибку. С
ним? спросил маленький горбун. Нет, с другим, зелбст ферштендлихь, ответила
девушка. Унд вас ист мит им гешеен? снова спросил слепой. -- Вайсс нет,
ответила она. Варшайнлихь ист эр етцт зольдат. -- Дас маг эр воль зайн,
сказал слепой. Конечно, если уж... -- Он не закончил фразу, а потом добавил:
Дацу браухт эр абер нихьт зольдат зайн. Они все обратились к видениям
прошлого, как камешки к мозаике. Каша из дыни (или турнепса, или какая там
еще бывает: просто айнтопф) на блюде убывала. Пожилая женщина наклонилась,
выдвинула чемодан, открыла его; показалась кучка пакетов, завернутых в
бумагу; два из них она положила на стол; в одном был маленький черный
хлебец, в другом что-то желтое. Дессерт, сказала она. Девушка нарезала
хлебец на восемь ломтиков, женщина намазывала их этой желтой массой. Это
нечто горьковато-сладко таяло во рту, немного обжигая. Ах, генихь, --
воскликнул Лотар Кинзе. Альс ихь айн кляйнер бурше вар, фор дем криге... --
начал он: и тут я вспомнил, что это такое: искусственный мед, эрзац, ужасная
гадость немецкого производства, у нас дома он тоже иногда бывал. Герр граф
гатте драй гундерт биненштеке, мечтательно продолжал Лотар Кинзе. Три сотни
ульев. Сотни тысяч пчел. Весенним вечером, когда они слетались с лугов, их
задочки пахли так, что чуял весь Биненвейде. Унд дер герр граф! Ђ Лотар
Кинзе махнул рукой, уронив кусочек меда в турнепс, но, даже не заметив
этого, продолжал: Зо айн гутер менш! Унд ди фрау грэфин! Сейчас уже нет
таких людей. Каждый год, когда у госпожи графини был день рождения, мы
ходили ее поздравлять Ђ все дети, со всего поместья Биненвайде. Вот уж детей
набиралось Ђ сотни четыре! А может, пятьсот Ђ или еще больше. Мы становились
в ряд вдоль аллеи и замковой лестницы и через парк до самых ворот, а иногда
и за них. Но это проходило быстро. Господин граф давал знак замковому
оркестру, и он маршировал от ворот замка до самых садовых ворот и обратно и
играл нам, детям. Я, унс киндерн. А когда до нас доходила очередь, мы
входили в салон госпожи графини; она сидела в кресле у окна и была такая
красивая, Ђ ах, какая она была красавица! Сейчас уже нет таких женщин. Мы
целовали ей руку, она улыбалась каждому и другой рукой доставала из плетенки
и вручала каждому ребенку имперский дукат! Это были очень достойные люди,
я-я, сказал Лотар Кинзе, фор дем криг. Куда там Ђ сейчас уже таких нет! А
вечером в парке устраивался фейерверк, в селе звонили колокола, и как бы
вторили им Габриель и Михель в красных часовенках на круглой зеленой
лужайке. Зибен ур, Ђ очнулся от воспоминаний Лотар Кинзе. Будем собираться,
Ђ посмотрел он на меня. Унд вир мюссен зи Ђ венн зи глаубен Ђ биссль
маскирен, нет? Да, быстро сказал я. Дас ист абсолют нетихь.
