Драма
Михаил Анчаров - Золотой дождь
Скачать Михаил Анчаров - Золотой дождь
ЖИРНАЯ МАРКА.
- Трубы заиграли что-то, не сразу вспомнишь. Потом
вспомнил - из "Арлезианки". До сих пор не знаю, о чем эта опера. Но однажды
я вдруг сообразил, что "Женщины Арля" Ван-Гога - это про арлезианок и про
то, какие там деревья, похожие на языки зеленого костра, раздуваемого
трубами неведомой музыки.
- Всякая картина неподвижна, даже если она изображает
движение. В одних картинах - застывший крик, в других - тишина радости или
меланхолии, в третьих, как у никелированных собак на старых "линкольнах", -
тоска застывшего полета, в четвертых - стылая красота монумента или
каменного пейзажа с пирамидами. Картины Ван-Гога неподвижны, как
динамо-машина под током, на корпус которой ставят гривенник ребром, и он не
падает, а если притронуться к валу - на руке ожог от бешеного вращения.
Картины Ван-Гога находятся под .душевным напряжением в миллион вольт.
Какой-нибудь осенний пейзаж с огородами и застывшим экипажем на мокром
шоссе похож на внутренность трансформаторной будки, где приветливо
откинутая дверь не дает видеть предупреждающего черепа, и только в волосах
иногда проскакивают искры, как перед грозой.
- Я с детства собирал марки. Сначала обычно, как все.
Покупал в магазине на углу Кузнецкого и Петровки. Там еще помещалось
фотоателье великого Свищова-Паолы, и у меня даже есть фотография. Я сижу на
резном столике в сандалиях, в белой рубашке с бантом, и у меня на лбу
немыслимой красоты челка. Я даже помню душный свет ателье, нацеленное око
полированного ящика на штативе и отвратительное ощущение накрахмаленной
рубахи. Что делать? Ужасы не забываются. А лет мне на фотографии - пять.
- В этом магазинчике я покупал марки, зеленые полоски
бумаги для наклейки, один раз купил бронзовую монетку, а на ней был
маленький выпуклый лось и написано микроскопически: "1 копейка, 1922 г.,
гарантировано". И на обратной стороне - "2-я госуд. шорно-футляр. и
чемодан. фабр.". Она у меня и сейчас есть. Однажды я решил продать марки. Я
собрал двойники, сложил их в тетрадку и пошел на угол к магазину, где
топтались и шушукались взрослые и дети и слышались слова: "Цейлон",
"Британская Гвиана", "Вюртемберг", "Любек", "Бремен". Ко мне подошли трое
мальчишек. Я раскрыл тетрадку, и они стали копаться в марках. Потом один
захлопнул тетрадку, вспорхнули в воздух двойники, и мальчишки побежали. Я
сначала не понял, а потом понял и помчался за ними. Пробежали проходными
дворами, и я схватил одного, самого маленького. Марок у него не было, шея.
за которую я схватил, была мягкая, а дальше что? Душить его, бить? Марок
ведь у него нет. Я отпустил его и пошел обратно. На углу уже торговали
моими марками. Меня трясло, а жаловаться некуда - мы здесь все жулики.
Сырой туман на Кузнецком, люди спешат по своим делам, а мы марками торгуем.
Не мне, лопуху, этим заниматься, для этого нужна шакалья психология. Я
ушел. В тот же вечер приехала бабка из Ленинграда и привезла мне в подарок
два старинных альбома с марками, которые остались у нее от старшего сына,
студента, красного командира, он умер от тифа в гражданскую где-то под
Киевом. Вот все, что я знаю о нем. Потому что бабка умерла и я вовремя не
расспросил. И еще я знаю, что моя мама сначала влюбилась в него, а потом
вышла замуж за моего отца. Эти альбомы и сейчас у меня, и в них старинные
марки - самые первые на свете, 1848 года, с профилем королевы Виктории, и
даже "Земская почта Российская" - это все дорогие марки.
- Потом я как-то познакомился со знаменитым стариком
филателистом. Я пришел к нему зимним вечером получить инструктаж и
напутствие и очиститься от скверны стяжательства. Он был глубокий старик и
посадил меня в кресло в маленькой конторке, наполненной альбомами. Я таких
марок не видел ни разу в жизни. У него даже была знаменитая марка с острова
Святого Маврикия, которая стоит неслыханных денег. Это я узнал из
французского каталога, который он мне подарил. А сам он сидел передо мной в
потертом костюме и бисерным почерком заполнял анкету на какую-то свою
службу. Я заглянул б графу "Знание языков" и насчитал двадцать шесть
названий, а внизу в правом углу было написано "и др.", остальные не
умещались. Я, убегавший почти со всех уроков немецкого, и никто не знал,
где я, а я сидел на бетонной огороженной площадке на крыше нашей
школы-новостройки и писал пейзажи, я был этим "и др." ошарашен, как тихим
взрывом. И потому, когда он сказал, что марки - это искусство и весточки
жизни, я сперва не понял, а потом понял - жизнью нельзя спекулировать, даже
если это не сама жизнь, а ее двойник.
- А теперь я расскажу, как я перестал собирать марки.
Это случилось после того, как наши войска подошли ко Львову. Автоматчикам
велели разыскать, где здесь находится Янковский лагерь. Он был где-то
здесь, но никто не знал где. Потом отыскался какой-то человек с пляшущим
лицом, который знал. Детально про это рассказать почему-то невозможно,
можно только рассказать детали. Можно рассказать про узкоколейку за
городом, по которой каждые два часа подходил состав, а всего за день
привозили четырнадцать тысяч человек. Можно рассказать, как мы все шли по
мягкому полю, покрытому серым песком, автоматчики и комиссия, а впереди
были какие-то березовые рощицы, даже не рощицы, а группы берез, высаженные
в шахматном порядке. И человек с пляшущим лицом вдруг побежал к этим
рощицам по серому песку и обхватил ствол березы и начал его трясти. Мы
хотели, но никак не могли оторвать его от березы, он только мычал и
раскачивал ствол, а потом березка завалилась, выворачивая корни, и мы
увидели бункер, наполненный голыми людьми, мертвыми и без волос.
- Можно рассказать, как мы шли вверх по мягкому холмику,
усыпанному серым песком, и стоял сладкий запах, и мы заметили, что это не
песок, а какие-то крупные частицы. И это оказались пережженные и
перемолотые человеческие кости. Ведь каждый день четырнадцать тысяч человек
все-таки. Пахло горелым человечьим салом. А человек с пляшущим лицом был
жив, потому что вертел специальную машину с решетами, которые просеивали
перемолотые кости, и в решетах оставались маленькие золотые слитки,
выплавившиеся из зубных коронок, не замеченных при обыске, и золота
набиралось в среднем три килограмма в день, то есть девяносто килограммов
золота в месяц, то есть тонна золота в год, а если бы все это работало и
сейчас, представляете, сколько золота можно было добыть таким путем.
- А то можно еще рассказать о складе, где на стеллажах
были уложены пухлые бумажные мешки со штемпелями "лаг. номер такой-то", и
когда мой приятель ткнул тупым стволом автомата в аккуратный мешок, то
оттуда вывалились две косы- черная и золотая. Они были приготовлены для
матрасов на подводные лодки. Можно еще рассказать, какие лица были у
автоматчиков и какие у комиссии, у генералов, ученых, служащих. Можно
рассказать, как намокла борода у митрополита Крутицкого и Галицкого. А
намокла она от слез. Остальные не плакали и смотрели друг на друга сухими
глазами.
- Еще там были четыре горы - гора мужских ботинок, гора
женских туфель, гора детских ботиночек и гора конвертов, фотографий и
паспортов на всех языках Европы "н др.". Я оторвал от одного конверта
немецкую марку со свастикой, потому что даже у великого филателиста ее не
было, так как немецкого языка со свастикой он не знал, а знал только
немецкий про Лорелею с золотыми косами. Я завернул марку в бумагу, потому
что от нее исходил сладкий запах. А когда я через месяц приехал в Москву в
пехотное училище и подарил эту марку брату (он был школьник и унаследовал
мой альбом), то лист из альбома пришлось вырвать: несмотря на то, что я
трижды менял обертку, пока вез эту марку, в альбоме образовалось жирное
пятно, которое пахло.
- Оставим это. Сделаем передышку. Вот в музыке
"Арлезианки" появляется тихий звон. Тихо звеня монистами, гуськом идут
ван-гоговские женщины Арля. Их черные глаза угрюмы, их шали неистовы, их
босые ноги грубы и малы, а в неподвижном воздухе, как перед землетрясением,
- зеленый самум жары.
- Оставим это. Уже ночь, и даже радиомаяк сделал
передышку, и теперь он передает интервью с ученым, который лечит от смерти
и будет выступать на симпозиуме.
- Мы сумеем продемонстрировать на симпозиуме ряд лиц, которые умерли от
инфаркта миокарда, - говорит он, - а теперь возвращены к трудовой
деятельности. А также умерли от электротравм и целого ряда других причин:
от отравления, травматических поражений, хирургического вмешательства - от
наркоза, например.
- Он начал лечить от смерти еще в войну. Первый раз это
случилось как раз в тот год, когда я отклеивал марку.
- Случай оживления бойца, - говорит доктор, - который был ранен в ногу
осколком. Его доставили в санбат, там он умер. Немедленно были приняты
меры, - говорит доктор. - Теперь он живет в Дзержинске, имеет семью. Сейчас
это несложный случай.
- Какие ваши самые заветные планы? - спрашивает девушка-диктор.
- Самые заветные планы ? - он засмеялся. Какой у него милый глуховатый смех
и с какой робостью говорит с ним девушка-диктор - доктор ведь может
оживлять, а разве не в этом задача каждого стоящего человека. - ...
заключаются в том, чтобы моя наука развивалась все больше и больше, чтобы
все большее количество людей оставалось жить. Наша лаборатория является
научно-методическим центром. Сейчас уже имеется восемьдесят четыре
клинических центра. Наш симпозиум мы строим не в плане докладов, а только в
плане дискуссии, и каждый может выступить по одному из сорока вопросов...
- А теперь музыка из оперетт, - сказала девушка-диктор, и я подумал: "Какая
у нее коса, черная или золотая?"
- И пошла тихая музыка из оперетт. Тихая потому, что
квартира спит и я приглушаю транзистор. Я никогда не любил оперетты, а
сейчас счастлив, что она есть. Счастлив" что опять Бони вынужден
притворяться мужем несчастной певицы Сильвы, что опять пляшут цилиндры на
старых пижонах и тихие голоса поют:
- Частица черта в нас...
