Драма
Юрий Мамлеев. - Крылья ужаса.
Скачать Юрий Мамлеев. - Крылья ужаса.
XI
Смерть Иры довела Люду до состояния шока. На следующий день она была не в
себе, мучаясь от противоречий внутри. Сразу же она решила - всякие внешние
действия (розыск трупа, милиция, земное возмездие) здесь бесполезны (хотя
она и возненавидела Зою), ибо смерть необратима, а послесмертное возмездие
страшнее земного.
Главное, что ее мучило сначала - это судьба Иры, новая судьба; после
гибели.
"Как она хотела жить, Боже, как она хотела жить, - непрерывно думала
Люда, - я чувствовала это по каждому движению ее плоти, ее нежного, пухлого
живота... И что с ней теперь - в полу-аду, во тьме полу-бреда?! Чем ей
помочь, как спасти?
Молитвой?! Поможет ли ей, такой, молитва?" Но Люда пыталась молиться,
бросалась от медитаций к медитациям... И потом с ужасом почувствовала, что
она так мучается, потому что у нее возник страх за свое второе темное "я",
ибо Ира, может быть, и была для нее персонификацией такого "второго я".
Но на другой день она почти отбросила эту мысль.
Но тем не менее судьба Иры и страх за нее продолжал болезненно тревожить
Люду.
Родилось упорное, почти неотразимое желание узнать, что реально произошло
с душой Иры, что с ней в действительности теперь. Она продолжала также
молиться за нее и посылать ей потоки искренней любви от себя, чтобы смягчить
ее участь, но она чувствовала: надо точно знать, что с ней, в какой она
ситуации, и тогда только можно помочь... по-настоящему... Ибо, что бы ни
говорили мистики, в реальном состоянии души после смерти есть что-то не
только глубоко-индивидуальное, но и абсолютно непредсказуемое...
И поэтому она хотела реально знать. Но как? Не спиритическими же
забавами. Она знала - тайна состояния души после смерти сокровенна и
охраняется от наглого взора смертных. Она подумала: может быть, можно как-то
косвенно, без вреда для нее узнать.
Но ее поток мета-страсти прервался... явлением Иры. Оно было во сне, на
четвертый день после смерти, и можно было надсмеяться и сказать самой себе,
что это проекция собственных переживаний, но все-таки что-то в этом
"явлении" ее поразило.
Ира "явилась" наглая и развязная. И нисколько не опечаленная своей
смертью.
- Что ты все обо мне молишься, дура, - сказала она Люде. - Лучше отдайся
мне, чем разводить слюни...
Но на следующую ночь было другое: Иры не было, но Люда слышала ее стон,
дикий, далекий и умоляющий...
Больше явления не повторились. Так или иначе, но желание Люды оставалось
неизменным: идти и узнать, болезненно-напряженно узнать и охватить всю
картину в своем сознании.
И она вспомнила о всех странных обитателях и посетителях дома номер
восемь.
Прежде всего о Мефодии и Анастасии Петровне с ее загробным
домохозяйством.
"Шутки шутками, - думала она, - но этот парень и эта девочка - крепкие
практики и в чем-то знатоки..." Раньше она порой испытывала некоторую
метафизическую брезгливость к ним - мол, позабыли о Духе, об Абсолюте,
копаются в могильном дерьме, но теперь, она почувствовала к ним некое
цельное влечение. В конце концов, и раньше она поражалась им и ласкалась в
их метафизической абсурдности и лихости - Бог, мол, далеко, а они - рядом.
"Наседка она у нас надмогильная, - часто умилялась Люда, глядя на
"Настеньку", прикорнувшую в платочке на вершине могильного холма. - И сидит
она над трупами, голубушка, как кура заботливая над своими яйцами. Только
что из трупиков-то высиживает!?. ...Хлопотунья!!" Но теперь бешенство
искания овладело ею. Да откуда известно, что они об Абсолюте "забыли". Да и
мир, проявление Абсолюта, не менее бездонен и завлекателен, бормотала она.
Знают, знают они, Фодя и Настя, что-то очень важное, сокровенное, тайное...
Пойду за ними, и душу Иры, несчастной, может быть, найду.
Обнаженно-черный, далекий путь, космос-бездна чудился ей там, куда вели
дороги Мефодия и Настеньки...
Идти, идти и идти - яростно билось в ее уме. Да, она уже многое знает о
себе, да, она теперь стала приоткрывать дверь в великое, вечное собственное
"Я", бессмертное и необъятное, но ведь существует и этот сюрреальный,
бредовый мир, который не уложить ни в какие рамки, ни в какие теории.
Может быть, Ира, была только предлогом. Словно что-то звало ее, и вместе
с тем было сильное, ясное желание познать судьбу родной и отвратительной
Иры.
После всех этих мыслей, приведя их в некоторый стройный порядок, она
решила, не откладывая ничего в долгий ящик, повидать Фодю. Выбрала момент,
когда тот был во дворе: прыгал головой вниз вокруг пня и шептал.
Приманив Фодю вздохами, она присела с ним на неизменную скамеечку - на
ту, где сидели они в роковую ночь.
- Ох, Федоша, Федоша, - начала Люда, - пивка не хошь? Около меня две
бутылочки в травке лежат.
- Пивко на том свете пить будем, - смиренно ответил Фодя.
- Мучаюсь я Ирой, мучаюсь, вот что. Заела она меня. Будто я со своей
плотью рассталась. А ведь девка была нехорошая, мерзкая.
Мефодий задумчиво пошептал, и вдруг проговорил:
- От избытка бытия погибла девка, от избытка...
Люда даже вздрогнула, услышав от Мефодия такое слово: бытие. Посмотрела
на него.
Тот теневел башкой.
- Кто ты, Фодя? - тихо спросила она. - Сколько в тебе душ?
Мефодий и ушами не пошевелил в ответ, но его слова точно пронзили Люду: а
ведь верно черт старый говорит, - подумала она, - избыток бытия, избыток
низшего блага погубил ее, а не какое-то "зло"... Наслаждалась бы Ирка жизнью
в меру, не погибла бы, а то прямо задохнулась от себя, от плоти своей, а
главного, великого, бессмертного еще не успела в себе разглядеть, прозевала,
а если б познала и полюбила его так, как плоть свою полюбила - спаслась бы,
и не в аду сейчас бы была, а в духе. Не успела, не смогла за одним благом
увидеть более великое, пропустила его. Бедная, бедная...
Мефодий тем временем закурил: достал самокрутку (он никогда не курил
иное), покашлял и затянулся...
- Непутевая все-таки девка была, - добавил он прохрипев. - А все от того,
что мать свою съела.
- Как съела?! Ты что?!
- Понимаешь, дочка, - тихо сказал Мефодий, - люди эти сварили ее мать,
чтоб съесть, но мало кто знает, что один добрый человек среди них захотел
накормить дите и дал ей материнскую плоть, из миски, как собачке. Она и
полакала: ведь маленькая была, несмышленыш. Непонарошку. А потом добрячок,
накормив дите, вывел ее с завода и кому-то отдал...
Люда остолбенела. Все это показалось ей фантастичным, но каким-то
убедительным.
Однако, она не знала верить ей или нет.
- Такие уж люди то были, - шумно вздохнул Фодя и повел ушами. - Может
быть, племя такое. Их всех на завод и прислали. Хотя говорят, грамотные уже
были... Но дело не в этом, Люда. - Мефодий закашлялся, и голова его
опустилась, точно в пустыне. - Кто мать свою съест, тот, помимо греха, как
бы в оборотную сторону пойдет... Против всего движения.
- Ой, бредишь ты, Фодя, про Ирку, ой, бредишь, - пробормотала Люда. - Она
жить слишком хотела, потому и померла. Сам сказал.
- Да, сказал. И это точно. Етого от ее никто не отымет. Ее натура. Но
может быть, все бы обошлось, если бы она - хоть и не по своей воле - свою
мать не съела. Через это она совсем несчастная и невинная вышла, а проклятие
висит... На безвинной - проклятье. Да, не в проклятьи дело, шут с ним с
проклятьем, а в оборотном повороте.
- Замудрил, дедуся, замудрил, - раздраженно ответила Люда, ужасаясь
Иркиной судьбе. - Многие знают эту историю, и никто про такое не говорил.
Первый раз от тебя такое слышу. Поменьше с тенями якшайся.
Она почувствовала невероятную жалость и обиду за Ирочку: если еще это на
нее навалилось?!?! Трехнуться можно, а она вон какая здоровенькая была
аппетитная...
- Дедушка, - умоляюще обратилась она к Мефодию. Тот опять прыгал головой
вниз вокруг пня, - да не говори ты такие вещи. Твои тени все напутали. Не
может быть, чтоб на дите столько всего...
- Бог милостив, - пробормотал Фодя, прыгая вокруг. - Еще не такое бывает,
девушка! Мир-то вон как велик! Планета! - уважительно прикрикнул он. - А
дедусей меня не называй!
- Хорошо, хорошо, - почти истерически выкрикнула Люда. - Да присядь,
Фодя...
Неугомонный!
Фодя присел.
Задвигались где-то далеко машины, люди, слышны были крики. За забором
монотонно лаяла собака.
"Перьвый раз слышу такой лай", - подумала Люда и сказала:
- Фодя, а что мне делать-то?! Хочу Ирке помочь!
Мефодий даже вздрогнул (по-человечески) и подпрыгнул на скамье.
- А кто ты такая будешь то, чтоб людям с того света помогать?! Мы,
девушка, кошке и то по-настоящему помочь не можем, ибо когда загадано -
тогда и помрет, хоть квасом ее пои...
- Ишь, мудрый какой. А что ж ты прыгаешь тогда, Фодя, так часто? Небось -
неспростра гимнастику свою тайную делаешь? Скрываешь что-то! Нехорошо
обманывать младших.
Помолчали. Потом Мефодий спросил:
- А почему тебя тянет ей помочь? Ты ведь иная, чем она!
- Да иная. Но все равно тянет.
- Молись. Только как надо. Верное средство, старики говорят.
- Да я боюсь, уже осуждена она. Фодя даже рот разинул.
- Что же ты, супротив самого осуждения хочешь ей помочь? По своей воле?!
- Ага.
Мефодий прыгнул уже по-нехорошему.
- Ну и девки ноне пошли, - покачал он потом головой, подсев к ней. - Не
пойму...
Мы ведь, девушка, люди простые, и против Бога там или черта - ни-ни. А ты
вонна что задумала - супротив мирового порядка. Ишь, чаво захотела.
- Думаю я, Фодя, что кроме мирового порядка, есть все-таки, как бы тебе
сказать... какой-то ход вне всего, пусть и ни на что не похожий... Как бы
тебе объяснить. Скажу уж по-моему, по-научному, как ты говоришь... В любой
истинной духовной Традиции есть место для того, что выходит из Традиции, не
вмещается в нее, и тоже можно сказать о Космосе, о мировом порядке. Не ладно
говорю?
Фодя неопределенно качнул головой.
- Повтори.
- Лазейку, короче говоря, ищу, дыру в Космосе.
- Ого, - Фодя взвился, вдруг на глазах воссияв словно проскочил за один
миг несколько перевоплощений. - Да ежели ты иль какой-нибудь еще человек,
такую дыру найдет, неужели ты на такую дурь как Ирка, или на еще какое
существо, будешь ее тратить?! Окстись! Да за такое... за такое... Вот что,
Людок, - вдруг смягчился он, обомлев. - Забудь об Ирке, а? Не твое дело.
Мировой порядок не черт, потрепет ее как надо - а потом отпустит. Глядишь,
девка когда-нибудь и ангелом станет. А о дыре забудь. Не под силу человекам
это... Давай-ка лучше хряпнем кваску, и я тебе о Настеньке расскажу. Она
ведь упокойникам не помогает против правила, не меняет их нутро - разве это
можно! - она их жалеет, и... тссс...
тссс...
