Детективы
Фридрих Дюрренматт - Судья и палач
Скачать Фридрих Дюрренматт - Судья и палач
* * *
Оба полицейских направились к своей машине, преследуемые белой собачонкой,
яростно лаявшей на них; Чанц сел за руль.
Он сказал:
- Этот писатель мне не нравится. Собачонка взобралась на ограду и
продолжала лаять.
- А теперь к Гастману, - заявил Чанц и включил мотор.
Старик покачал головой.
- В Берн.
Они стали спускаться к Лигерцу, в глубь местности, лежавшей перед ними, как
в бездне. Широко раскинулись камень, земля, вода. Они ехали в тени, но
солнце, скрывшееся за Тессенбергом, еще освещало озеро, остров, холмы,
предгорья, ледники на горизонте и нагроможденные друг на друга армады туч,
плывущие по синим небесным морям. Не отрываясь глядел старик на беспрерывно
менявшуюся погоду поздней осени. Всегда одно и то же, что бы ни
происходило, думал он, всегда одно и то же. Когда дорога резко повернула и
показалось озеро, как выпуклый щит лежавшее отвесно у их ног, Чанц
остановил машину.
- Я должен поговорить с вами, комиссар, - сказал он взволнованно.
- Что тебе надо? - спросил Берлах, глядя вниз на скалы.
- Мы должны побывать у Гастмана, иначе мы не продвинемся ни на шаг, это же
логично. Прежде всего нам нужно допросить слуг.
Берлах откинулся на спинку и сидел неподвижно, седой, холеный господин,
спокойно разглядывая молодого человека сквозь холодный прищур глаз.
- Бог мой, мы не всегда властны поступать так, как подсказывает логика,
Чанц. Лутц не желает, чтобы мы посетили Гастмана. Это и понятно, ведь он
должен передать дело федеральному поверенному. Подождем его распоряжений. К
сожалению, мы имеем дело с привередливыми иностранцами. - Небрежный тон
Берлаха вывел Чанца из себя.
- Это же абсурдно, - воскликнул он, - Лутц из своих политических
соображений саботирует дело. Фон Швенди его друг и адвокат Гастмана, из
этого легко сделать вывод.
Берлах даже не поморщился:
- Хорошо, что мы одни, Чанц. Может быть, Лутц и поступил немного поспешно,
но из добрых побуждений. Загадка в Шмиде, а не в Гастмане.
Но Чанца нелегко было сбить с толку.
- Мы обязаны доискаться правды, - воскликнул он с отчаянием в надвигающиеся
тучи. - Нам нужна правда и только правда о том, кто убийца Шмида!
- Ты прав, - повторил Берлах, но бесстрастно и холодно, - правда о том, кто
убийца Шмида.
Молодой полицейский положил старику руку на левое плечо и взглянул в его
непроницаемое лицо:
- Поэтому нам нужно действовать во что бы то ни стало, и действовать против
Гастмана. Следствие должно быть исчерпывающим. Нельзя всегда поступать
согласно логике, сказали вы. Но в данном случае мы должны так поступать. Мы
не можем перепрыгнуть через Гастмана.
- Убийца не Гастман, - сказал Берлах сухо.
- Может быть, Гастман только приказал убить. Мы должны допросить его слуг!
- воскликнул Чанц.
- Я не вижу ни малейшей причины, по которой Гастман мог бы убить Шмида, -
сказал старик. - Мы должны искать преступника там, где преступление имело
бы смысл, а это касается только федерального поверенного, - продолжал он.
- Писатель тоже считает Гастмана убийцей, - крикнул Чанц.
- И ты тоже считаешь его убийцей? - насторожился Берлах.
- И я тоже, комиссар.
- Значит, только ты, - констатировал Берлах. - Писатель считает его лишь
способным на любое преступление, это разница. Писатель не сказал ни слова о
преступлениях Гастмана, он говорил только о его потенциях.
Тут Чанц потерял терпение. Он схватил старика за плечи.
- Многие годы я оставался в тени, комиссар, - прохрипел он. - Меня всегда
обходили, презирали, использовали черт знает для чего, в лучшем случае как
опытного почтальона.
- С этим я согласен, Чанц, - сказал Берлах, неподвижно уставясь в отчаянное
лицо молодого человека, - многие годы ты стоял в тени того, кто теперь убит.
- Только потому, что он был более образованным! Только потому, что он знал
латынь!
- Ты несправедлив к нему, - ответил Берлах, - Шмид был лучшим
криминалистом, которого я когда-либо знал.
- А теперь, - кричал Чанц, - когда у меня, наконец, есть шанс, все должно
пойти насмарку, моя единственная возможность выбиться в люди должна
пропасть из-за какой-то идиотской дипломатической игры! Только вы можете
еще изменить это, комиссар, поговорите с Лутцем, только вы можете убедить
его послать меня к Гастману.
- Нет, Чанц, - сказал Берлах, - я не могу этого сделать.
А тот тряс его, как школьника, сжимал его плечи кулаками, кричал:
- Поговорите с Лутцем, поговорите! Но старик не уступал.
- Нельзя, Чанц, - сказал он, - больше я этим не занимаюсь. Я стар и болен.
Мне необходим покой. Ты сам должен себе помочь.
- Хорошо, - сказал Чанц, отпустил Берлаха и взялся за руль, хотя был
смертельно бледен и дрожал. - Не надо. Вы не можете мне помочь.
Они снова поехали вниз в сторону Лигерца.
- Ты, кажется, отдыхал в Гриндельвальде? В пансионате Айгер? - спросил
старик.
- Так точно, комиссар.
- Там тихо и не слишком дорого?
- Совершенно верно.
- Хорошо, Чанц, я завтра поеду туда, чтобы отдохнуть. Мне нужно в горы. Я
взял недельный отпуск по болезни.
Чанц ответил не сразу. Лишь когда они свернули на дорогу Биль - Нойенбург,
он заметил, и голос его прозвучал, как обычно:
- Высота не всегда полезна, комиссар.
