Драма
Эрнест ХЕМИНГУЭЙ - СТАРИК И МОРЕ
Скачать Эрнест ХЕМИНГУЭЙ - СТАРИК И МОРЕ
Старик надел веревочные петли весел на колышки уключин и, наклонившись
вперед, стал в темноте выводить лодку из гавани. С других отмелей в море
выходили другие лодки, и старик хоть и не видел их теперь, когда луна зашла
за холмы, но слышал, как опускаются и загребают воду весла. Время от времени
то в одной, то в другой лодке слышался говор. Но на большей части лодок
царило молчание, и доносился лишь плеск весел. Выйдя из бухты, лодки
рассеялись в разные стороны, и каждый рыбак направился туда, где он надеялся
найти рыбу.
Старик заранее решил, что уйдет далеко от берега; он оставил позади себя
запахи земли и греб прямо в свежее утреннее дыхание океана. Проплывая над
той его частью, которую рыбаки прозвали ?великим колодцем?, он видел, как
светятся в глубине водоросли. Дно в этом месте круто опускается на целых
семьсот морских саженей, и здесь собираются всевозможные рыбы, потому что
течение, натолкнувшись на крутые откосы океанского дна, образует водоворот.
Тут скапливаются огромные стаи креветок и мелкой рыбешки, а на самых больших
глубинах порою толпится множество каракатиц; ночью они поднимаются на
поверхность и служат пищей для всех бродячих рыб. В темноте старик
чувствовал приближение утра; загребая веслами, он слышал дрожащий звук - это
летучая рыба выходила из воды и уносилась прочь, со свистом рассекая воздух
жесткими крыльями. Он питал нежную привязанность к летучим рыбам - они были
его лучшими друзьями здесь, в океане. Птиц он жалел, особенно маленьких и
хрупких морских ласточек, которые вечно летают в поисках пищи и почти
никогда ее не находят, и он думал: ?Птичья жизнь много тяжелее нашей, если
не считать стервятников и больших, сильных птиц. Зачем птиц создали такими
хрупкими и беспомощными, как вот эти морские ласточки, если океан порой
бывает так жесток? Он добр и прекрасен, но иногда он вдруг становится таким
жестоким, а птицы, которые летают над ним, ныряя за пищей и перекликаясь
слабыми, печальными голосами, - они слишком хрупки для него?. Мысленно он
всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят.
Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегда как о женщине, в
женском роде. Рыбаки помоложе, из тех, кто пользуется буями вместо поплавков
для своих снастей и ходит на моторных лодках, купленных в те дни, когда
акулья печенка была в большой цене, называют море el mar, то есть в мужском
роде. Они говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже
как о враге. Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит
великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные
или недобрые поступки, - что поделаешь, такова уж ее природа. ?Луна волнует
море, как женщину?, - думал старик. Он мерно греб, не напрягая сил, потому
что поверхность океана была гладкой, за исключением тех мест, где течение
образовывало водоворот. Старик давал течению выполнять за себя треть работы,
и когда стало светать, он увидел, что находится куда дальше, чем надеялся
быть в этот час. ?Я рыбачил в глубинных местах целую неделю и ничего не
поймал, - подумал старик. - Сегодня я попытаю счастья там, где ходят стаи
бонито и альбакоре. Вдруг там плавает и большая рыба?? Еще не рассвело, а он
уже закинул свои крючки с приманкой и медленно поплыл по течению. Один из
живцов находился на глубине сорока морских саженей, другой ушел вниз на
семьдесят пять, а третий и четвертый погрузились в голубую воду на сто и сто
двадцать пять саженей. Живцы висели головою вниз, причем стержень крючка
проходил внутри рыбы и был накрепко завязан и зашит, сам же крючок - его
изгиб и острие - были унизаны свежими сардинами. Сардины были нанизаны на
крючок через оба глаза, образуя гирлянду на стальном полукружье крючка.
Приблизившись к крючку, большая рыба почувствовала бы, как сладко и
аппетитно пахнет каждый его кусочек. Мальчик дал старику с собой двух свежих
тунцов, которых тот наживил на самые длинные лесы, а к двум остальным
прицепил большую голубую макрель и желтую умбрицу. Он ими уже пользовался в
прошлый раз, однако они все еще были в хорошем состоянии, а отличные сардины
придавали им аромат и заманчивость. Каждая леса толщиной с большой карандаш
была закинута на гибкий прут так, чтобы любое прикосновение рыбы к наживке
заставило прут пригнуться к воде, и была подвязана к двум запасным моткам
лесы по сорок саженей в каждом, которые, в свою очередь, могли быть
соединены с другими запасными мотками, так что при надобности рыбу можно
было опустить больше чем на триста саженей.
Теперь старик наблюдал, не пригибаются ли к борту зеленые прутья, и
тихонечко греб, следя за тем, чтобы леса уходила в воду прямо и на должную
глубину. Стало уже совсем светло, вот-вот должно было взойти солнце. Солнце
едва приметно поднялось из моря, и старику стали видны другие лодки; они
низко сидели в воде по всей ширине течения, но гораздо ближе к берегу. Потом
солнечный свет стал ярче и вода отразила его сияние, а когда солнце совсем
поднялось над горизонтом, гладкая поверхность моря стала отбрасывать его
лучи прямо в глаза, причиняя резкую боль, и старик греб, стараясь не глядеть
на воду. Он смотрел в темную глубь моря, куда уходили его лески. У него они
всегда уходили в воду прямее, чем у других рыбаков, и рыбу на разных
глубинах ожидала в темноте приманка на том самом месте, которое он для нее
определил. Другие рыбаки позволяли своим снастям плыть по течению, и порою
они оказывались на глубине в шестьдесят саженей, когда рыбаки считали, что
опустили их на сто.
"Я же, - подумал старик, - всегда закидываю свои снасти точно. Мне просто
не везет. Однако кто знает? Может, сегодня счастье мне улыбнется. День на
день не приходится. Конечно, хорошо, когда человеку везет. Но я предпочитаю
быть точным в моем деле. А когда счастье придет, я буду к нему готов?.
Солнце поднималось уже два часа, и глядеть на восток было не так больно.
Теперь видны были только три лодки; отсюда казалось, что они совсем низко
сидят в воде и почти не отошли от берега. ?Всю жизнь у меня резало глаза от
утреннего света, - думал старик. - Но видят они еще хорошо. Вечером я могу
смотреть прямо на солнце, и черные пятна не мелькают у меня перед глазами. А
вечером солнце светит куда сильнее. Но по утрам оно причиняет мне боль?. В
это самое время он заметил птицу-фрегата, которая кружила впереди него в
небе, распластав длинные черные крылья. Птица круто сорвалась к воде,
закинув назад крылья, а потом снова пошла кругами.
- Почуяла добычу, - сказал старик вслух. - Не просто кружит. Старик
медленно и мерно греб в ту сторону, где кружила птица. Не торопясь он следил
за тем, чтобы его лесы под прямым углом уходили в воду. Однако лодка все же
слегка обгоняла течение, и хотя старик удил все так же правильно, движения
его были чуточку быстрее, чем прежде, до появления птицы.
Фрегат поднялся выше и снова стал делать круги, неподвижно раскинув
крылья. Внезапно он нырнул, и старик увидел, как из воды взметнулась летучая
рыба и отчаянно понеслась над водной гладью.
- Макрель, - громко произнес старик. - Крупная золотая макрель. Он вынул
из воды весла и достал из-под носового настила леску. На конце ее был
прикручен проволокой небольшой крючок, на который он насадил одну из
сардинок. Старик опустил леску в воду и Привязал ее к кольцу, ввинченному в
корму. Потом он насадил наживку на другую леску и оставил ее смотанной в
тени под настилом. Взяв в руки весла, он снова стал наблюдать за
длиннокрылой черной птицей, которая охотилась теперь низко над водой. Птица
опять нырнула в воду, закинув за спину крылья, а потом замахала ими
суматошно и беспомощно, погнавшись за летучей рыбой. Старик видел, как вода
слегка вздымалась, - это золотая макрель преследовала убегавшую от нее рыбу.
Макрель плыла ей наперерез с большой скоростью, чтобы оказаться как раз под
рыбой в тот миг, когда она опустится в воду.
"Там, видно, большая стая макрели, - подумал старик. - Они плывут поодаль
друг от друга, и у рыбы мало шансов спастись. У птицы же нет никакой надежды
ее поймать. Летучая рыба слишком крупная для фрегата и движется слишком
быстро?.
Старик следил за тем, как летучая рыба снова и снова вырывалась из воды и
как неловко пыталась поймать ее птица. ?Макрель ушла от меня, - подумал
старик. - Она уплывает слишком быстро и слишком далеко. Но, может быть, мне
попадется макрель, отбившаяся от стаи, а может, поблизости от нее плывет и
моя большая рыба? Ведь должна же она где-нибудь плыть?. Облака над землей
возвышались теперь, как горная гряда, а берег казался длинной зеленой
полоской, позади которой вырисовывались серо-голубые холмы. Вода стала
темно-синей, почти фиолетовой. Когда старик глядел в воду, он видел
красноватые переливы планктона в темной глубине и причудливый отсвет
солнечных лучей. Он следил за тем, прямо ли уходят в воду его лески, и
радовался, что кругом столько планктона, потому что это сулило рыбу.
Причудливое отражение лучей в воде теперь, когда солнце поднялось выше,
означало хорошую погоду, так же как и форма облаков, висевших над землей.
Однако птица была уже далеко, а на поверхности воды не виднелось ничего,
кроме пучков желтых, выгоревших на солнце саргассовых водорослей и
лиловатого, переливчатого студенистого пузыря - португальской физалии,
плывшей неподалеку от лодки. Физалия перевернулась на бок, потом приняла
прежнее положение. Она плыла весело, сверкая на солнце, как мыльный пузырь,
и волочила за собой по воде на целый ярд свои длинные смертоносные лиловые
щупальца.
- Ах ты сука! - сказал старик.
Легко загребая веслами, он заглянул в глубину и увидел там крошечных
рыбешек, окрашенных в тот же цвет, что и влачащиеся в воде щупальца; они
плавали между ними и в тени уносимого водой пузыря. Яд его не мог причинить
им вреда. Другое дело людям: когда такие вот щупальца цеплялись за леску и
приставали к ней, склизкие и лиловатые, пока старик вытаскивал рыбу, руки до
локтей покрывались язвами, словно от ожога ядовитым плющом. Отравление
наступало быстро и пронзало острой болью, как удар бича. Переливающиеся
радугой пузыри необычайно красивы. Но это самые коварные жители моря, и
старик любил смотреть, как их пожирают громадные морские черепахи. Завидев
физалии, черепахи приближались к ним спереди, закрыв глаза, что делало их
совершенно неуязвимыми, а затем поедали физалии целиком, вместе со
щупальцами. Старику нравилось смотреть, как черепахи поедают физалии; он
любил и сам ступать по ним на берегу после шторма, прислушиваясь, как
лопаются пузыри, когда их давит мозолистая подошва. Он любил зеленых черепах
за их изящество и проворство, а также за то, что они так дорого ценились, и
питал снисходительное презрение к одетым в желтую броню неуклюжим и глупым
биссам, прихотливым в любовных делах и поедающим с закрытыми глазами
португальских физалии. Он не испытывал к черепахам суеверного страха, хотя и
плавал с охотниками за черепахами много лет кряду. Старик жалел их, даже
огромных кожистых черепах, называемых луты, длиною в целую лодку и весом в
тонну. Большинство людей бессердечно относятся к черепахам, ведь черепашье
сердце бьется еще долго после того, как животное убьют и разрежут на
куски. ?Но ведь и у меня, - думал старик, - такое же сердце, а мои ноги и
руки так похожи на их лапы?. Он ел белые черепашьи яйца, чтобы придать себе
силы. Он ел их весь май, чтобы быть сильным в сентябре и октябре, когда
пойдет по-настоящему большая рыба.
