Драма
Александр Чехов. - Тайны живописи.
Скачать Александр Чехов. - Тайны живописи.
12.
Вечером была тишина. Удивительным образом не было слышно ни соседей, ни
улицу. Даже сверчки стихли. Остались только шорохи, дыхание, пульс и скрип
половиц.
-- Хорошо у тебя здесь, -- сказала она, оглядываясь вокруг, -- Уютно.
Это твоя печатная машинка? Как здорово! Я в детстве мечтала о печатной
машинке. Столько кнопок! Мне так нравилось нажимать на кнопки.
Сегодня она была другая -- пышные волосы собраны назад и перетянуты
резинкой, вместо любимого оранжевого платья -- белая шелковая блузка и
джинсовые, короткие шорты. Почти без косметики, она выглядела строже,
невиннее, моложе, словно школьница, всю жизнь просидевшая за учебниками,
только загар, покрасивший медными оттенками обнаженные руки и шелковистую
кожу бедер придавал ей налет южной распутности.
-- Ты в детстве, наверное, облазила все заборы.
-- Верно. Как ты догадался?
-- Есть в тебе что-то мальчишеское. Озорное такое, ребяческое.
-- Может быть... -- она подняла на него свои малахитовые глаза и
улыбнулась кончиками губ, -- Тебе это нравится?
-- Да, -- осторожно, словно боясь обжечься, дотрагиваясь кончиками
пальцев до ее талии, ответил он, -- ты мне очень нравишься.
Замирая, затаив дыхание, он уходил в свои пальцы, чувствуя под ними
грубую ткань, крупные швы, пустые петли для ремня, чуть выше -- мягкий,
скользящий, переливчатый, тающий шелк, сквозь который ясно ощущалось ее
тепло, гладкость и упругость кожи, чуть ниже... Неуверенно он опустил руки
ниже, думая про себя, что на этом сейчас все закончится, но она не
отстранилась, не перехватила его настырные, наглые ладони-пауки, дав им
возможность пережить, дрожа от возбуждения, все аккуратные изгибы юного
гибкого девичьего тела.
-- Мишка! -- ее руки мягко обвили его шею, -- Спасибо тебе.
-- За что?
-- За то, что ты есть... -- на секунду она опустила глаза, --
Спасибо... Ты знаешь, мне когда пятнадцать лет было, меня один парень
изнасиловал. Ходил за мной, ухаживал, цветы дарил, а потом изнасиловал.
Потом на коленях прощенья просил, а я не простила. И в суд не подала. Пусть
живет. Потом долго с парнями не могла. Не верила никому. Встречалась с
одним, а он меня предал, ушел к другой. Спасибо тебе. Ты... замечательный.
Мне с тобой хорошо. Уютно.
Они смотрели друг на друга, она готова была заплакать, он, осмелев,
тянулся к ее губам.
-- Леночка! Ты такая... Мне иногда кажется, что я тебя придумал.
И когда объятия стали крепкими, поцелуи страстными, движенья
решительными, и ничего уже нельзя было остановить, она расплакалась,
наконец, тихо, почти беззвучно, незаметно для него и вдохнула: "Я люблю
тебя!"...
Утром они стояли на остановке, в тени металлической крыши, вдыхая
свежесть прохладного еще, еще тихого, еще безлюдного утра.
-- Ты сегодня во сколько освобождаешься? -- спросил Миша.
-- Час в три, а что?
-- Хочешь, я тебе ключ оставлю? Чего тебе тетю-то стеснять? Приходи ко
мне.
-- Ладно, -- ключ утонул в ее пальцах, затем исчез безвозвратно в
кармане шорт. Утром она не прятала волосы, и они снова, как всегда, падали
на плечи причудливым золотым водопадом. -- Я приду.
Потом она сказала: "Я позвоню тебе сегодня на работу, хорошо?", быстро,
легко, словно бабочка, вспорхнув в подъехавший старый, дребезжащий ЛИАЗ,
Миша проводил взглядом уходящий автобус и остался стоять там, где был,
задумчивый, боявшийся поверить в собственное счастье. Солнце поднималось в
зенит, в полдень, люди просыпались, потягивались сладко, зевали, одевались,
пили чай или кофе, чистили зубы, брились или причесывались, собирали
портфели, сумки и рюкзаки, шли на работу, на пляж или по магазинам, заполняя
пестрым разноцветием рубашек и платьев остановки, автобусы и метро, тени их
становились все короче, воздух постепенно прогревался.
