Фэнтези
Виктор Шнейдер. - Ближнего твоего...
Скачать Виктор Шнейдер. - Ближнего твоего...
Глава 9
Земля недвижна - неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
(Плохая физика; но зато какая смелая поэзия!)
И стихи, и примечание А.С.Пушкина
К своему удивлению, Саня не нашел в институтском вычцентре
ни Жоры, ни Барковского. Только Сид сидел за дисплеем и
разглядывал на экране с постным видом какую-то порнографию. Он
охотно согласился пойти в пивную, но, прежде чем уйти,
распечатал на компьютере Жоржа подробную инструкцию, где их
искать. Саня не слишком привычными к клавиатуре пальцами занес
это послание в память программы, над которой сейчас работал
Жорж, и гордо изрек:
- Он заметит нашу записку сразу же, как только придет и
засядет за работу.
- По-моему, - Сид озадаченно потер подбородок, - он долго
нас не догонит.
- Почему?
- Программу стертую восстанавливать будет.
- Вот ему плохо-то, - произнесли друзья хором и вышли с
вычцентра.
И вот они сидели втроем - Саня, Сид и Олег Кошерский -
вокруг труднообозримого обилия пивных кружек, постепенно
уничтожали их содержимое и трепались.
- Страшная штука, - Сид поднес кружку к глазам и посмотрел
сквозь нее на Олега, - Однажды этот, - он чокнулся с Фришбергом
и отхлебнул, - за кружку пива подстроил мне вылет из института,
исключение из федерации у-шу и уже не помню, что еще.
- Помнишь-помнишь, - отозвался Саня, но тут же любезно
добавил: - Твой ответный ход - это тоже была красивая игра,
достойная описания. Кошерский, ты чувствуешь, какие сюжеты ты
упускаешь? А? Увы, Олег Михайлович предпочитает нашим светлым
образам, Сид, этого лже-мессию, опошлителя иудаизма...
Олег уже раскаивался, что сказал. Он признался, что пишет
о Христе, в надежде, что, может быть, у одного из этих двоих
есть знакомый богослов или, еше лучше, историк-специалист по
тем временам, у которого Кошерский мог бы проконсультироваться.
Таких знакомых у этих технарей не нашлось, зато насмешку Олег
выслушал уже не одну. Вообще, зря он с ними пошел. И Юлька,
кажется, обиделась, когда он позвонил и сказал, что придет часа
на два позже.
- Я и не подозревал, что ты такой фанатичный и узколобый
поборник иудаизма, - огрызнулся Кошерский. Саня медленно
перелил пиво из очередной кружки в свою опустевшую, сдвинул
освободившуюся посуду подошедшему "халдею", и только совершив
это священнодейство, ответил:
- Понимаешь ли, Олежек, иудей я, если разобраться, не
только не фанатичный, но и просто никакой, а против Христа, в
общем-то, ничего не имею. Был ли он мессией или не был -
вопрос, в общем, не принципиальный, исторический, так сказать.
Я даже думаю - был. Но то, что его учение распространилось
потому, что оно много примитивнее исходного иудейского, - это
несомненно. Народ думать не любит, ограничивать себя в чем-либо
не хочет. Конечно, удобнее исполнять 10 заповедей, а не
шестьсот с хвостом. Да и те не выполнять, потому что заранее
известно, что все твои грехи уже искуплены заранее: по-моему,
постулат просто аморальный.
- Толстого начитался?
- Вообще не читал. Конечно, удобнее зримый человеко-бог,
чем Бог без каких-либо внешних атрибутов...
- Ты, как всегда, подменяешь понятия: Иисус нигде не
призывает молиться его изображениям, так же, кстати, как и не
отменяет Моисеевых заповедей. А обличение православия и
католичества - настолько общее место, что даже грустно слышать,
насколько ты не оригинален. - Кошерский улыбнулся: наконец ему
удалось "вернуть" Фришбергу обвинение в неоригинальности,
брошенное тем всего несколько часов назад. А Саня уже
протестующе мотает головой:
- Ничего подобного! Ни с православием, ни с католичеством
я воевать не собирался. То есть не стану утверждать, что они
мне нравятся, но нравятся, во всяком случае, куда больше, чем
все позднейшие секты: баптисты, адвентисты, иеговисты...
- марксисты, дарвинисты, морфинисты и каратисты, -
радостно дополнил список Сид.
- Именно потому, - продолжал свой спич Саня, - что они
честно возвращаются к учению Иисуса, как оно есть. А оно в
основе своей дилетантское, отрицающее изучение. "Извратили
слово Божье преданиями своими", ну, и т.д. Собственно, в чем
вина пресловутых книжников, как не в том, что они читали книги?
- Ты передергиваешь.
- Да, пожалуй, но не более того. И если католики или
православные, то есть наиболее старые церкви, отказавшись от
философии, порожденной библейскими преданиями в прежние
времена, успели обрасти своей - новой, то новые христиане
отбрасывают и это. Со своей точки зрения они правы: именно это
и завещал Христос, но по мне, если уж на то пошло, религиозная
философия, возникшая вокруг предания, важнее, чем само
предание.
- Это почему? - спросил Сид и перелил Санино пиво себе -
чтобы не выдыхалось, пока Фришберг болтает.
- Потому что сами по себе - это сказки и не более того.
Твой любимый Прапхупада, помнится, писал, что Махабхарата
написана для не слишком умных людей...
- То есть женщин и рабочих, - не без удовольствия раскрыл
это понятие Сид, продолжив цитату. Правда, Прапхупада писал в
определенном контексте и в несколько ином смысле, но дуэль с
Саней ведет Кошерский, так пусть он и возражает, если найдет
что.
- То же самое относится и к Библии, и к Корану. Верить в
сотворение Земли за день до Солнца и Евы из ребра Адама, не
лицемеря, современный человек не может.
- Буквально! Буквально - не может.
- А не буквально - это уже философия, - с торжествующим
видом заключил Саня и только тут заметил, что все его пиво
куда-то испарилось. - Ну что, по второму кругу?
- Нет, нет, - запротестовал Олег, - я - пас. Мне к семи -
как штык: дела, - и по тому, как он произнес это последнее
слово "дела", с бахвальством и самоиронией, не могло остаться
сомнений, что зовут его дело Юлькой.
- Да сиди ты, успеешь, - махнул рукой Сид и обернулся к
подошедшему официанту: - Будьте добры, еще два шашлыка (Саня,
так ты точно не будешь? Ну как знаешь...) И еще двадцать два
пива.
"Халдей" ушел, унося в глазах почтение и удивление, а
Кошерский стал возражать Сане:- Собственно, веришь ты или не
веришь - тут что-нибудь доказывать глупо, но на отношения
текста и комментария уже распространяется логика. Можно
признавать Тору, но отрицать Талмуд, но никак не наоборот.
Наставительно-покровительственный тон Олега задел
Фришберга, но он не подал виду.
- Философия, как ты выражаешься, хотя философией обычно
называется нечто другое...
- Да ну?
- ...вещь неплохая, но только как надстройка. Как законы
диамата были бы глупы...
- Они и есть глупы.
- Не скажи.
- ...без материальных законов: физики, химии и прочих
механик, так и религиозные умопостроения без Божьего откровения
- толчение воды в ступе. А подтверждением того, что эти
откровения не просто сказки (лично для меня), служит то, что
они все прекрасно сочетаются друг с другом и дополняют одно
другое.
- Еще бы: авторы Нового Завета прекрасно знали Ветхий,
Магомет - и то, и другое...
- Да, но Веды-то вещь отдельная.
- И противоречащая поэтому всем вышеназванным.
- Наоборот, объясняющая и дополняющая. Вот смотри: ты
говоришь, что за шесть дней Вселенная возникнуть не могла. И я
говорю - не могла. Но теперь смотрим в Веды, что это за дни?
Оказывается, на Брахмалоке одно мгновение дольше земного года.
Значит, у Брахмы на планете, пока он все это создавал, -
Кошерский обвел взглядом пивнуху, - вполне могло пройти
всего-навсего 6 дней.
- Это уже трактовки и подгонки, одним словом -
Фи-ло-со-фи-я, - упрямо настаивал Фришберг.
- Пошли дальше. Библия грозит за грехи адом...
- Один из спорных моментов. Примитивизатор Христос -
грозит...
- ... Коран обещает, что правоверные, даже попавшие в ад,
обретут в конце концов Царство Божие.
- Неточность: не Царство Божие, а всего лишь рай.
- Тем паче. Екклезиаст пишет, что душа смертна, Даниил -
что бессмертна.
Саня кивнул. Он устал указывать на неточности, тем более,
что сам-то прекрасно знал, что они непринципиальны. - А как все
это объяснить? Да пожалуйста: Веды, учение о Параматме. Две
души: высшая - бессмертна, низшая - наказуема, грешна,
продаваема Дьяволу и все прочее. За праведную жизнь - в рай. А
там - опять жизнь. Грешил - в ад. Там еще жизнь: искупил - в
рай. А думал все время о Боге - в Царство Небесное, куда "узки
врата" и где ты уже и вправду бессмертен.
- Переселение душ - лажа. А пиво - дрянь, разбавленное, -
для этого замечания Саня даже не изменил тона, оно так и прошло
в общем богословном потоке.
- Конечно, если душа вообще существует, то на нее
распространяется и такой всеобщий закон, как закон сохранения.
Значит, вся душа или какие-то "душевные атомы" после моей
смерти так же куда-то переходят, как и атомы тела. Но если эти
мои элементы и достались мне от какого-нибудь венецианского
дожа...
- У тебя типичная мания величия - не преминул вставить
Сид. - В прошлой жизни ты определенно был холопом.
- Спасибо. Так почему я должен считать собой того дожа
(или того холопа), от которого мною усвоены молекулы души, а не
эту воблу, белки которой переварятся и тоже станут моими? Ни
память, ни условные рефлексы - привычки, то бишь - меня не
роднят ни с тем, ни с этой. Таким образом, заботу о том, чтобы
в раю жил кто-то, может быть даже похожий на меня характером,
но не связанный ни родственными, ни дружескими узами я считаю
просто... Переселение душ, Олежек, вещь непроверяемая, а я, как
естествоиспытатель, считаю опыт критерием истины.
- Какой ты естествоиспытатель? - скривился Олег. - Бывший
будущий ученый. Три года назад ты пошел в техвуз, потому что не
брали в университет, я понимаю. И неужели ты за столько времени
не осознал еще, что будешь рассчитывать диаметры трубопроводов
и аппараты с мешалками?
Он не должен был этого говорить. Фришберг почувствовал,
как напряглись его скулы и подбородок, но из-за бороды этого, к
счастью, не было заметно. Лицо Сани не обладало вредным
свойством краснеть или бледнеть от внутренних переживаний, а
глаза - "зеркало души" - он вперил в видак в противоположном
углу зала. Так Кошерский и не заметил, как в мгновенье ока
нажил себе врага. Он преспокойно продолжал дискуссию и добивал
восьмую кружку:
- В этой жизни ты не помнишь прошлой, в будущей не будешь
помнить этой, но после того, что кришнаиты называют
Освобождение из материальных цепей...
- Из цепи материальных перерождений, - уточнил Сид. - В
материальных цепях сидят осторожники, да и то уже нет. Не те
времена, батенька!
- Как тот бессмертный духовный ты будешь помнить и эту
жизнь, и прошлую, и все остальные и воспринимать их как свои
приключения... Правда, довольно страшные. Короче, воспринимать
себя тобой... в частности, и тобой, только очень счастливым.
- А что ты скажешь про демографический взрыв? Народу все
больше, а душ - столько же? - Саня выглядел все столь же
поглощенным спором, но говорил, на самом деле, не задумываясь.
Мысль его рыскала в других дебрях, и как охотник кричит собаке:
"След! След!",- так и Фришберг подгонял свою мысль хлестким
призывом: "Месть! Месть!" Есть выпады, которых он не прощает...
- Как ты не понимаешь?! - воскликнул Сид. - Души, как
амебы, умножаются делением. Поэтому в наше время стало так
много мелких душонок!
Кошерский расхохотался и зааплодировал, но не счел шутку
исчерпывающим ответом:
- Ты уверен, что поголовье не именно людей, а вообще живых
организмов на Земле стало больше, а не меньше? А если посчитать
еще и другие планеты? Да и новым душам, в конечном счете,
почему бы изредка не возникать?
- Ты себе противоречишь. Если новые возникают хоть
изредка, как ты можешь утверждать, что у меня за спиной хвост
перерождений? Может я и есть такой новоиспеченный?
- Должна же быть какая-то иерархия и путь к прогрессу!
Новички, я думаю, начинают с лягушек.
- Слушай, если ты во все это веришь, - не без раздражения
сказал Саня, - то почему ты ешь шашлык, пьешь пиво и спишь с
Юлькой?
На последнем слове, на имени, тон его неожиданно помягчал.
Олег в душе усмехнулся: слепой бы не заметил влюбленно-глупого
поведения Фришберга в Юлькином присутствии, и оно Кошерскому
льстило - мысль о ревности не приходила в его рабовладельческую
голову. Но сейчас он ошибся. Не из-за того изменился Санин тон,
о чем думал писатель. Охотничья собака учуяла след.
- Ну, Саня, что я могу тебе ответить? Во-первых, мне еще
не надоело кувыркаться в этом мире. Во-вторых, выполнять все
законы я все равно не в силах, а выполнять половину или ни
одного - разница непринципиальная. А если уж на то пошло,
почему ты, такой ярый атеист, не ешь свинины? Шашлык, между
прочим, очень вкусный, а ты рыбные кости уже третий раз
обсасываешь.
- Вообще-то, не такой уж я атеист. Хотя, наверное, был бы,
если б не заставляли со школы. Просто я уже объяснял, в учение
о шхине я верю охотнее, чем в сказку про яблочки из Эдема, в
учение о параматме - готовнее, чем в пасущего коров Бога, в
учение о непротивлении злу - больше, чем в то, что распятый и
проткнутый чувак еще что-то... Слушай, - прервал вдруг Саня сам
себя, - у тебя есть телефон Юзика Раскина?
- Нет, откуда?
- А, жалко... А Аньки Юсуповой?
- А ее вообще не знаю. Ты с чего вдруг?
- Разве не знаешь? А Жоржа?
- Сейчас, погоди, посмотрю в записной книжке.
- Я так помню! - встрял Сид. - Пять-пять-три...
Но тут он почувствовал на своей ноге тяжелый каблук
Фришберга и растерянно потер подбородок. - Хм... Дальше забыл.
Старость - не радость.
- Дай я сам посмотрю. - Жестом, не терпящим возражений,
Саня вытянул из рук Олега книжку и стал ее листать.
- Ты где смотришь?
- Как где? На "Ю": Юрий.
- Он не Юрий, а Георгий, во-первых, и я записываю всех на
фамилии.
- Ах, вот оно что, - удивленно произнес Саня, перелистнул
страницу, мельком глянул в нее и вернул книжку хозяину. Незнамо
с чего, он весь светился радостью.
- А зачем тебе вдруг? - спросил Олег.
- А черт его знает... Может, забегу после пивной... А что
до свинины, то это требование, конечно, Талмуда, но именно тот
случай, когда оно не религиозное, а философское.
- Враки, это требование Торы.
- Да, но объясняет его только Талмуд. Знаешь как?
- Не помню. Мусульмане - те в память о какой-то войне,
когда вся их армия потравилась.
- Правильно. У иудеев - интереснее. Запретить, говорят, с
тем же успехом можно было говядину, а свинину разрешить. Просто
человек должен осознавать свое отличие от животного хотя бы в
том, что он может есть не все съедобное, точнее может не есть
все съедобное, которое видит.
- Не убедительно.
- Пусть так. Тогда выдвигаю еще одну причину. Когда
кришнаиты, к которым ты сегодня примкнул... Кстати, зачем тогда
писать о Христе?
- Вот если бы я был истым христианином, тогда бы я о нем и
вправду не смог писать.
- А, ну-ну... Так вот, когда они предлагают пищу Богу, или
когда хасиды читают браху, физиологический процесс пищеварения
обретает какой-то духовный смысл. Пойти в публичный дом или
переспать с любимой девушкой - физиологически одно и то же, но
до первого я никогда не опущусь, а второе считаю высшим кайфом
в жизни... Почти.
- Почти?
- После кайфа победы, - хмыкнул Саня, как обычно, не
слишком членораздельно. - То же с едой. Но говорить: "Любимый
Кришна, похавай щей", я не могу - слишком скептичен. Мне
смешно. Я знаю, что никто на самом деле моих щей есть не будет.
- Что, такая гадость? - осведомился Сид.
- Из богов, идиотина. А забота ежедневно трижды-четырежды,
не считая перекусов в институтской столовке или здесь, не
съесть бы то, что мне бы и не вредно, и вкусно, по единственной
причине - Богом запрещено, почти заменяет молитву. И...
возвышает, что ли. Слушай, Олег, я не знаю, как это объяснить.
Вот есть у меня знакомый... Кстати! - заорал вдруг Фришберг и
хлопнул себя ладонью по лбу, - ты же просил богослова! Поехали
немедленно!
- Ты что? - забеспокоился Олег. - А завтра нельзя? Мне
через полчаса вылетать, как пробка из бутылки...
- Завтра он уезжает. Будто ты не можешь позвонить и
извиниться? - Саня уламывал писателя долго и горячо. Романист
Кошерский прекрасно понимал, что без этой встречи ему не
обойтись, но Кошерскому, которого ждала Юлька, было трудно
решиться. Пусть творческой его фантазии не хватало представить,
как она ждет его к четырем, потом ждет с четырех, наряженная,
накосмеченная, приготовившая специально к его приходу что-то
такое удивительно вкусное, и как будет потом весь вечер реветь
от обиды, пусть воображение Олега простиралось только до
телефона-автомата и рисовало один только разговор - спокойный,
почти веселый: "Я не обижаюсь... Нет-нет... Конечно-конечно...
Я все понимаю...", но этого было более чем достаточно, чтобы
сковать всю решимость Кошерского.
Но тут в разговор вмешался Сид. Вдруг отбросив шутовскую
маску, он даже в голосе, кажется, переменился:
- Олег, я не стану тебя убеждать. Ты сам все прекрасно
знаешь. Только скажи: тебе дей-стви-тель-но на-до ехать?
Саня никогда не мог постичь метод Сида. Почему то, что он,
Саня, вынужден хитро выведывать, Сиду люди охотно выкладывают
сами? Почему то, что сделать Саня вынуждает людей с огромным
трудом, употребляя всю свою силу и изворотливость, для Сида
делают просто так? Почему на его, Санино, красноречие Кошерский
не клюнул, а после простой, как топор, фразы Сида пробормотал:
"Да, ты прав",- и понуро побрел звонить Юльке. В любом случае,
спасибо ему за поддержку.
- Чего вы с ним не поделили? - спросил Сид, как только
Олег вышел и вышибала закрыл за ним на засов дверь с вечной,
ничем не обусловленной надписью: "Мест нет". Не участвуя в
споре и даже не слишком к нему прислушиваясь, он разглядывал
все это время лица собеседников.
- Длину окружности на диаметр, - отшутился Саня.
- Получается пи.
- Ха! Не просто пи, а полный пи...
Олег вернулся быстро, расстроенный результатом разговора,
но довольный, что он уже позади.
- Ну что, пошли к твоему богослову?
- Погоди, допьем. Так ты говоришь, все религии едины, -
постарался вернуться Фришберг к прежней теме. - А я тебе
говорю... Вот, взять хотя бы... В Библии всюду: Бог один, Бог
един, первая же заповедь... А в Ведах? Бог... Боги... Брахма,
Шива, Чандра, Индра...
"А он изрядно нализался", - подумал Кошерский. Себя он со
стороны не видел.
- Заповедь: "Не поклоняйся другим богам подле меня".
Подле! Это не значит, что их нет. Скорее - наоборот. А Гита,
кстати, тоже о том, что - не поклоняйся.
- Не выдергивай из контекста: "Не поклоняйся другим богам
подле меня, потому что они все - мертвые боги".
- Я не специалист по ивриту, не знаю, есть ли там деление
на глаголы и, следовательно, причастия совершенного и
несовершенного вида, но ты уверен, что в первоисточнике было
"мертвые", а не "мрущие", то бишь - "смертные"?
- Мы, Олег Михалыч, в отличие от Вас, филфаков не кончали,
нам бы аппарат с мешалкой рассчитать, а совершенный жид,
несовершенный жид... тьфу, то есть, вид... Понимаешь, я не вижу
принципиальной разницы между Кришной и Зевсом. Если Бог - не
единственный, а верховный, то это называется язычеством. Если у
него есть руки - две или четыре, или восемь, есть голова - одна
или четыре и все прочее, то я вижу за этим портретом фантазию
автора, не слишком богатую. Если Бог провозглашает, что
представитель каждой касты должен заниматься своим делом и не
роптать перед начальством, то, хоть я и не марксист, я не могу
не думать о классовой подоплеке...
- Моисей тут постарался куда больше Кришны...
- Да я же не отстаиваю Библию! И не топлю Веды! Я за
ком-мен-та-рий. За Прапхупаду, за Рамбама, за Владимира
Соловьева.
- Подожди-подожди, - замахал руками Сид. - Я не успеваю
выпить! Это же сразу три тоста: За Прапхупаду - раз, за этого
твоего Рембо - два... Я вообще не понимаю, о чем спор.
Совершенно ясное ведь дело, что всех придумал Жорж...
- Ой, ребята, я же должен ему позвонить! Хорошо, что ты
напомнил. Я сейчас, - и Саня неуверенной поступью направился к
выходу. А Сид продолжал:
- Он так всегда и говорит: "Я вас всех придумал. На самом
деле, кроме меня, ничего не существует. И меня не существует.
Себя я тоже придумал. На самом деле я - мыслящая точка". И он
прав!
- Но почему тогда он, а не я?
- Правильно! Именно так... думают примитивные умы. И он, и
ты - ведь точка-то одна. Но она, скажем так, шизует. Устраивает
себе комнату смеха, королевство кривых зеркал. Все зеркала
разные, и в каждой Первичный Жорж отражается по-своему, каждое
поэтому считает себя центральным Жоржем. Но и все остальные
зеркала, отражения и отражения отражений в нем тоже
преломляются по-своему. Поэтому каждый видит свой мир. Многие
зеркала пообтесались друг к другу, как кубики, в одно целое.
Вот тебе и Брахман. Остальные... Вот взглянул Первичный Жорж в
него - оно заискрилось, вообразило себе время, пространство,
отразило все вокруг, отразилось во всем вокруг... Отвернулся
Жорж - смерть. Взглянет еще - вот тебе и новая жизнь, но если
взглянет с другой точки, то и отразится иначе, значит - другое
перерождение. Может - взглянет, может - нет. Так что новая
жизнь не так уж и гарантирована. Но у каждого малого Жоржа,
пока он там в себе отражается, есть способность менять свою
форму. Вот, как ты прожил, так и изменилась оптическая
проводимость, коэффициент преломления...
- Зачет по оптике давно сдавал?
- Вчера. А что?
- Чувствуется... Ничего-ничего. Продолжай. Очень
интересно.
- Превратиться из отражения в Первичного Жоржа ты, как не
крути, не можешь. Что можешь, так это стать из кривого зеркала
- прямым и хоть не преломлять окружающее, а воспринимать его
таким, как есть. Если правда про ад и рай, то, значит, чем
преломленней - тем хуже, а прямой мир - это кайф из кайфов. Но
тут Жорж мне ничего не обещал, и, видимо, прав Фришберг, что
про награду и наказание в следующих жизнях - это воспитательные
сказки для младшего обслуживающего персонала. Пусть будет
достаточной наградой и то, что ты приближаешься к истине, к
истинному пониманию вещей. Может быть, в прямых зеркалах Жорж
отражается постоянно, тогда это и есть долгожданная жизнь
вечная, независимая от прихоти: взглянет - не взглянет...
- А теперь, если заменить "Жорж" на "Кришна", то получится
именно то, во что ты веришь?
- Да, пожалуй, - усмехнулся Сид. - Что-то Сани долго нет.
- А он уже здесь, - подошел Фришберг, и Кошерский в
очередной раз подумал про "вспомни о дураке". - Значит, я очень
извиняюсь и сваливаю. Приятелю своему я позвонил, он ждет вас
через час. Сид, ты проводишь Олега к Коляну Ржевскому?
- К кому?! - Сид не смог скрыть удивления. Вот так
богослов! Но он быстро взял себя в руки и ответил просто: -
Конечно, провожу, о чем разговор. Кошерский, не сомневаюсь, что
тебе будет интересно. Он, правда, несколько странный, этот
Колян...
- Ну, знаешь! Как там у любимого Олегом фольклорного
героя? "Истинно, истинно говорю тебе, жираф в среде верблюдов
слывет уродом, но уродливы верблюды, а жираф - красив".
Точность цитаты не гарантирую. Кажется, Евангелие от Иакова, но
и в этом не ручаюсь.
- Действительно оно. Но, ох, не доверяю я этим
неканоническим писаниям: "Завещание Аарона", "Страдания
Иеремии", "Евангелие от Иакова"...
- Эх, Олежек, я и каноническим-то не доверяю. Хотя тут,
действительно, много путаного. Взять хотя бы ту "блудницу
именем Эсфирь", которая "вопрошала его: "Равви, дозволительно ли
иметь детей?" И ответ его какой-то не по теме, и у блудниц,
по-моему, проблемы обратные... - и Фришберг прощально кивнул.
Уже в спину ему послал Олег свою запоздалую фразу:
- Ну, это-то несложно объяснить...
