Приключения
Эдуард Анатольевич Хруцкий - МЧК сообщает...
Скачать Эдуард Анатольевич Хруцкий - МЧК сообщает...
Москва. 1918-й год
За окном играла музыка. Торжествующе, звонко вели трубы марш "Под
двуглавым орлом". Пел над осенними улицами Екатеринодара альт. Это был
голос победы, славы, надменности.
И кабинет, вернее номер гостиницы "Кубань", был залит солнцем.
По-южному ярким и еще теплым.
-- А дома-то, наверное, дожди, грязь, мокрые лошади, пар из дверей
чайных на улицу вылетает... -- полковник Прилуков, начальник контрразведки
Добровольческой армии, отошел от окна. -- Так как же, Сергей Николаевич,
домой тянет? Вы ведь тоже москвич?
Подполковник Незнанский -- элегантный, с точным пробором, с усиками,
подстриженными по-английски, молчал, постукивая по столешнице в такт
маршу.
-- Так как же, Сергей Николаевич? -- повторил Прилуков.
-- Конечно, домой хочется, -- Незнанский встал, придерживая шашку,
подошел к окну.
Прилуков оглядел его. Высокого, молодого, подтянутого, со значком
Академии генерального штаба на левом кармане кителя, под отливающим эмалью
офицерским "Георгием" и рубиново-золотым "Владимиром" с мечами под
воротником кителя.
-- Вы нашли человека, Сергей Николаевич?
-- Да. Есть офицер. Достаточно отважный. Я бы даже сказал -- дерзкий,
но у него несколько смещены понятия о чести и нравственности.
-- А где он служит?
-- У капитана Симбирцева.
-- Он согласен?
-- Да, Андрей Георгиевич.
-- Я вижу, Сергей Николаевич, вам не по душе эта операция?
-- Если хотите, господин полковник, то да.
-- Понимаю. Вы специалист по разведке, работали в тылу у австрийцев,
но сейчас другая война. Учебники о ней будут изучать наши внуки в новой
русской Академии генштаба. А пока... Где этот... бандит, который повезет
его в Москву?.. Как его?..
-- Лапшин? В тюрьме. Где же еще?
-- Вам, Сергей Николаевич, придется поговорить с ним.
-- Слушаюсь, -- Незнанский поморщился. Но что делать, служба есть
служба. -- Я могу идти?
-- Идите.
Незнанский четко повернулся и вышел, позванивая шпорами. Прилуков,
прищурившись, глядел ему вслед. Ах уж эти чистоплюи, разведка, шпионство.
Нет, дорогой подполковник. Академию вы окончили, а понять ничего не
можете. Прилуков был опытным контрразведчиком. Почти всю войну проработал
в комиссии генерала Батюшева. Чего он только не насмотрелся за три года!
Он видел фрейлин двора, поставлявших сведения немцам, министров, берущих
взятки у банкира Рубинштейна. Видел новую российскую мессию, безграмотного
мужика, вершившего судьбы фронтов и людей. Именно тогда он понял истину
иезуитов: "Цель оправдывает средства". А для борьбы с большевиками хороши
все средства. Прилуков, как человек умный, со склонностью к анализу, не
верил в надежность временных побед.
Уж больно климат тыла Доброармии напоминал ему времена Гришки
Распутина.
Конечно, полковник прекрасно понимал, что активизация уголовного
подполья -- шаг, продиктованный отчаянием. Но это хоть на время позволит
собраться с силами политическому подполью, которое, впрочем, как и царский
двор, и штаб Доброармии, раздирали интриги и склоки.
Полковник подошел к окну. По улице, четко печатая шаг, шла рота
юнкеров. Поблескивали над погонами острые жала штыков.
Гремела музыка. И вдруг, осторожно, в нем начало зарождаться ощущение
чуда. Ведь бывает же цепь случайностей, которую предвидеть невозможно. А
вдруг она и сложится, цепь эта. И победа. Господи, как хорошо было думать
об этом, слушая музыку маршей.
Ах ты, камера, камера, дом родной. Лапшин потрогал заплывший синяком
глаз. Как же влип-то глупо. И наводка была точная, и в квартиру вошли, и
дело сделали.
Грека и жену по горлышку, золотишко и деньги в сумку. Да не учли, что
в другой половине дома офицер на постой стал. Всего за два часа до дела. А
у него двое товарищей были в гостях.
Только Лапшин с напарником за порог, а они тут как тут. Чего-чего, а
воевать научились господа офицеры, Степку кокнули, а его скрутили и сюда.
А контрразведка -- не сыскное. Два офицерика, прапоры сопливые, за час
из него все выбили и в камеру бросили. Мол, сиди, завтра шлепнем.
А жить-то как хочется. Дважды с каторги бегал. Налеты совершал в
Москве да Петрограде. Кассу взял на Нижегородской ярмарке.
Дурак... Лох слюнявый... В Москву надо было рвать. К своим ребятам. А
теперь все.
И жалко стало Лапшину себя. Господи, за что? Годков-то ему всего
тридцать пять.
Как все люди его профессии, Лапшин, когда надо, в бога верил. Считал,
что невидимая сила, призванная защищать его, убережет от смерти. И в такие
минуты верил он искренне, и становилось ему благостно и грустно. Лапшин
забывал о тех, кого убивал сам.
Тюремный коридор освещали большие керосиновые лампы, висевшие под
потолком через каждые десять шагов. Свет их, зыбкий и призрачный,
причудливо ломал на стене человеческие тени.
Подполковник Незнанский шел мимо вытягивающихся в струнку
унтер-офицеров -- надзирателей. Стена коридора, щербатая от пуль, со смытой
краской лозунгов, точно выражала политические катаклизмы времени.
-- Где? -- спросил Незнанский молоденького прапорщика в форме
корниловского полка.
-- В седьмой, господин подполковник.
У дверей камеры с написанной прямо на дверях зеленой краской семеркой
подполковник остановился.
Надзиратель отодвинул задвижку, открыл дверь.
-- Вы останетесь здесь, -- скомандовал Незнанский и шагнул в камеру.
С дощатых нар поднялся плотный человек среднего роста, с разбитым
лицом, одетый в некогда щеголеватую визитку с оторванным лацканом и в
порванные на коленях полосатые брюки. Рубашки под визиткой не было.
Незнанский достал часы и щелкнул крышкой:
-- Вас, Лапшин, расстреляют через час.
Человек молчал, изучающе глядя на подполковника. Он оставался так же
невозмутимо спокоен.
-- Но есть шанс, -- продолжал подполковник.
-- Ну?
-- Говорите вежливее, вы не в сыскной полиции, а в контрразведке.
Лапшин усмехнулся разбитыми губами:
-- Я это сразу почувствовал, как первый раз мне в рожу заехали. В
сыскной остерегались бы. Там я человеком известным был.
-- Слушайте меня, Лапшин. Вы убили греческого коммерсанта Костаки,
убили зверски...
-- Так я и не упираюсь, ваше высокоблагородие, взяли на деле, куда
попрешь. Вы мне про шанс шепните. Ежели это нужно, -- Лапшин потер большой
палец указательным, -- так выпустите. Через день принесу. Мое слово --
печать.
-- Не нужно этого. Вы сегодня же подпишете документ и станете агентом
контрразведки Доброармии. Это первое. Второе. Мы направим вас в Москву.
-- Так я же политикой не занимаюсь.
-- Вы будете работать по специальности. Вы на сыскном жаргоне
мокрушник?
-- Случалось, брал грех на душу.
-- Вот и занимайтесь этим в Москве. А мы попросим архимандрита, чтобы
он вам грехи отпустил, прошлые и будущие.
-- Так зачем тогда меня крестить? Я и без ксивенки этой своим делом
займусь.
-- Вы поедете не один. Повезете нашего человека.
-- А это зачем?
-- Нужно, Лапшин. Сведете его с вашими друзьями, представите как
налетчика из Ростова.
-- А он крови не забоится? Людишек резать тяжелее, чем воевать, к
этому привычка нужна.
-- Это наша забота, Лапшин.
-- Значит, я теперь вроде идейный борец. Вроде как эсер.
Незнанский молча посмотрел на Лапшина и усмехнулся.
-- Деньги дадите? Путь неблизкий, -- Лапшин потянулся.
-- Дадим. И помните, если что... У нас везде люди.
-- А вот пугать ни к чему. Наняли, так я работать буду. Дело-то
знакомое.
