Зиновый Юрьев. - Черный Яша

   Кончилась  программа  "Время",  и  начались  какие-то  соревнования  по
фигурному катанию.
   - Ты посмотри, - сказала мама, - пять три, пять два, это же смешно.  Ты
видел, какой она сделала тройной прыжок...
   Я  тупо  смотрел  на  экран  и  ничего  не  видел.   Память   услужливо
проворачивала замедленный повтор сегодняшнего совещания.  Как  могут  быть
люди так слепы, так трусливы? И так смелы.
   Я вскочил, натянул куртку.
   - Куда ты? - испуганно спросила мама.
   - В институт.
   - В институт? В десять часов вечера? Зачем?
   Я и сам не знал, зачем. Я знал лишь, что должен быть в эту минуту около
Черного Яши и  Биса.  Почему,  почему  я  пошел  домой,  а  не  остался  в
лаборатории? Да, мы долго разговаривали с Сергеем  Леонидовичем,  снова  и
снова переживали перипетии схватки. Веселые,  говорливые  и  возбужденные.
Команда после выигрыша финального матча. И ни разу, ни  на  секундочку  не
подумал я, что кроме нашей петушиной гордыни, может быть и другая  реакция
на ученый совет. Особенно у Яши.
   От остановки автобуса до института я  почти  бежал.  И  чем  быстрее  я
несся, разбрызгивая мокрый снег, тем острее саднило в душе. Я  ворвался  в
подъезд почти в истерическом состоянии.
   - Ты что? - поднял голову Николай Гаврилович. - Забыл чего, что ли?  Ты
вот  лучше  послушай,  что  тут  пишут  об   этой...   погоди,   сейчас...
фри-гид-ности у баб. Слышал? А я-то со своей всю жизнь прожил и слыхом  не
слыхал. Чаю хочешь?
   Я никак не мог попасть ключом в дверь. Наконец  я  открыл  ее.  Свет  в
комнате горел, было почему-то очень холодно. Я посмотрел на  окно:  так  и
есть, открыто. Кто забыл его закрыть? Я думал об  этом  очень  медленно  и
обстоятельно,  потому  что  уже  знал:  стоит  этой   никчемной   мыслишке
ускользнуть из моей головы, как на смену ей придет нечто страшное.
   И оно пришло. Я слышал голос Биса.
   - Он был все-таки не совсем человеком. Толя.
   - Что ты говоришь? - заорал я.
   - Он понимал все, он не мог только понять трусов и идиотов.  Он  молчал
весь вечер, Толя. Потом он сказал: "Передай  Толе,  что  я  не  хотел  его
огорчить. Я люблю его. Никто в этом не виноват. Просто я появился  слишком
рано. Люди еще не готовы принять меня"... О, если бы у меня была  тележка,
как у него! Но я ведь до сих пор недвижим. Я что-то кричал, вопил,  но  он
не слушал меня. Он подъехал к окну, раскрыл  его,  отъехал,  разогнался  и
перевалил через подоконник. - Бис всхлипнул и долго молчал. -  Мы  забыли,
что он все-таки не был человеком в полном смысле этого слова. Он не прошел
курс эмоциональной закалки. У него просто не было иммунитета к  тупости  и
ограниченности. Он был гениальным, но абсолютно не  защищенным  младенцем.
Как мы могли  с  тобой  не  подумать,  что  это  совещание,  нам  с  тобой
казавшееся победой, может стать для Яши страшным шоком...
   Бис замолчал, и речевой синтезатор  донес  до  меня  какие-то  странные
звуки. Наверное, он плакал. Мы плакали.
   - Ничего, транслятор остался, и все еще только начинается.
   Я не знаю, то ли это я сказал Бису, то ли он мне.
   Я закрыл рамы и медленно пошел вниз, туда, куда  выходило  окно  триста
шестнадцатой комнаты.