Зиновый Юрьев. - Черный Яша

   Было  все  то  же   восьмое   восьмого   восемьдесят   восьмого.   День
растягивался, как синтетическая авоська.
   Мы шли с Галочкой по старому Арбату, и впервые я не думал при  этом  об
Айрапетяне. Тигран  Суренович  Айрапетян  -  это  мой  соперник.  Соперник
страшный и безжалостный. Поставьте себя на место Галочки  и  судите  сами.
Вот я, Анатолий Любовцев, кандидат  физико-математических  наук,  двадцати
девяти  лет  от  роду,  руководитель  группы.  Рост  сто   семьдесят   три
сантиметра, вес - шестьдесят восемь килограммов. Лицо заурядное.  Характер
посредственный, склонный к рефлексии, самоанализу и фантазиям,  Холост.  А
вот Тигран; не кандидат, а доктор, не каких-нибудь  жалких  сто  семьдесят
три сантиметра, а целых сто восемьдесят. Жгучий брюнет с лицом решительным
и страстными глазами. Весельчак  и  остряк.  Женат,  двое  детей:  Ашот  и
Джульетта.  Вот  на  неведомых  мне  Ашотика  и   Джульетту   я   возлагал
единственную надежду. Бросить двух очаровательных  смуглых  крошек,  чтобы
позорно  сойтись  с  секретаршей  директора,  -  да  это  же   не   просто
персональное дело...
   Я достаточно, однако,  самокритичен,  чтобы  понимать,  как  зыбка  моя
судьба, врученная двум несмышленышам. Поэтому я  составил  таблицу  оценки
всех своих качеств и качеств Тиграна,  просчитал  в  разных  вариантах  на
машине. Машина была безжалостна; мои шансы на  завоевание  руки  и  сердца
Галочки составляли двадцать девять из ста, у Тиграна - пятьдесят  шесть  -
почти в два раза больше.
   Оставшиеся пятнадцать шансов  приходилось  на  долю  других,  пока  еще
неведомых нам претендентов.
   Я никогда не забывал о своих двадцати девяти шансах. Может быть, потому
что их было столько же, сколько мне лет. А скорее  всего  из-за  комплекса
неполноценности. Этот комплекс торчал во мне занозой.
   И вот - о чудо! - сегодня занозы не было. Мы шли по старому  Арбату,  я
держал Галочку за руку,  как  школьник,  и  победоносно  и  снисходительно
улыбался. Бедные люди! Снуют, спешат по своим маленьким  надобностям,  как
муравьишки, и даже не догадываются, что этот неприметный шатенчик, ведущий
за руку красавицу-девчонку, гений. Гений - это  было,  конечно,  несколько
нескромно, но зато правда.
   Теперь я сочувствовал Тиграну. Бедный, маленький  Айрапетян  со  своими
пятьюдесятью шестью шансами! Увы, дорогой, роли переменились. Крошки могут
больше не хватать тебя за брюки. Когда приходится выбирать между  женатыми
докторами и холостыми гениями, девушки не колеблются.
   Я  благодарно  погладил  Галочкину  ладошку.  Ладошка  была  твердая  и
прохладная. Я медленно и церемонно поднес ее к  губам.  Она  едва  уловимо
пахла духами. Галочка подняла на меня огромные зеленовато-мерцающие глаза.
   - Толя, - вдруг жалобно сказала Галочка, -  я  ослепла.  -  Она  крепко
зажмурила глаза и вцепилась в мою руку.
   - Бедная, - прошептал я.
   - Толя, ты не бросишь меня?
   - Нет, Галчонок.
   - Не бросай меня здесь, на старом  Арбате.  На  любой  другой  улице  -
пожалуйста. Но только не здесь.
   - Почему, любовь моя?
   -  Здесь  меня  впервые  поцеловали.  Его  тоже  звали  Яша.  Это  было
восемнадцать лет назад.
   - Сколько же тебе было, любовь моя?
   - Пять, милый.
   - А Яше?
   - Пять с половиной, милый.
   - Не хочется выговаривать тебе, - сказал я, - да еще  в  такую  тяжелую
для тебя минуту, но я удручен твоим беспутством.
   - Прости, - прошептала Галочка и повесила голову.
   - Хорошо, - великодушно сказал я. - Но только  потому,  что  его  звали
Яша. Как нашего Яшу.
   - Милый, - сказала Галочка, - мимо какого магазина мы сейчас идем?
   - Букинистического.
   - Зайдем, милый, - просительно сказала она, и мы вошли в  магазин.  Она
выставила перед собой руку и,  не  раскрывая  глаз,  двинулась  маленькими
неуверенными шажками к прилавку.
   Все в магазине уставились на нас.
   - Осторожно, любовь моя, - сказал я, - перед тобой прилавок.
   - Я чувствую их на  расстоянии,  прилавки  всегда  возбуждали  меня,  -
громко сказала Галочка, и молоденькая продавщица с  комсомольским  значком
на синем форменном платьице испуганно замерла перед нами. Галочка  провела
рукой по прилавку и нащупала какую-то книгу.  -  Какая  прекрасная  книга,
милый! - страстно прошептала она. - Я давно мечтала о ней.  Ты  купишь  ее
мне?
   Продавщица метнула быстрый взгляд на  книгу,  и  в  глазах  ее  зажегся
брезгливый и жадный ужас  здорового  человека  при  виде  больного.  Книга
называлась "История овцеводства  в  Новой  Зеландии".  Я  печально  кивнул
продавщице, ничего, мол, не поделаешь, и спросил, сколько нужно платить за
овцеводство.
   Мы купили книгу и вышли на улицу.
   - Милый,  спасибо,  -  сказала  Галочка.  -  Посмотри,  пожалуйста,  на
название. Какая в нем первая буква?
   - И, - сказал я.
   - Я так и знала. Я загадала, если будет "и", мы сегодня проведем  вечер
вместе.
   - А если бы было не "и", а, скажем  "о"?  -  не  удержался  я.  О,  эта
привычка ученого исследовать все до конца!
   - "О", ты говоришь?
   - Да.
   Галя остановилась и наморщила лоб в тяжком раздумье.
   - Тогда тоже бы провели вечер вместе.
   - А "и краткое"?
   - Тогда безусловно. Это моя любимая буква. Особенно в начале слова.
   Неисповедимы пути эмоций наших! Как вы уже догадались,  я  очень  люблю
Галочку, но "и краткое" в  начале  слов  обрушило  на  меня  прямо  цунами
нежности. Оно подняло меня, сильно и мягко крутануло  и  заставило  обнять
Галочку. Глаза ее сразу открылись. Они стали еще зеленее, и в них  прыгали
коричневые крапинки.
   - Совсем стыд  потеряли!  -  с  веселым  восхищением  сказала  тетка  с
хозяйственной сумкой на двух колесиках и подмигнула нам.
   Мир был по-прежнему ласков и благожелателен. И что-то в нем изменилось.
Я еще не знал, что именно, но что-то изменилось.
   Мне не хотелось упускать блаженное ощущение неправдоподобного  счастья,
не хотелось уходить с прекрасной улицы старый Арбат, но улица кончилась, а
безмятежную   сказочность   прогулки   все   больше   подмывало   какое-то
беспокойство.
   Краешком сознания я все время  думал  о  Черном  Яше.  Думал,  думал  и
неожиданно всем своим нутром осознал, что Черный Яша отныне  для  меня  не
просто прибор, какими набита наша лаборатория и институт, а  существо.  Он
не захотел разговаривать с нами. А почему? Может быть, сейчас  он  захотел
бы. А рядом никого. Он снова  и  снова  печатает  что-то,  ждет,  что  ему
ответят, а кругом - молчание.
   Мне стало стыдно и чуть-чуть тревожно. Я уже начал смутно  догадываться
о том, что ожидает  меня  в  будущем.  Точнее,  это  была  не  догадка,  а
предчувствие.
   - Ты о чем-то думаешь? - спросила Галочка, и голос ее был уже деловит.
   - Понимаешь, я подумал сейчас о Черном Яше. А вдруг он  захотел  сейчас
что-то сказать?
   Что должна была ответить мне любая девушка на месте Галочки? Она должна
была поджать губы на манер Эммы и сказать:  "Ну,  раз  тебе  интереснее  с
твоим Яшенькой, иди, я тебя не держу". Что  же  сказала  Галочка?  Галочка
посмотрела на меня сбоку и строго молвила:
   - Наконец-то Анатолий Любовцев! А то я иду рядом и думаю:  господи,  да
если бы у меня был такой сынок, как Яша, я бы его ни на какого  хахаля  не
променяла.
   Могу засвидетельствовать под присягой, что  любовь  утраивает  силы.  Я
подхватил Галочку на руки и  понес  почти  бегом  мет"  ров  пятьдесят  до
остановки такси у гастронома.