| |
|
 |
Драма Л.Добычин - Город Эн
Скачать Л.Добычин - Город Эн
  "23"
Электрический театр понравился нам. Он был дешев и отнимал мало
времени. Я несколько раз побывал в нем с маман, был с Кондратьевыми. Мы
любили его "видовые" с озерами, "драмы" в которых несчастная клала ребенка
на порог богачей, и "комические". - До чего это глупо, - довольные,
произносили мы по временам. Когда вспыхивал свет, я смотрел, кто сидит в
полицмейстерской ложе.
Девица, которая разводила людей по местам, посадила один раз рядом со
мной Карла Будриха. Мы не здоровались с ним с того времени, когда я ругал
перед ним лютеранскую веру. Он сел, не взглянув на меня. Краем глаза я
видел, что лицо его красно от ветра и ухо горит. Его палец был почти рядом с
моим, и я чувствовал жар его. - Карл, - хотел я сказать.
Младший Шустер пришел из тюремного замка, и отец не впустил его в дом.
- Ты фамилию нашу, - сказал он, - снес в острог. - Он был видный мужчина с
усами, машинист на железной дороге, вдовец, и хозяйство его вела мадам
Гениг, которую он пригласил, когда в Полоцке умер полковник Бобров и она
оказалась свободной.
Снег выпал. Кондратьева прикатила с Андреем по новой дороге и
полюбовалась из окна на гарнизонный собор. - Как прекрасно, однако, -
оглядываясь, говорила она нам. Сергей Митрофанов проехал по улице в
маленьких санках. Он правил. Я вспомнил, как правил иногда Караатом.
Кондратьева проводила Митрофанова взглядом. - Крупичатый малый, - сказала
она, и маман разъяснила ей, что это зависит от корма. Потом они сели, и мы
их послушали с четверть часа. - Разговор идиоток, - сказал мне Андрей, когда
мы от них вышли. Опять я себе обещал, что теперь никогда уже больше не
соглашусь ни за что говорить с ним.
Софронычев стал приносить с собой в класс интересные книжки в обложках
с картинками, называвшиеся "Пинкертон". За копейку он давал их читать, и я
тоже их брал, потому что у меня были деньги из комиссионных за " крем ".
Год назад я бы мог написать в "письмах к Сержу", что мне нравится, как
в этих книжках льет дождь, Пинкертон, приняв ванну, сидит у камина, на ногах
у него лежит плед, и он пьет горячительное. - Наконец-то я, - думает он, -
отдохну. - Но внезапно раздается звонок, экономка бежит открывать, и дорогою
она изрыгает проклятия.
Теперь же я уже не писал этих писем. Как демон из книги "М. Лермонтов",
я был - один. Горько было мне это. - Вдруг, - ждал я иногда в темноте, когда
вечером, кончив уроки, бродил, - мне сейчас кто-нибудь встретится: Мышкин
или Алексей Карамазов, и мы познакомимся.
Снова у нас в гимнастическом зале был студенческий бал. Мадмазель
Евстигнеева пела, а Щукина исполняла "сонату апассионату". Опять мне
прислали записку. Опять я сбежал, потому что Стефания Грикюпель вдруг стала
кивать мне и пошла ко мне через расчищенный для вальсирующих круг, оживленно
подмигивая мне и делая какие-то знаки. У двери стояла "Агата", сестра
Грегуара, - бесцветная, беловолосая, с носом индейца и четырехугольным
лицом. Выразительно глядя, она шевельнула губами и двинула боком, как будто
хотела не пропустить меня. Я удивлен был - я не был знаком с ней.
Газета "Двина" занималась опять Александрою Львовной, которая выиграла
в новогодний тираж двести тысяч. Взволнованные, мы поспешили поздравить. -
Билет ведь его, - рассказала она нам. - Недаром у меня всегда было
предчувствие, что из этого брака что-то выйдет хорошее. - Да, - говорила
маман, - вспоминаю, как я была тогда рада за вас.
Мы узнали еще, что она собирается переселиться в местечко, напротив
которого мы провели одно лето на даче, когда я был маленький, и куда она к
нам приезжала. Она не забыла еще, как ей нравился тамошний воздух. - К тому
же, - сказала она, - там приличное общество. - Так, - вспомнил я, когда мы
возвращались, - я думал когда-то, что мы, если выиграем, то уедем жить в Эн,
где нас будут любить.
Младший Шустер попался опять, и с тех пор его то выпускали - и тогда он
прохаживался перед домом и иногда залезал в подвал к Аннушке, - то забирали.
Сначала мадам Гениг высовывалась и давала ему из окошка еду, но отец не
позволил.
Уже потемнели дороги. Днем таяло. Вечером небо было черно, звезд в нем
было особенно много. Все чаще вынимал я два "женских письма" ("отчего вы
задумчивы?" и "вы не такой, как другие") и снова читал их.
В церквах уже зазвонили по-постному. Мы исповедовались. Митрофанов был
передо мной, и я слышал, как отец Николай, освещенный лампадками, бормотал
ему что-то про "воображение и память".
|
 |
|
|
|
