Драма
Лидия Корнеевна Чуковская - Софья Петровна
Скачать Лидия Корнеевна Чуковская - Софья Петровна
16
Прошло три месяца, потом еще три - наступила зима, январь, годовщина
Колиного ареста. Через несколько месяцев будет годовщина ареста Алика и
сразу за нею годовщина Наташиной смерти.
В день Наташиной смерти Софья Петровна побывает у нее на могиле. А в
годовщину Колиного ареста некуда ей поехать. Неизвестно, где он.
Письма от Коли не было. Софья Петровна по пять, по десять раз в день
заглядывала в почтовый ящик. В ящике иногда лежали газеты для жены
бухгалтера или открытки для Вали - от ее многочисленных кавалеров,- но
письма для Софьи Петровны все не было. Второй год она уже не знала, где он и
что с ним. Не умер ли? Могло ли ей когда-нибудь прийти на ум, что настанет
время, когда она не будет знать: умер Коля или жив?
Она уже снова служила. От голодной смерти спасла ее только статья
Кольцова в "Правде". Через несколько дней после этой статьи - замечательной
статьи о клеветниках и перестраховщиках, понапрасну обижающих честных
советских людей,- Софью Петровну приняли на службу в одну библиотеку: не в
штат, правда, а вне штата, но все-таки приняли. Она должна была особым
библиотечным почерком писать карточки для каталога: 4 часа в день, 120
рублей в месяц. На своей новой службе Софья Петровна не только ни с кем не
разговаривала, но даже не здоровалась и не прощалась. Сгорбившись над
заваленным книгами столом, в очках, с седыми стрижеными волосами; падающими
на очки, она высиживала на стуле свои 4 часа, потом поднималась, складывала
карточки стопочкой, брала палку с резиновым кончиком, стоящую всегда возле
ее стула, запирала карточки в шкаф и медленно, ни на кого не глядя,
выходила.
Целая колонна крабовых консервов возвышалась уже на подоконнике в
комнате Софьи Петровны, под ногами скрипела крупа, и все-таки ежедневно
после службы она отправлялась закупать продукты еще и еще. Она покупала
консервы, топленое масло, сушеные яблоки, свиное сало - всего этого было в
магазинах вдоволь, но ведь когда Коля пришлет письмо, то или другое может
как раз исчезнуть. А иногда рано утром, до службы еще, Софья Петровна брела
на Обводный, на барахолку. Жестоко торгуясь, купила она там шапку с ушами,
шерстяные носки. По вечерам, сидя в своей неряшливой, нетопленой комнате,
она сшивала из старых тряпок мешки и мешочки. Они понадобятся, когда нужно
будет уложить посылку. Из-под кровати торчали фанерные ящики разных
размеров.
Она теперь почти никогда ничего не ела - только чай пила с хлебом. Есть
не хотелось, да и денег не было. Продукты для посылки стоили дорого. Из
экономии она топила у себя не чаще раза в неделю. И потому дома всегда
сидела в старом летнем пальто и напульсниках. Когда ей делалось очень уж
холодно, она забиралась в кровать. В холодной комнате убирать было незачем -
все равно холодно и неуютно,- и Софья Петровна не мела больше пол и пыль
сметала только с Колиных книг, с радио и шестеренки.
Лежа в кровати, она обдумывала очередное письмо к товарищу Сталину. С
тех пор, как Колю увезли, писем товарищу Сталину она написала уже три. В
первом она просила пересмотреть Колино дело и выпустить его на свободу,
потому что он ни в чем не виноват. Во втором она просила сообщить, где он,
чтобы она могла поехать к нему и увидеть его еще один раз перед смертью. В
третьем она умоляла сказать ей только одно: жив он или умер? Но ответа не
было. Первое письмо она просто опустила в ящик, второе сдала заказным, а
третье - с обратной распиской. Обратная расписка вернулась к ней через
несколько дней. В графе "Расписка получателя" стояло что-то непонятное, с
маленькой буквы: "...ерян".
Кто такой этот Ерян? И передал ли он письмо товарищу Сталину? Ведь на
конверте было написано: "В собственные руки. Личное".
Регулярно раз в три месяца Софья Петровна заходила в какую-нибудь
юридическую консультацию. С защитниками беседовать приятно, они учтивые, не
чета прокурорам. Там тоже очередь, но пустяковая, не больше, чем на
какой-нибудь час. Софья Петровна терпеливо ждала, сидя на стуле в
коридорчике и опираясь обеими руками и подбородком на свою палку. Но ждала
она зря. К какому бы защитнику она ни обращалась, каждый вежливо объяснял
ей, что помочь ее сыну ничем, к сожалению, невозможно. Вот если бы дело его
было передано в суд...
Однажды - это было ровно год, 1 месяц и 11 дней после ареста Коли - в
комнату Софьи Петровны вошла Кипарисова. Вошла она не постучавшись и, тяжело
задыхаясь, опустилась на стул. Софья Петровна взглянула на нее с удивлением:
Кипарисова опасалась, как бы дело Ивана Игнатьевича не связали с Колиным
делом, и потому никогда не заходила к Софье Петровне. И вдруг пришла, села и
сидит.
- Выпускают,- хрипло сказала Кипарисова,- людей выпускают. Сейчас в
очереди сама своими глазами видела: один из выпущенных пришел за
документами. Не худой, только лицо очень белое. Мы его все обступили,
спрашиваем: ну, как у вас там было? Ничего, говорит.
Кипарисова смотрела на Софью Петровну. Софья Петровна смотрела на
Кипарисову.
- Ну, я пойду,- Кипарисова поднялась.- У меня очередь в прокуратуре
занята. Не провожайте, пожалуйста, чтобы нас в коридоре никто вместе не
видел.
Выпускают. Некоторых людей выпускают. Они выходят на улицу из железных
ворот и возвращаются домой. Теперь и Колю могут выпустить. Раздастся звонок
и войдет Коля. Или нет, раздастся звонок и войдет почтальон: телеграмма от
Коли. Ведь Коля не здесь, он далеко. Он пошлет телеграмму с пути.
Софья Петровна вышла на лестницу и отворила дверцу почтового ящика.
Пусто. Пусто в его нутре. Софья Петровна с минуту смотрела на его желтую
стенку - как бы надеясь, что взгляд ее вызовет из этой стенки письмо.
Не успела она вернуться к себе и вдеть нитку в иглу (она шила очередной
мешок), как дверь ее комнаты опять отворилась без стука и на пороге
показалась жена бухгалтера и за ней управдом. Софья Петровна встала,
загораживая спиною продукты. Ни медсестра, ни управдом не поздоровались с
Софьей Петровной.
- Вот видите! - сразу заговорила медсестра, указывая на керосинку и
примус.- Обратите ваше внимание: целую кухню здесь устроила. Копоть,
гадость, весь потолок закоптила. Разрушает домовое хозяйство. На кухне, с
другими, не желает, видите ли, стряпать - гнушается с тех пор, как мы
уличили ее в систематических покражах керосина. Сын в лагере, разоблачен как
враг, сама без определенных занятий, вообще -- подозрительный элемент.
- Вы, гражданка Липатова,- сказал управдом, оборачиваясь к Софье
Петровне,- вынесите немедленно принадлежности на кухню. А не то в милицию
заявлю...
Они ушли. Софья Петровна перенесла примус, керосинку, решето и кастрюли
в кухню, на прежнее место, потом легла на кровать и громко зарыдала. "Я не
могу больше терпеть,- говорила она вслух,- я не могу больше терпеть". И
снова, высоким голосом, не сдерживая себя, по слогам: "я не мо-гу, не мо-гу
боль-ше терпеть". Она произносила эти слова так убедительно, так настойчиво,
будто перед нею стоял кто-то, кто утверждал, что, напротив, у нее еще вполне
хватит сил потерпеть: "Нет, не могу, не могу, невозможно больше терпеть!"
К ней вошла жена милиционера.
- Вы не плачьте,- зашептала она, укутывая Софью Петровну в одеяло,- да
вы послушайте, что я вам скажу! Они не по закону поступают. Муж говорит: раз
не выслали вас - значит, никто права не имеет притеснять. Да вы не плачьте!
Муж говорит, многих сейчас выпускают - Бог даст, и Николай Федорович скоро
вернется... Ейная дочка выходит замуж - вот мамаша и нацелилась на вашу
комнату. А вы не выезжайте и все. Мамаша для дочки нацелилась, а управдом
для полюбовницы для своей. Вот они и передерутся... Да вы не плачьте! Я
верно вам говорю.
17
Зимою сквозь двойные рамы уличные звуки по ночам почти не проникали в
комнату. Зато квартирные шорохи и скрипы слышны были Софье Петровне всю
ночь. Настойчиво скреблись мыши как бы они не подобрались к салу, купленному
для Коли. В коридоре скрипели половицы и, когда мимо проезжал грузовик,
вздрагивали входные двери. В комнате бухгалтера каждые пятнадцать минут
важно били часы.
Коля скоро вернется. В эту ночь Софья Петровна не сомневалась больше,
что Коля скоро вернется. Кипарисова говорит и милиционер Дегтяренко... Он
должен вернуться, потому что, если он не вернется, она умрет. Раз невиновных
начали выпускать, значит, и Колю скоро выпустят. Не может же быть, чтобы
других выпустили, а его нет. Коля вернется - и как тогда будет стыдно
медицинской сестре!
И управдому. И Вале. Они глаз на него не посмеют поднять. Коля не
станет даже и здороваться с ними. Пройдет мимо, как мимо стены. Когда он
вернется, ему сразу дадут какую-нибудь ответственную службу - и даже орден!
- чтобы поскорее загладить свою вину перед ним. На груди у него будет орден,
а с медицинской сестрой и с Валей он не станет здороваться...
Под утро Софья Петровна уснула и проснулась поздно, только в 10 часов.
Проснувшись, она вспомнила: что-то вчера было хорошее, что-то она узнала
хорошее про Колю. Ах, да, людей стали выпускать из тюрьмы. И раз начали
выпускать - значит, скоро и Коля вернется. И Алик. Все будет хорошо, все
по-прежнему. Софья Петровна поймала себя на быстрой мысли: значит, и Наташа
вернется. Нет, Наташа не вернется, но Коля - Коля уже едет домой, может
быть, вагон его уже подъезжает к вокзалу.
Возвращаясь в этот день из библиотеки, Софья Петровна остановилась
перед витриной комиссионного магазина и долго перед ней простояла. В витрине
был выставлен фотографический аппарат "лейка". Коля всегда мечтал о
фотографическом аппарате. Хорошо бы продать что-нибудь и купить Коле ко дню
его возвращения "лейку". Фотографировать Коля научится быстро - ведь он
такой умелый, такой сообразительный.
Весь день Софья Петровна была в приподнятом, радостном состоянии духа.
Ей даже есть захотелось - впервые за много дней. Она уселась на кухне
чистить картошку. Если приобрести для Коли фотографический аппарат - то вот
затруднение: где он будет проявлять снимки? Необходима абсолютно темная
комната. Ну, конечно, в чулане. Там дрова, но можно очистить место. Можно
потихоньку часть своих дров унести в комнату и попросить жену Дегтяренко,
чтобы и она взяла вязанку к себе - она не откажет - вот и очистится место.
Коля всех будет фотографировать: и Софью Петровну, и близнецов, и знакомых
барышень - только Валю и медсестру снимать ни за что не будет. У него
составится целый альбом фотографий, но Вале и медсестре в этот альбом не
попасть.
- У вас еще много дров в чулане? - спросила Софья Петровна жену
Дегтяренко, когда та вошла в кухню за веником.- Вязанки этак три,-
отозвалась жена Дегтяренко.- Вы любите сниматься? Я очень любила в
молодости, у хорошего фотографа, конечно... Знаете что? Колю выпустили.
- Да ну! - вскрикнула жена Дегтяренко и выронила веник.- Ну вот, а вы
убивались! (Она расцеловала Софью Петровну в обе щеки.) - Письмо прислал или
телеграмму? - Письмо. Только что получила. Заказное,- ответила Софья
Петровна.
- А я и не слыхала, как почтальон приходил. С этими примусами совсем
оглохнешь.
Софья Петровна ушла к себе в комнату и села на диван. Ей надо было
посидеть в тишине, отдохнуть от своих слов, понять их. Колю выпустили.
Выпустили Колю. Из зеркала смотрела на нее сморщенная старуха с
зелено-серыми, седыми волосами. Узнает ли ее Коля, когда вернется? Она
вглядывалась в глубь зеркала до тех пор, пока все не поплыло перед нею и она
перестала понимать - где настоящий диван, а где отражение.
- Знаете, моего сына выпустили. Из тюрьмы,- сказала она в библиотеке
сотруднице, писавшей карточки за одним столом с ней. Та до сих пор не
слышала от Софьи Петровны ни единого слова, а Софья Петровна не знала даже,
как ее зовут. Но ей необходимо было повторять свое заклинание.- Вот как! -
ответила сотрудница. Это была неряшливая, толстая женщина, вся осыпанная
волосами и пеплом от папирос.- Ваш сын, вероятно, ни в чем не был виноват -
вот его и выпустили. У нас не станут держать человека зря... И долго сидел
ваш сын?
- Год два месяца.
- Что ж, разобрались и выпустили,- сказала толстая женщина, отложила
папиросу и принялась писать.
Вечером, столкнувшись с Софьей Петровной в коридоре, милиционер
Дегтяренко поздравил ее.- С вас магарыч,- сказал он, пожимая ей руку и
широко улыбаясь.- А когда же Николай Федорович к мамаше пожалует?
- А вот проработает месяц-другой на заводе, потом поедет в Крым
отдыхать,- он так нуждается в отдыхе! - а потом и ко мне. Или, может быть, я
к нему съезжу,- ответила Софья Петровна, сама удивляясь легкости, с какой
она говорит.
Она была радостно возбуждена и даже ноги носили ее быстрее. Ей хотелось
каждую минуту говорить кому-нибудь: "Колю выпустили. Знаете? Выпустили
Колю!" Но некому было говорить. Вечером она вышла в магазин за хлебом и
сразу встретила любезного издательского бухгалтера. Еще день тому назад,
увидев его, она перешла бы на другую сторону, потому что все, что напоминало
ей службу в издательстве, причиняло ей боль. Но теперь она приветливо
заулыбалась ему. Он галантно поклонился и сразу спросил:
- Слыхали наши новости? Тимофеев арестован.
- Как? - смутилась Софья Петровна.- Ведь он же... ведь он же всех и
разоблачил... вредителей... Бухгалтер пожал плечами.
- А теперь его кто-то разоблачил...
- У меня, знаете, радость,- поспешно сказала Софья Петровна.- Сына
выпустили.
- Вот как! Примите мои поздравления. А я и не знал, что сын ваш был
арестован.
- Да, был, а вот теперь его выпустили,- весело сказала Софья Петровна и
простилась с бухгалтером.
Возвращаясь домой, она машинально заглянула в почтовый ящик. Пусто. Нет
письма. У нее сжалось сердце, как всегда сжималось возле пустого ящика. Ни
строчки за целый год. Неужели потихоньку ни с кем невозможно переслать
письмо? Год и два месяца нету от него вестей. Не умер ли он? Жив ли он?
Она легла в кровать и почувствовала, что ни за что не заснет, когда она
приняла люминал, двойную порцию. И заснула.
