Военные книги
Виктор Некрасов - Рассказы
Скачать Виктор Некрасов - Рассказы
6
Всю дорогу от села Червонотроицкое, где находился на формировке
батальон, до Донца, сначала в вагонах, а позже на марше, Ильин думал об
одном. Все его мысли сводились к одному слову - началось! И с каждым днем,
каждым часом, каждой минутой это начало неизбежно приближалось. И вот
подошло вплотную.
Ильин знал, что молодым, веселым ребятам и обожженным фронтовикам, как
Вергасов и Коновалов, он - молчаливый, застенчивый, не привыкший к военным
условиям комнатный человек, мог быть просто неприятен. Но оттого, что он
понимал это, ему не было легче. Не было потому, что и Вергасов и Коновалов
ему нравились, нравились своей веселостью, способностью всегда и везде
чувствовать себя свободно и ловко, не унывать при любых обстоятельствах,
ясно и просто относиться друг к другу. Солдаты их любили, уважали и
немного побаивались. Начальство тоже любило, и они знали, как себя с ним
держать, - не слишком развязно и не слишком вытягиваясь, спокойно, с
достоинством офицеров, знающих себе цену. Между собой же, когда оставались
одни, дурачились, как мальчишки, - возились, хохотали, ссорились из-за
всякой ерунды и тут же мирились. Одним словом, хорошие и простые ребята.
Он сам хотел быть таким, но знал, что никогда таким не будет.
В полку - Ильин сразу это понял - он никому не пришелся по душе. Он не
умел, да и не хотел, скрывать свою робость, и это определило отношение к
нему окружающих. Офицеры полка - в основном молодежь, со всеми присущими
ей слабостями - после двух-трех попыток к сближению, из которых ничего не
вышло, потеряли к нему интерес. Кто-то в шутку прозвал его "Судаком", и
это прозвище настолько прочно к нему прилипло, что за глаза его иначе и не
называли. На совещаниях он сидел в стороне, молча, и к нему никто не
подходил. С солдатами он не мог найти общего языка - так ему, во всяком
случае, казалось. Приказывать и требовать он не умел, никак не мог
отделаться от "пожалуйста" и "попрошу вас", а в отношениях со старшиной -
хитрым и оборотистым малым - просто становился в тупик.
И только с одним Сергеевым, командиром первого взвода, он чувствовал
себя более или менее свободно. Это был молоденький - лет на шесть моложе
самого Ильина - парнишка, с девичьим розовым личиком, без малейших
признаков усов и бороды, что доставляло ему немало огорчений, но неглупый,
смелый, дважды раненный и имевший уже орден за Сталинград. В полку с ним
считались, и, если бы не отсутствие офицерского звания - он был сержантом,
- его бы назначили командиром роты, о чем он давно мечтал. Однако,
несмотря на то что место это досталось не ему, а неопытному и
необстрелянному Ильину, он, увидев его неприспособленность, взял его под
свою защиту, хотя был и подчиненным и младшим по возрасту. И, нужно
сказать, сделал он это очень деликатно.
Самое важное было - поддержать авторитет командира, причем командира,
который авторитетом своим не очень дорожил и, пожалуй, не понимал всей его
необходимости на фронте. Сергеев видел, что Ильин в
военно-профессиональных вопросах разбирается так же плохо, как в
военно-бытовых, но ни самому Ильину, ни солдатам этого не показывал. Он
просто приглашал Ильина к себе на занятия, для проверки, мол, как они
идут, и на этих занятиях учил командира вместе с солдатами.
Ильин это понимал, но словами благодарность свою никогда не выражал.
Бойцы же, быстро раскусившие хитрость сержанта, сначала немного
посмеивались и недоумевали, а потом привыкли и даже полюбили нового
командира роты. Они, впрочем, не очень верили в его военные таланты и на
любое задание предпочли бы идти с Сергеевым, Жмачуком или даже с Вовком -
третьим командиром взвода, крикуном, хотя и опытным командиром. Но
мягкость Ильина и его справедливость не могли им не нравиться.
Первая черта, впрочем, не очень нравилась Сергееву. Он воевал уже
третий год и считал себя - и это так и было - хорошим и умеющим
разбираться в бойцах командиром. Он любил своих солдат, и они его; зато,
когда надо, мог и прикрикнуть, и отчитать, и дать, как говорится, чесу.
Ильин ничего этого не умел. Но не в этом беда - есть командиры, которые
никогда не повышают голоса и которых солдаты боятся как огня. У Ильина
было другое - самое опасное для него, как для командира. С солдатами он
держался даже не как ровня, а как младший со старшими. Ну, не знают они
там математики или еще чего-нибудь, половина из них не очень грамотны, но
они хорошо стреляют, бросают гранаты, ползают по-пластунски, могут в пять
минут выкопать щель, развести костер, поставить заплату, могут спать в
любых условиях и даже на ходу - иными словами, делать все то, что нужно на
войне. И, разговаривая с солдатами, Ильин всегда невольно думал: "Ну, чего
я его учу, ведь он в десять раз лучше меня все это знает".
Сергеев как-то не вытерпел и сказал ему:
- Товарищ лейтенант, очень прошу вас, есть у вас какое-нибудь сомнение,
обращайтесь ко мне, а не к солдатам. Вот сегодня опять что-то у Сидорчука
спрашивали. А вы его командир, вы для него должны быть богом, не он для
вас, а вы для него. А получается наоборот.
- Ну какой же я бог, - конфузился Ильин, - когда бойцу показываю, как
чучело надо колоть? Нет уж, бога из меня не получится, как хотите.
Так и не удалось Сергееву убедить Ильина. Он остался таким же, каким
был.
И вот Ильин получил свое первое задание. К двум ноль-ноль его рота
должна захватить сопку. Его рота. Даже как-то странно звучит - рота
Ильина. Ему к этому так же трудно было привыкнуть, как и к тому, что
солдаты ему козыряют и стоят перед ним навытяжку. Кстати, тут тоже была
заслуга Сергеева, который неукоснительно требовал этого от бойцов,
особенно по отношению к командиру роты. А командир только смущался и
первое время тоже вытягивался перед бойцами, как они перед Ним.
Так вот, к двум ноль-ноль 103,2 должна быть взята.
7
Ильин шел по лесу от комбата к себе, и в голове его неотвязно
вертелось:
Итак, начинается песня о ветре,
О ветре, обутом в солдатские гетры,
О гетрах, идущих дорогой войны,
О войнах, которым стихи не нужны...
Он не помнил, откуда это, и чье это, и как оно ему в голову попало -
стихов он не любил и знал их мало, - но вот лезут навязчиво строчки, и
никак нельзя от них избавиться.
Где-то, совсем недалеко, справа, мигнул красный огонек цигарки, и
невидимый в темноте часовой обругал курившего, тот что-то пробурчал в
ответ и повернулся, очевидно, на другой бок - огонек погас.
Ильин на кого-то наткнулся.
- Кого ищете, товарищ лейтенант?
- Сергеева или Жмачука. Не знаете, где они?
- Так Жмачук же дежурный сегодня по батальону, - ответил голос снизу. -
Его тут нет.
- А Сергеев?
- Сергеев? - Боец сел на корточки. - Во-он, видите, дуб здоровый. Если
присмотреться, видно. С развилкой. Так от него шагов двадцать правее.
Только у них малярия опять. С вечера еще затрясло.
- У кого, у Сергеева?
- Ага...
- Вот черт - Жмачука нет, Сергеев болен. А Вовк где?
- Там же, у дуба. Палатка там у них. Позвать, что ли?
- Нет, нет, не надо. Я сам.
- А то я мигом.
- Спасибо, не надо.
Вовка пришлось долго трясти, пока он не проснулся.
- Ну, чего? - он приподнялся на локте и приблизил свое лицо к лицу
Ильина. - Это кто? Это вы, товарищ лейтенант?
- Я, я. Поднимайтесь.
- А что?
- На задание надо идти.
- На какое еще задание? - в голосе Вовка не слышалось ни малейшего
азарта.
- Сейчас узнаете. Вставайте.
Вовк, ворча, стал искать сапоги.
- Тюлька! - заорал он на весь лес. - Куда ты сапоги дел, чертова
голова?
Никто не ответил, и Вовк опять стал шарить вокруг себя.
- А о каком это задании вы говорите, товарищ лейтенант? - раздался
вдруг слева голос Сергеева.
- Спите, спите, Сергеев. Я не к вам.
- А какое задание?
- Я не к вам, я к Вовку. Вергасов приказал высоту одну тут захватить.
Вот и...
Сергеев сразу сел.
- Какую? 103,2?
- 103,2.
- Сейчас мы ее возьмем. Одну минуточку.
Сергеев оперся о плечо Ильина и встал. Даже сквозь гимнастерку
чувствовалось, что рука у него горячая.
- Слушайте, у вас же это самое, куда вам, - запротестовал Ильин.
- А у вас - первое задание, - шепотом в самое ухо сказал Сергеев, и на
Ильина пахнуло жаром. - Что важнее? А? Вовк все равно до утра сапоги
искать будет.
Высота 103,2 находилась в полукилометре от занимаемой батальоном рощи.
Попасть на нее можно было или прямо, перейдя дорогу, по равнине, или же
слева, по так называемому Г-образному оврагу. Решили, что один взвод
ударит в лоб, другой из оврага. Сергеев настаивал, чтобы удар прямо
поручили ему, но Ильин заупрямился. Он считал, что по оврагу идти менее
опасно, и ему было неловко посылать на более трудный участок Сергеева.
Тому пришлось подчиниться.
В обороне остался взвод Вовка. Ильин взял солдат Жмачука, Сергеев пошел
со своими.
Было около часа, когда оба отряда двинулись к высотке. Темень стояла
адова. Небо с вечера затянуло тучами. Ильин к тому же был близорук,
поэтому старался держаться Кошубарова, сержанта из взвода Жмачука,
хвалившегося, что видит ночью как кошка. И действительно, он полз так
быстро и уверенно, как будто по крайней мере раз десять здесь ползал и
знает каждую кочку.
Ильин запыхался, с трудом поспевая за Кошубаровым, и все боялся, что
солдаты потеряют направление или отстанут. Но солдаты не терялись и не
отставали. Во время небольших передышек - пятьсот метров, да еще в
темноте, в один прием не проползешь - Ильин слышал, как рядом с ним кто-то
дышал, отряхивался, тихо сплевывал. Потом почудилось, что они не туда
поползли, что высота осталась где-то значительно левее, что Сергеев давно
сидит на исходной и нервничает и не может понять, что же случилось в конце
концов. Условлено было начать бросок без всякого сигнала ровно в час сорок
пять, но в последнюю минуту Ильин забыл поменяться с Кошубаровым часами (у
того были светящиеся), и сейчас ему казалось, что положенный срок прошел и
что ползут они никак не меньше часа.
Кошубаров неожиданно остановился и, когда Ильин к нему подполз, вытянул
руку вперед.
- Видите?
Ильин напряг зрение, но ничего не увидел.
- Высотка, - задышал ему в ухо сержант. - Метров полтораста осталось.
Ильин опять посмотрел, сощурил даже глаза, но так ничего и не увидел.
Снова поползли. Местность стала подниматься. Изредка попадались
кустарники. Впереди вырисовывался гребень высотки - очевидно, взошла луна
или тучи поредели, а может быть, просто потому, что подползли ближе.
Когда же до исходного для броска рубежа осталось каких-нибудь
десять-пятнадцать метров, до слуха Ильина донеслась чья-то речь. Ее
услышали все: движение разом прекратилось. Кошубаров прижался к земле и
застыл.
Говорили немцы. Говорили вполголоса, но без всякой опаски, - они не
подозревали, что противник может оказаться так близко.
Ильин напряг слух.
- Сколько там осталось? - донеслась сверху, чуть-чуть слева, гортанная
немецкая речь.
- Штук десять, - ответил кто-то справа.
- А у Хельмута?
- У Хельмута не знаю. Штук пять, вероятно.
Немного погодя донесся и третий голос:
- Кончили первый ряд?
- Кончаем, - ответили справа. - Минут через пять кончим.
"Минируют... - мелькнуло у Ильина в голове. - Вот черт..." Он подполз к
Кошубарову и в темноте нащупал его руку. На часах было четверть второго.
Неужели так мало ползли?
- Минируют, сволочи... - еле слышно выругался Кошубаров; он тоже понял
или догадался, о чем говорили немцы. - Что будем делать?
- Что будем делать?
Ильин впервые понял, вернее даже не понял, а почувствовал, что сейчас
именно от него, а не от кого-либо другого зависит все дальнейшее. От того,
как быстро он сообразит, и от того, как быстро принятое решение будет
осуществлено, зависит не только его жизнь - как ни странно, сейчас он
меньше всего думал о ней, - а жизнь двадцати человек, устами Кошубарова
спросивших его: "Что будем делать?" От этого зависит успех всей операции.
Там, в лесу, у комбата, и позже, когда они с Сергеевым собирались, он
ловил себя на том, что больше всего ему хочется не подкачать, показать
всем: Вергасову, Коновалову, майору Филиппову и даже милому, трогательному
Сергееву, что вот он - шляпа, мямля, а тоже может кое-что делать. Детская
черта, но что поделаешь, она была и проявилась у него здесь, на фронте,
как невольный ответ на отношение к нему окружающих. Однако теперь, на
склоне высотки, которую ему, лейтенанту Ильину, поручено было захватить,
он и не думал об этом.
Он ощущал на себе взгляд Кошубарова и еще двадцати лежащих рядом с ним
человек, понимал, что они с Сергеевым плохо условились, чего-то не учли,
что-то прошляпили, понимал, что задача таким образом значительно
усложнилась, но также понимал и то, что оправданием это служить не может.
Приказано захватить высотку, и он должен ее захватить.
Он опять посмотрел на часы. Двадцать три минуты второго. Осталось
двадцать две минуты... Он мысленно представил себе карту предполагаемой
немецкой обороны, которую показывал в лесу Вергасов. Белый кружок от
фонаря, коричневые горизонтали, двигающийся по ним палец. В кружке -
высотка, слева овраг, справа нечто вроде ложбинки и за ней пологий длинный
подъем. Высотка стоит как прыщ. Надо ее обогнуть и, пока не поздно, в
условленный с Сергеевым час, ударить по немцам с тыла. Это единственный
выход... Ударить с тыла.
- Хельмут. Алло, Хельмут! - донеслось сверху.
Ильин вздрогнул и зашептал Кошубарову:
- Пошли вправо. Ударим с тыла. Осталось двадцать минут.
Кошубаров энергично закивал головой и пополз. Гребень высотки остался
слева.
