Драма
Светлана Василенко - Дурочка
Скачать Светлана Василенко - Дурочка
11 Долго бежала Ганна.
Прибежала в незнакомое село.
Села в снег у забора, напротив чайной.
Снег пошел.
Сидела дрожала.
Вышла на крыльцо чайной веселая, будто хмельная, девушка с раскосыми
синими глазами. Посмотрела на снег.
Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь, - продек-
ламировала она.
Увидела Ганну.
- Девочка, иди - щей налью.
12
- Ешь, миленький, ешь, золотой. - Раскосая девушка налила Ганне щей.
Сама напротив села, смотрела. Ганна поводила ложкой, бросила.
- Невкусно? - встрепенулась девушка. - Э, да ты горишь вся, ми-
ленький. Ты ложись, я тебе вот здесь постелю. Одеялом укутаю, вот так.
Напоила отваром из трав. Положила Ганну на лавку в углу, укрыла лос-
кутным одеялом.
13
Ганна металась. Сквозь жар и дымку видела она, как ходили по чай-
ной распаренные мужики, пили водку, обнимались пьяные, целовались. Рас-
косая девушка разносила еду, собирала посуду, шла на зов:
- Эй, Катерина! Повторить!
Она шла как царица.
Когда не было работы, подсаживалась к чубатому парню, что-то говорила
ему, звонко и нежно смеялась. К Ганне подходила, прохладную руку на рас-
каленный лоб клала, спрашивала:
- Тебе полегче? Правда?
Ее звали, она отходила.
Рядом с Ганной сидели за столом два мужика: один - кряжистый, черно-
бородый, кузнец Данила Рогозин, другой - молодой, русоволосый: волосы
как рожь, копной на голове лежат, - конюх Ерема Попов. Склонив друг к
другу головы, тихо говорили между собой.
Сквозь жар и забытье слышала Ганна:
- Слышал? В Капустине Яре батюшку, отца Василия, сегодня в проруби
утопили,
- говорил чернобородый кузнец.
- Да неужто?! - вскричал русоволосый, закрыл рот ладонью, шепотом
спросил: - Кто утопил? Эти?
- Они...
- А за что?
- В колокола звонил. Крещение сегодня. На Подст„пке крест ледяной
поставил, в проруби людей крестил. Как раньше было.
- И не побоялся? - удивился русоволосый.
- Не побоялся... Говорят, - чернобородый кузнец оглянулся, склонился
к русоволосому поближе, сказал шепотом: - сама Матерь Божья ему приказа-
ла в колокола бить. Бей в колокола! - сказала.
- Приснилась она ему? Али привиделась?
- Ни то, ни другое. Сама явилась.
- Сама?! - поразился русоволосый.
Чернобородый, прикрыв глаза, кивнул.
- Сама! Из Эфеса небесного приехала. На лошадке, старенькая. Говорят,
по всей Руси на лошадке проехала. Нищего увидит - хлеба дает. Вдов -
утешает.
Больным - раны перевязывает. Сиротам в детских домах - слезы вытира-
ет.
Сейчас, говорят, по тюрьмам пошла, безвинных вызволять. Все горе
русское соберет, на небе Сыну покажет. "Помоги, - скажет, - Господи,
русским!
Настрадались они, хватит!" Помолчали.
Кузнец продолжал:
- Одному отцу Василию открылась. Видела ее также и Марья Бокан„ва...
- Чернобородый задумался. Придвинулся к русоволосому, зашептал: - Отец
Василий ко мне полгода назад в кузню пришел, спросил: можешь ли ты, Да-
нила, нашему колоколу язык сделать?
- А ты что?
- Могу, говорю. Было бы из чего. Серебра, говорю я отцу Василию, для
голоса надобно много, и меди, и золота немало - колокол-то огромный, его
в старое время к нам на пароходе по Волге везли! Пятьсот пятьдесят пудов
весит! Язык у него тяжеленный должен быть!
- А он что?
- Материал, говорит, есть. Бери, говорит, подводу, поехали!
Сказано - сделано. Запряг я лошадь: куда, спрашиваю, ехать? Правь к
Царицыну, а там дальше я покажу, говорит отец Василий. Целый день ехали.
Уж ночь настала, когда к селу подъехали. "Как село называется?" - спра-
шиваю.
"Песковотовка, - отвечает отец Василий. - Поворачивай к Волге, - го-
ворит, - видишь курган!" У меня сердце так и дрогнуло! Знал я, что здесь
клад Стеньки Разина положен.
Целое судно закопано, как есть полное золота и серебра. Стенька его
сюда в половодье завел, а когда вода спала, наметал над судном курган да
наверху яблоневую ветку в землю воткнул. Выросла из ветки яблоня
большая, только яблоки с нее, сказывали, без семян.
Подъехали к кургану. И точно! Яблоки в темноте светятся.
- Узнал? - говорит отец Василий.
- Узнал, - говорю. - Клад Стеньки Разина здесь лежит.
- Бери лопату, - приказывает. - Пойдем клад тот разроем.
Испугался я.
- Нет, - говорю, - не пойду. Все знают, что в кургане клад лежит, да
рыть страшно: клад этот не простой, а заколдованный, на много человечес-
ких голов заклят. Через него много людей погибло, никому клад Стеньки
Разина не открывался!
- А нам откроется! - говорит отец Василий. - Сама Матерь Божья прика-
зала Стеньке клад нам открыть. Не бойся, Данила! Пойдем!
И пошли на курган. Шли мимо яблони, я сорвал яблоко, съел; и вправду
без семян оно, не врут люди!
Влезли на самую вершину. Копнули - и раз и другой. Видим: яма не яма,
а словно погреб какой, с дверью. Дверь на засове, под замком. Только
дотронулись до двери - упали засовы, открылась дверь. Зашли мы. А там
чего только нет! И бочки с серебром, и бочки с золотом! Камней разных,
посуды сколько! И все как жар горит.
Стали с отцом Василием бочки с золотом выкатывать да на подводу гру-
зить. Все золото погрузили, за серебром пошли. К дверям подошли - а
дверь-то уже закрыта, яма глиной засыпана! Закрылся клад, в землю ушел.
И поехали мы домой.
Золото я в кузне у себя расплавил, язык колоколу вылил, выковал.
Золотой язык - из чистого золота!
Кузнец замолчал, закрыл глаза, переживая.
Русоволосый пожалел:
- Вырвут комсомольцы язык у колокола, как узнают, что он из золота.
- Пусть попробуют! - засмеялся кузнец, открывая глаза. - Как снимут,
золото у них в руках тут же в черепки превратится.
- Откуда ты знаешь? - спросил русоволосый.
- Знаю. Я себе одну золотую монету взял, в карман положил, смущенно
опустил глаза кузнец. - Так, на память...
- И что же?
- Потом полез в карман зачем-то... А там, в кармане, у меня вместо
золотой монеты лежит... Что бы ты думал? - спросил русоволосого кузнец и
выкрикнул:
- Свежая коровья лепешка! - И захохотал радостно, красный рот, будто
горн раскаленный, раскрыв. - Шутку сшутил надо мной Стенька Разин!!!
Мимо с кружками пива бежал молодой краснощекий, будто румянами нару-
мяненный, парень, остановился.
- Стенька? Разин? - загорелись глаза у него. - Он здесь бывал?
- Тю! Ты откуда свалился, парень? - удивился кузнец. - Откуда тебя
выслали?
- Из Тулы, - отвечал краснощекий.
- Живет в Туле да ест пули! Туляки блоху на цепь приковали, - подд-
разнил его кузнец. - Нездешний ты, сразу видно. Тот, кто на Волге рож-
ден, тот о Стеньке раньше, чем о своем батьке, узнает. Мать в люльке ди-
тя качает да вместо колыбельной о Степане Разине песню поет. Оставил по
себе память, Степан Тимофеевич, ох оставил! Помнит Волга его: Царицын,
Саратов, Самара...
Астрахань помнит!
Возвысил кузнец голос, чтобы слышала вся чайная. Стеклись к нему из
углов мужики.
И Катерина присела послушать. Села рядом с Чубатым. Обнял ее Чубатый
за плечи.
Подбросил русоволосый поленьев в печь. Запылало.
Ганна тоже вся пылала. Слушала.
- Царство вольное здесь было при Степане Разине, - начал кузнец свой
рассказ. Астраханская вольница, слыхал ли? И тот, кто правды ищет, и
тот, кто воли хочет, и тот, кто сир, и тот, кто убог, и тот, кто сердцем
добр, а душою смел, - все сюда - в астраханское царство вольное - со
всей Руси шли.
Астрахань всех принимала, всех кормила. Край богатейший! В реках
осетр плавает, в садах виноград зреет, на бахчах гарбузы да дыни лежат,
на огородах - тыквы, как головы... Солнце горячее, небо синее... Райская
земля!
Вот собрал Степан Разин люд обиженный со всей земли русской и поре-
шил: быть здесь, в Астрахани, царству не Кривды, но Правды. Подневольным
- волю дал, бедным - имущество свое, что добыл, раздал, из тюрем судом
неправедным засуженных выпустил, домам святой Богородицы - церквам -
поклонился.
Написали астраханцы промеж себя письмо: "Жить здеся, в Астрахани, в
любви и в совете, и никого в Астрахани не побивать, и стоять друг за
друга единодушно..." Правителей всех выгнали. Теперь, говорят, все дела
круг решать станет.
Соберутся на круг и стар, и мал, и казак, и посадский, и калмык, и
добрый христианин - и решают, как быть, как жить. Всяк что думает, то и
скажет, свое словцо, как лыко в строку, куда-нибудь да вставит.
Степан на кругу стоит, совет со всеми держит. Если любо кругу его
слово, любо, кричат, батька! Не понравится - шумят: не любо! А делай,
говорят, вот так... Степан стоит под знаменем казацким, слушает.
Но и в строгости всех держал. Порядок был. Если кто что украл у дру-
гого, хоть пусть иголку, - завяжут тому рубашку над головой, песка в ру-
баху насыпят и в воду кинут... Строг был Степан Тимофеевич, ой строг!
Сердце же имел доброе. Полюбил парень девку. Родители же согласия на
свадьбу не дают. Пришли молодые к Разину: что нам делать, Степан Тимофе-
евич? Нам друг без дружки не жить. Взял их Степан за руки да и обвел
вокруг березки:
"Вот вы муж и жена теперь, - говорит. - Любовь всего главнее".
Хорошо при Степане жили! Да недолго.
Душа у Степана болью за всех русских людей болела. Задумал он с войс-
ком на Москву идти, Кривду и измену из Кремля выводить.
Бился он, бился с Кривдой, да одолела она его, Кривда-то, обвела его,
кривая, обманула!
И поймали добра молодца! Завязали руки белые, повезли во каменну
Москву. И на славной Красной площади отрубили буйну голову!..
Ахнул Чубатый, закачался как от боли.
- Ах, зачем же он, зачем же на Москву пошел! - пожалел. - Оставался
бы здесь править. Было бы две Руси: одна Русь здесь - вольная, другая
Русь там - подневольная...
- Русь одна, - строго кузнец сказал. - Русь делить - все равно что
человека на куски резать: мертва будет. И без Москвы как? Москва всему
голова. Без головы человеку как прожить? Нет, все он правильно рассудил,
Разин, только сам вот пропал... Такого, как Стенька, не было на Руси и
не будет больше.
Один он такой!
- Говорят, с самим дьяволом дружбу водил, - сказал русоволосый, угли
в печи помешивая.
- Брешут! Православный он! А просто человеком был - необыкновенным! -
сказал кузнец. - Пуля его не трогала, ядра мимо пролетали. Бывало, сядет
на кошму - и на Дон перелетает, в другой раз сядет - на кошме по Волге
плывет. В острог запрячут - возьмет уголь, на стене лодку нарисует, поп-
росит воды испить, плеснет - река станет. Сядет на лодку, кликнет това-
рищей - и уж плывет Стенька. Вот какой был! Ни в огне не горел, ни в во-
де не тонул. Ничем его убить нельзя было... И говорят, не умер он. Вер-
нется. Только срок дай.
Придет, говорят, опять с Дона. Кривду из Кремля выгонит, Правду на
трон посадит. Всей Руси волю даст. Клады свои разроет, бедным раздаст...
Не даются людям клады Стеньки Разина. - Кузнец засмеялся. - Сам видел,
как в землю уходят. Хозяина своего, стало быть, ждут...
- А вот в это я не верю! Чудеса это все! Не правда! Не верю я! - ска-
зал краснощекий.
- Ах ты, тульский пряник! - возмутился кузнец. - Не верит он! Чудес
много на свете, - не соглашался он. - Вот, говорят, верблюд по астра-
ханскому краю холеру разносит, трубит, конец света предвещает.
- Не верю! Бабьи сказки все это! - закричал ему в ответ краснощекий
парень.
- Чудеса! - сам с собой говорил русоволосый Ерема, сидя у печки и о
чем-то крепко задумавшись.
- А то говорят, дочка ханская мамайская на золотом коне ночью по сте-
пи скачет, жениха ищет. Кого ночью встретит, тотчас к себе под землю
утащит, - сказал кузнец.
- А вот не верю! Ей-богу, не верю! - закричал краснощекий.
- Чудеса! - задумчиво говорил русоволосый.
- А то еще говорят, рыбаки этим летом русалочку из Ахтубы в сети пой-
мали!
- Ни во что не верю! - чуть не плакал, будто пытают его, краснощекий.
- Андрей! - позвал кузнец чубатого парня. - Скажи, правда это ай нет?
- Правда, - сказал Чубатый и засмотрелся на Катерину.
Катерина встала, пошла к Ганне, поправила одеяло, подоткнула. Отошла
к окну.
Тревожно прислушалась.
- Говорят, защекотала тебя русалка? - допытывался кузнец у Чубатого.
- Что? - сказал невпопад Чубатый, зачарованно глядя на Катю.
- Его другая защекотала! - засмеялись все.
Подошла Катерина, обняла Чубатого, подтвердила:
- Никому не отдам! Вчера как увидели друг друга - поняли, что это -
навек!
- Верю! - вдруг захохотал краснощекий. - Вот теперь я верю.
Рассмеялась Катерина счастливо.
Чубатый смотрел на нее как заговоренный.
