Драма
Александр Неверов - Ташкент - город хлебный
Скачать Александр Неверов - Ташкент - город хлебный
32.
Поздней осенью, в ясный теплый денек, на маленькой станции,
между Бузулуком и Самарой, остановился ташкентский поезд, Из
вагонов, с вагонных площадок, попрыгали мужики. Поезд стоял
недолго. Когда вагоны двинулись дальше, деловито постукивая
колесами, на твердом подмороженном песочке, рядом с рельсами,
горкой лежали сложенные мешки привезенного хлеба, помеченные
крестиками, палочками, кривыми неровными буквами.
На двух мешках, весом пуда по три, было написано химическим
карандашом: Мих. Додон.
К мешкам подошел плотный, загоревший мальчишка в большом
разорванном картузе, внимательно оглядел завязки на мешках,
потыкал в мешки пальцем, самодовольно раздул черные, немытые
щеки.
По высокому ясному небу пробежала синя тучка, зацепила
солнышко, одним боком, бросила легкую тень.
Плотный, загоревший мальчишка широко, по-мужицки, расставил
ноги, обернутые тряпками, спокойно и важно поглядел на два
мешка, крепко завязанных двумя узлами, хватил шмыгающим носом
крепкого осеннего воздуха, кашлянул, тряхнул головой.
- Холодно как у нас! Наверно, морозы по ночам пошли...
Это был Мишка.
В Ташкенте он долго ходил по базарам, ночевал под заборами,
валялся около грязных арыков, думал, совсем умрет - брюшная
болезнь пристала к нему: целыми днями понос мучал и кишки
выворачивало наружу от гнилых подобранных яблок с персиками.
Но все-таки не пропал он в тяжелые дни, вытерпел, перенес: и
вошь, и грязь, и брюшную болезнь... Проел ножик с ремнем,
подбирал гнилые яблоки, протягивал руку за милостыней, и все
это ему надоело, опротивело: такими делами зерна не привезешь,
а Мишке нужно зерно, чтобы самому посеять, хозяйство спасти...
Встал он на работу в садах у богатого сарта, встретил
бузулукских мужиков и ушел с ними работать в степь. Молотил
пшеницу, резал камыш, джугару, заработал два мешка пуда по
четыре, два пуда отдал за провоз, проел дорогой, не желая
милостыньку клянчить, и вместе с мужиками вернулся в родные
края.
Лопатинских на станции не было.
Когда к мешкам под'ехали две телеги из соседнего села и
мужики погрузили свой хлеб, Мишка сказал возчикам:
- Кладите и мои мешки, я маленько заплачу за это.
- Тяжеленько будет! - заупрямились возчики.
Мишка развел руками.
- Чего тут тяжелого! Пудов шесть - не больше. Доедем
потихоньку, торопиться некуда, а вам все равно мимо нашего
села проезжать.
Круто выгнулись лошади костлявыми спинами, знакомым скрипом
запели колеса, крякнули лубочные телеги, и мешки, нагруженные
тяжелым желтым зерном, тихо поплыли по узенькой полевой
дороге, в прозрачную тишину опустевших полей.
Мишка шел рядом с мужиками позади телег, жадно оглядывал
бугорки, долинки, суслиные норы, думая о матери:
- Жива или нет?
Окинул он взволнованными глазами голые умершие поля,
подержал на ладони твердый комышек земли, поднятый с
незасеянной десятины, вздохнул:
- Почем у нас лошади теперь, если купить?
Дома его встретила пустая притихшая изба с зелеными
стеклами в маленьких окнах. Со двора из отворенных ворот,
глянула мелкая кудрявая травка, высокая лебеда у плетней и
брошенная почерневшая дуга колечком вверх.
Мать не выходила встречать.
Не выбежали и Яшка с Федькой.
Мужики-возчики снесли на руках во двор Мишкины мешки с
пшеницей, положили на заваленку под окошком.
И опять никто не выходил встречать приехавшего.
Дрогнуло сердце у него, в глазах потемнело.
Вылез дедушка Игнатий из своей калиточки, приставил ладонь
к глазам, разглядывая телеги с мешками, слабым голосом
крикнул:
- Пособье, что ли кому?
Кто-то поглядел из окошка напротив.
Отсыпал Мишка возчикам зерна за подводу, побежал к
сухонькому, мотающемуся старику.
- Дедушка, а наши где?
Уставился дедушка Игнатий тусклыми непонимающими глазами,
обнял бороду дрожащими пальцами.
- Постой, постой, откуда ты?
Подошли две бабы, пощупали мешки на завалинке, подобрали
два упавших зернышка, протяжно сказали:
- Батюшки, чего он привез!
В пустой почерневшей избе, на голой кровати, под мертвыми
глазами двух икон из переднего угла лежала хворая мать.
Яшка с Федькой умерли.
Наклонился Мишка к хворой матери, тихонько сказал:
- Мама, встань, приехал я.
Испугалась и обрадовалась мать, слабо пошевелила губами:
- О, господи, Мишенька!
- Хлеба привез я, мама, тебе!
Вынул он из кармана зачерствевший кусок белого хлеба,
горсть насушенных яблок, сунул матери в холодную руку.
- Держи, мама, ешь!
- Живой, что ли ты, сынок?
- Живой, мама, не бойся!
Стоял Мишка около матери, черный, большой, неузнаваемый, а
она сухими пальцами гладила его по щеке.
- Ах, ты, мой милый!
Потом он долго ходил по опустевшему двору, заросшему
кудрявой травкой. Увидал сухой лошадиный помет, вспомнил про
лошадь: покупать придется. Увидел гнездо куриное с двумя
перышками на почерневшей соломке, грустно вздохнул: заново
придется налаживать ему все хозяйство. Лошади нет и курицы
нет...
В худую крышу сарая залетел воробей уцелевший, попрыгал на
перекладине, нахохлился, задумался, поглядел прищуренными
глазами па Мишку.
Задумался и Мишка, глядя на воробья. Поднял дугу
почерневшую, поставил в угол, встал около мешков с пшеницей,
твердо сказал:
- Ладно, тужить теперь нечего, буду заново заводиться...
22 мая 1923 г.
Москва.
