Драма
Каралис Дмитрий - Мы строим дом
Скачать Каралис Дмитрий - Мы строим дом
Феликс дает подзатыльник Юрке:
-- Что стоишь? Быстро ведро и тряпки!..
-- Слышите! -- оборачивается к сестрам Юрка. -- Мигом!
Сестры, не дожидаясь эстафетного подзатыльника, выпархивают за дверь.
Девять минут в детской стоит усердное посапывание и раздаются короткие
команды по нисходящей. Затем в уборной звякает опустошаемое ведро, в
коридоре раздается торопливое топанье, хлопает дверь, и все рассаживаются в
ожидании повторной проверки. Точно в конце десятой минуты входит
Бронислав...
Толстая тетрадь в картонной обложке. Типографский штемпель: "Гос.
фабрика "Светоч" им. тов. Бубнова. 1933г. Цена 80 коп. Продажа по более
высокой цене карается по закону". "...им. тов. Бубнова" -- замазано синими
чернилами.
Листаю тетрадь. Программа по физике для 8-го класса. 147 вопросов.
Последний: "Физические основы полета аэроплана".
Восьмой класс Бронислав закончил в сорок третьем году, в эвакуации.
Значит, в эту тетрадь он начал писать за Уралом, в пятнадцатилетнем
возрасте.
После физической программы, без всяких заголовков и предисловий:
"Летом 1937 года мы получили отличную двухкомнатную квартиру на 2-й
Советской улице и переехали туда жить. Окна выходили во двор, где был разбит
небольшой садик с цветочными газонами. По краям садика росли тополя. В нашем
доме жили только одни железнодорожники. Он был построен рядом со старым
домом желтого цвета. Ребята, жившие в этом доме, а их было очень много, с
первых же дней невзлюбили новых соседей и стали называть нас "железками", а
мы их -- "желтяками", по цвету их дома. Между нами установилась вражда.
Первого сентября я пошел в новую школу, во 2-й класс".
Примечательно, что вражда между "желтяками" и "железками" сохранялась и
через два десятка лет, в пору моего детства. Нас, детей железнодорожников,
было меньше, но во всех стычках мы оказывались дружнее. Хотя и бивали нас в
садике у фонтана до синяков и крови -- оба моих детских шрама на лице
получены там. Клички живут и по сей день, но вражда, говорят, прошла. В доме
уже почти не осталось железнодорожников. Не осталось и тех тополей, о
которых пишет брат. Их спилили в блокаду на дрова. Тополя там шумят новые.
Их посадили в пятьдесят седьмом году, когда приводили в порядок двор после
строительства бани на Дегтярной улице. Третий с краю тополь, если войти во
двор со 2-ой Советской улицы, -- мой. Мы сажали его со Славкой Николаевым,
плечистым сыном паровозного помощника. Помнишь, Славка?..
Дальше идет подробное описание новых знакомств, мальчишеских потасовок
на катке, прием в пионеры, детская любовь, ради которой Броня каждое утро
встает на час раньше и утюжит брюки, дрессировка вместе со старшим братом
сторожевой собаки Джуля-первого, предательство друга... Мальчишеские радости
и огорчения.
Там, в эвакуации, быстро возмужавший Броня вспоминал довоенное детство.
В этой тетради сорок третьего года нет ни строчки о настоящем времени -- как
работается и учится, как живется. Только о прошлом...
Я закрываю тетрадь и беру в руки пожелтевшие листы писем.
Четыре письма и одна записка. 1949-1950 годы. Бронислав учится в
училище и летом ездит на геодезическую практику.
Умер Саша, но еще не родился я.
"19 июня 1949 года. Село Черепичины Старорусского района.
Здравствуйте, дорогие папа, мама, Феликс, Юра, Вера, Надя!
Пишу в короткий свободный час. Нахожусь я сейчас на 2/3 до конца нашего
хода: впереди еще 75 километров. Значит, в начале или середине августа мы
кончим работу. Если ничего больше не добавят, то я вернусь домой в 20-х
числах августа.
Как здоровье Феликса? Я узнал от Гали, что он был тяжело болен. Еще раз
прошу вас, папа и мама, берегите детей... Думаю, излишне говорить о том, к
чему приводит простая невнимательность к детским болезням, хотя бы и
"незначительным" на первый взгляд.
Работаем мы напряженно. Глаза постоянно красные -- кровь приливает к
белкам. Весь день, часов с 6 утра и до захода солнца, мы наблюдаем, а потом
до темноты подсчитываем. Я убеждаюсь, что шестьдесят процентов даром не
даются, за них иной раз спустишь с себя семь потов. Идем все время по реке
Ловать и поэтому купаемся часто. Минные поля стараемся обходить, но иногда
из-за неточного нанесения их на карту шагаем по ним. Наше счастье, что мины
противотанковые. Борька пишет, что даже наступил на одну. Надо думать, что
после этого с ним ничего не случилось, так как он все же пишет.
Как у ребят дела с ягодами и рыбой? Ловят ли с папой рыбу?
Мама, как ты себя чувствуешь? Уж теперь старайся не делать тяжелой
физической работы на огороде -- поручай все ребятам, они, наверное, без меня
обленились. Пусть Феликс, как старший, следит за всем. Завтра надеюсь
выслать тебе пятьдесят рублей. Питайся, мама, хорошо, на одежду ребятам не
трать -- я, может быть, привезу им из экспедиции что-нибудь, мне обещали.
Спешу кончить. Много дел. Пишите мне почаще. Ну, целую всех.
. . Папа, есть много тем для рассказов о колхозниках".
Еще одно письмо -- Феликсу в лагерь. Феликса только что осудили. В
семье -- шок. Отец уходит из редакции "Ленинградского железнодорожника".
Надежде -- девять лет. Вере -- тринадцать. Юрке -- пятнадцать, он порывается
бросить школу и идти работать. Мать устраивается контролером ОТК на
электротехнический завод. Мне только что исполнилось семь месяцев, я качаюсь
в гамаке меж двух березок, и сестры по очереди смотрят за мной. И Надежде
запрещают брать меня на руки -- боятся, что мы с ней загремим куда-нибудь в
крапиву...
"28 июня 1950 года.
Здравствуй, дорогой Феликс!
Получил твое письмо вчера днем, вернувшись из тундры, где я работаю. В
Воркуте стоит база нашего отряда. Приехал я в Воркуту на практику и теперь
работаю здесь техником-геодезистом. Рядом, да вообще по тундре и в поселках,
я встречаю много заключенных. Я у многих спрашивал о тебе но никто не
знает. А ты, оказывается, вон где. Ну что ж, в лагере, конечно, лучше кормят
и свободнее, чем в тюрьме, хотя и строгий порядок. Относительно распорядка в
лагерях я достаточно осведомлен, так как работаю рядом с лагерями и у меня в
бригаде работают бывшие ЗК.
Работать в тундре трудно, но можно привыкнуть. Есть у меня три верховые
лошади с седлами, два охотничьих ружья и боевой карабин. Помощником у меня
работает один курсант нашего училища.
В тундре очень много дичи, на которую мы попутно охотимся, так как
питание возить с собой по тундре очень трудно.
Феликс, деньги я тебе пошлю переводом, так как в письме они могут
пропасть, но в этом письме посылаю тебе десять рублей для пробы.
Деньги (которые пришлю скоро, как получу) бери понемногу, а то могут
отнять другие ЗК -- там ведь всякие есть. Я много наслышался здесь об этом.
Феликс! Обязательно учись, иначе ты окажешься в очень незавидном
положении по окончании срока. Если ты будешь учиться, это вызовет к тебе
уважение окружающих товарищей и начальства, а главное -- ты меньше потеряешь
в жизни, так как с образованием ты всегда выйдешь на верную дорогу. Будь
справедливым и честным -- это поможет тебе в жизни там.
Вещи свои храни в каптерке. Как у тебя вообще с одеждой? Если можно
присылать к тебе что-нибудь из вещей, то мы с мамой пришлем.
Денег я зарабатываю не очень много, но побольше, чем ты, так что буду
высылать тебе понемногу. Дело только в том, что деньги я не получаю на руки,
а только за них расписываюсь. Получу в конце сезона.
Есть ли у тебя книги? Напиши, как с книгами, дают ли читать? Кто
начальник лагеря? Если этого нельзя писать -- не пиши!
Места там у тебя, конечно, красивые... Когда освободишься, мы поедем
вместе побродим.
Не хочу тебе читать мораль, но в твоем нынешнем положении ты должен
понять, прочувствовать: все, что дается не своим трудом, стоит дешево, но
платить приходится дорого. Надолго ли хватило бы этого шоколада и ста рублей
денег? Этим положения не спасешь... Мы с тобой старшие и должны помогать
матери, тянуть за собой остальных, быть примером во всем, у нас две сестры,
которых надо вывести в люди, два брата, один из которых только народился...
Надо, чтобы все в нашей семье получили хорошее образование, крепко стали на
ноги. Постарайся усвоить на всю жизнь: не твое -- не бери!
Ничего, Феликс, и твой срок конец имеет, и конец будет ближе, если ты
будешь хорошо работать, учиться и слушаться. Не обращай внимания на тех, кто
будет тебе говорить, что слушаться -- это плохо. Учти, что при твоем
положении послушание -- твое спасение.
Феликс, много писать не о чем. Написал самое главное. Теперь до
свидания.
Не унывай, я буду писать тебе почаще. До следующего письма.
Целую тебя, Броня".
Брониславу шел двадцать второй год.
Отец второй месяц в больнице -- сердце... Юра, Вера и Надежда --
школьники. За учебу надо платить. Я только-только научился ходить. Мать
берет мне няньку на полдня и идет работать. Вечером я ковыляю по квартире,
пищщу, рву бумагу и мешаю сестрам учить уроки. Юрка за старшего, но он
целыми днями гоняет во дворе мяч, надавав сестрам пинков и указаний.
Мать приходит поздно.
"1 июля 1950 года
Здравствуй, дорогая мама!
Сегодня получил твое письмо до востребования, которому был очень рад. Я
понимаю, что тебе сейчас очень трудно без папы, но ты не падай духом: у тебя
хорошие дети, которые тебя никогда не покинут.
Папа поправится, и, надеюсь, все пойдет хорошо. От Феликса я получил
позавчера письмо, когда прибыл на базу за продуктами, и ответил ему. Мама,
ты только не плачь, дела наши не так уж плохи. Нас у тебя шестеро, и все мы
тебя любим. Вот увидишь -- мы еще не раз порадуем тебя и папу, и вам будет
чем гордиться. Феликс и сам глубоко переживает свое положение, а это уже
хорошо. Парень он умный, с характером, и думаю, сделает правильные выводы на
всю жизнь.
Сейчас я прибыл на базу с авансовым отчетом и вожусь со всякими
накладными и расписками на гвозди, муку, лошадей, седла, карты и т.д.
Погода здесь очень необычная: сразу можно ожидать и дождя, и града, и
снега. С ватником и высокими резиновыми сапогами я не расстаюсь ни на день,
так как везде болота и холодно.
Сейчас у меня три лошади вместо 46 оленей. Работать на лошадях,
конечно, труднее, так как они проваливаются в оттаявшую мерзлоту, но зато по
дороге можно быстро скакать верхом. Со мной работает помощником Генералов
Слава -- курсант третьего курса. Парень он хороший, веселый, но любит
поспать. Если же даешь ему работу -- сделает вовремя и хорошо. Я им доволен.
В бригаде же рабочие разные. Один -- немец с Поволжья, работящий,
тихий. Другие -- русские. Один отсидел 9 лет (с 16 лет), другой отбывает
принудработы первый год и ругается все время, что я вычитаю 25 процентов его
зарплаты по исполнительному листу.
С отчетами я кое-как справляюсь, но за май месяц недосчитался 400
рублей -- или потерял чью-то расписку, или уплатил кому-нибудь в тундре и не
взял расписку.
Норму пока не выполняю, так как рабочих у меня только трое, а нужно
пять. В тундре мы взрываем мерзлоту аммоналом и роем котлован, в который на
глубину 3,5 метра ставится геодезический сигнал высотой 7,5 метра. Мое дело:
найти место в тундре для этого сигнала, организовать работу, следить за ее
ходом, принять постройку, проверить, проследить, чтобы все было сделано
именно так, как нужно. Это очень трудно -- особенно заставить рабочих
соблюдать технику безопасности. При взрывных работах камни и мерзлый грунт
летят на высоту 200-300 метров и свистят, как снаряды. Только и смотри,
чтобы в голову не попало.
Все трудности, которые имеются у меня, это организационная и
финансовая. Финансовая -- в смысле отчетности. На каждого рабочего я веду
лицевой счет, плачу им деньги, даю продукты, обмундирование. Все, что
получает звено, висит на мне, и я буду отчитываться, если чего не хватит.
Здесь очень хороший театр, и каждый день присутствия в Воркуте мы проводим в
театре. Хотя в городе нет деревьев, выросших здесь, но каждое лето улицы
усаживают елками, привозимыми с юга, сеют на газонах овес, ячмень, траву
тимофеевку и метелки. Получается симпатично.
До 21 июня мы переезжали и перевозили металлические сигналы на оленях.
У меня был оленевод с семьей и 46 оленей. Обеспечивали все перевозки. Но с
наступлением жары на оленях работать уже нельзя, они подались на север, а я
получил лошадей и одного конюха.
Феликсу числа 15-го я пошлю денег рублей 100, так как в лагерях больше
ста рублей нельзя иметь.
Получил от Галки телеграмму из Москвы о том, что она выехала 1 июля.
Что это за дом отдыха, куда она поехала? Знаю, что "Интуриста", но до каких
пор она там будет, с кем, когда приедет -- не знаю. Она пишет мне очень мало
писем. Я пишу редко, но значительно чаще, хотя и работаю в тундре. Наверное,
папа был прав: она немножко зазналась после повышения своего отца. Но я еще
не спешу разочаровываться...
Мама, я хочу заказать у ненцев бурки, пришли размеры ног ребят: Юры,
Веры, Нади. Тимошке куплю без мерки самые маленькие меховые бурки с узорами.
Живем в тундре в палатке. До сегодняшнего дня мошек не было, так как
стояли холода, но после трех дней хорошей погоды и дождя их стало очень
много, и сегодня я уже получил накомарники на бригаду. На рекогносцировку
(так называется предварительный осмотр незнакомой местности) я езжу верхом
на лошади, со Славкой, который помогает мне.
В бригаде завелись вши, и приходится думать, в каком поселке устроить
бригаде баню, как отдать белье в стирку и т. п. Если будет возможность, то
пришли мне дуста, он очень хорошо помогает, и я спасаюсь только им: посыпаю
свои оленьи шкуры, на которых сплю, и вши не переползают. Благодаря этому у
меня пока этих "зверей" не завелось.
В Воркуте я хожу в форменном плаще, джемпере, с рубашкой и галстуком, в
черных брюках. В тундре -- в резиновых сапогах, в брюках от робы, в синей
рабочей куртке, а внизу -- рубашка с галстуком и джемпер.
Ношу усы: больше уважения от рабочих...
Вот так идут мои дела.
Сегодня мы со Славкой решили провести вечер в Доме инженера и техника.
Это, пожалуй, самой уютное и благоустроенное здание в городе.
Мягкие кресла, лампы-торшеры, ковры, радиола, небольшой буфет, бильярд,
книги, журналы. Сегодня понедельник, и здесь тихо. Славка читает, а я пишу.
За меня не волнуйся. Ты посмотрела, мама, на меня так грустно как-то,
когда двинулся поезд и я стоял у окна... Не бойся, я нигде не пропаду: не
маленький и здоров.
Если нужно пшено, горох, то я могу прислать -- здесь свободно лежит в
магазинах. Впрочем, что я спрашиваю: конечно, нужно! Но выслать смогу только
в следующий приезд в Воркуту -- очевидно, дней через 15.
Пиши мне, мама. Целую крепко всех. Броня".
И еще одно письмо -- последнее, за тринадцать дней до гибели.
"22 июля 1950 года
Здравствуй, дорогая мама!
