Драма
Овалов Лев Сергеевич - Болтовня
Скачать Овалов Лев Сергеевич - Болтовня
x x x
Мне нечего записывать. Я перелистываю страницы и вижу, как повторяюсь.
Маленькие скверные происшествия, изо дня в день собираясь на помятой бумаге,
тревожат сердце, которое после каждого происшествия начинает биться все
сильнее.
Каждое утро, прежде чем приступить к верстке, приходится бегать по
наборной: разыскиваешь набор, текст, перетаскиваешь все к месту верстки, то
и дело переставляешь доски с набором с места на место, ищешь шрифты для
заголовков - так продолжаете" целый день, так продолжается все дни, так
продолжается все последние недели.
Когда Климов вздумал спросить Клевцова, что он собирается предпринять
для улучшения типографии, директор коротко возразил:
- Всего тебе знать не к чему, за типографию отвечаю я.
Брак и порча стали у нас обычным явлением. Заказы портят все, кому не
лень, - портят печать, портят линовку и переплет, пределов брака не
установлено, никакой борьбы с производственной распущенностью не ведется.
Вчера в печатном отделении Уткин подрался с Нестеренко. Понятно, скучно
стоять у станка! Нестеренко швырнул Уткина за машину. Машине ничего, но
плечо повреждено - парень выбыл с производства на полтора месяца.
Сегодня Лапкин, линовщик, испортил заказ. У кого хватит смелости
признать свою ошибку? Пошел Лапкин к мастеру, пробурчал что-то о заказе,
получил новую бумагу... Заказ был испорчен вторично.
Без неприятностей не проходит ни одного дня.
Я прихожу домой раздраженный.
Вот уже несколько вечеров подряд Анна Николаевна обращается ко мне с
одним и тем же вопросом:
- Болен ты, что ли, Владимир Петрович? Выпей малинки!..
И каждый раз, расшнуровывая ботинки, я сумрачно отвечаю:
- Тут дело не в малине.
x x x
Непонятны мне были новые картины: составлены они большею частью из
загадочных разноцветных кубиков, перечерчены резкими искривленными линиями,
и долго в них надо всматриваться, прежде чем уловишь тайный смысл
художества. Сегодня я понял, что картина сейчас строится, как наш новый дом.
Мне пришлось пробыть на стройке целый день - члены правления нашего
жилищного кооператива поочередно дежурят на строительстве. Мы ничего не
понимаем в строительном деле, мы не умеем набирать строки кирпичей,
расшпонивать их известкой, перевязывать гранки стен стальными обручами и
сверстывать стены, лестницы и крыши, но хозяйский глаз следит за работой
внимательней и надежней.
Бродя по лесам, иногда отходя от стройки на много шагов, минуя штабели
кирпича, я наслаждался силою и красочной мягкостью оранжевых, серых,
коричневых, белых геометрических фигур - кубы, квадраты, треугольники
стремительно налетали друг на друга, исчезали, поглощаемые новыми, внезапно
появлявшимися еще большими фигурами, а те, в свою очередь, исчезали,
незаметно вовлеченные в еще большие величины. Дом строился.
Дом строился и напоминал мне оттиски многих изготовленных нашей
цинкографией непонятных картин.
Моя работа на стройке заключалась в просмотре счетов - я торговался
из-за каждой копейки, я решительно предложил не оплачивать рабочий день
появившемуся к вечеру технику Ничепоруку, я выгнал вон купчишку,
разговаривавшего с инженером о кровельном железе, и за железом послал в
государственный магазин. Но в общем у меня оставалось много времени для
праздных размышлений.
Сумерки наступили плавно и урочно.
На лесах, перед выходом на улицу, меня обогнал нервный, торопливый наш
прораб. Он на ходу пожал мою руку.
На улице у калитки я остановился и еще раз одобрительно взглянул на
дом.
Издали, в тон моим мыслям, раздался крик:
- А ведь домище-то растет!
Я обернулся: из глубины темнеющего переулка, перерезывая тянувшиеся по
мостовой отсветы однообразных фонарей, шел Гертнер, размахивая поднятой
шляпой.
- Жена заждалась, Владимир Петрович, - весело обратился он ко мне
вместо приветствия.
- Ничего, подождет, - усмехнулся я. - Зато домик-то какой, Павел
Александрович!
- А какой? - прищуриваясь, усмехнулся Гертнер.
А я ответил:
- Родной.
x x x
Рано утром - я только что успел встать - ко мне прибежал сын.
Анна Николаевна, взглянув на Ивана, всплеснула руками и ахнула:
- Батюшки мои! Ванечка, что с тобой? На тебе лица нет!
- Ну-ну! - остановил я ее. - Не видишь, что человек заработался. Не
приставай.
Старуха набросилась на меня. Мне некогда было с ней препираться: меня
беспокоил сын. С Иваном делалось что-то неладное: глаза ввалились, сухие
губы нервно дрожали, руки беспорядочно теребили носовой платок Мне было
жалко сына, но он раздражал меня: так распуститься из-за бабы!
Чай мне был не в чай. Иван ничего не захотел ни есть, ни пить - Анна
Николаевна приставала зря. Досталось же от нее, конечно, мне - это я спешил
как угорелый и не хотел заставить сына съесть поджаристую хрустящую оладью.
Я спешил, но спешил потому, что видел, как нетерпеливо ждет меня Иван. Я сам
предпочел бы ничего не есть, но вредная старуха тогда обязательно что-нибудь
заподозрила бы.
Московские улицы тянулись пустыми и длинными дорогами, утренняя
свежесть готова была убежать вслед за первым трамваем, невидимое солнце
чертило бульварные дорожки широкими радостными полосами.
Мы шли по бульвару. Иван то замедлял шаг, то принимался бежать, и мне
трудно было идти с ним вровень.
Изредка встречался сонный торопящийся прохожий, и только один садовый
сторож, подбиравший разбросанные на земле папиросные коробки, все время
маячил перед нашими глазами. На самом краю бульвара Иван остановился. Я
думал - он хочет сесть, и опустился на исписанную надоевшими именами
скамейку. Но сам он не сел, а остановившись, наклонил ко мне лицо.
- Я не могу так, я не могу так! - с истерической дрожью в голосе
зашептал он. - Я люблю ее, но не мог бы теперь ее видеть.
Тут он заметно выпрямился и, сжав кулаки, заорал на меня, точно со мной
обманывала его Нина Борисовна:
- Этого я не прощу! Никогда, никогда!..
И потом быстро забормотал, не доканчивая фраз, путаясь в собственных
мыслях:
- Понимаешь, я начинаю сопоставлять отдельные факты, начинаю проверять
нашу жизнь, и каждая мелочь, не имевшая раньше значения, говорит мне об ее
измене. Каждый новый день приносит новые случайности, образующие тяжелую
цепь улик. Каждый день ко мне приходят наши общие знакомые, узнавшие о нашем
разрыве, и начинают жалеть меня... Понимаешь ли ты: жалеть! Ночью меня
преследуют страшные сны. Я не знаю ее любовников - одни называют одних,
другие - других, но она снится мне в чужих объятиях... Я не знаю, что мне
делать. Мне очень трудно, но я слишком здоровый человек, слишком люблю
работу, чтобы добровольно уйти из жизни. Тебе говорю я все это не в поисках
утешения, не нуждаясь в поддержке... Перед тобою, отцом, своим, моим верным,
и чистым душою отцом, хвалюсь я такой же сильной, как у тебя, душою. Я люблю
ее, и любовь моя даст мне силы оттолкнуться от нее, забыть ее и начать новую
жизнь так, как будто я не знал ее никогда.
Над нашими головами слабый городской ветерок шелестел бледными и
пыльными листьями бульварного деревца.
Иван нежно посмотрел на меня и хорошо пожал мою руку.
- Спасибо, что выслушал меня, - сказал он. - А теперь пойду на работу.
Какой у меля сын! Как я его люблю! Молодчина, сынок, перемелется - мука
будет. Никакой боли мы с тобой не поддадимся.
x x x
Стройка подходит к концу. Осталось доделать самую малость - двери на
петли надеть, рамы вставить, застеклить, стены покрасить. Но комнаты,
комнаты, в которых будем жить мы, уже готовы.
Начали проводить обследование - кому живется хуже. Вместе с Глязером я
обошел не одну квартиру и поистине могу сказать: всем хуже.
Были в доме на Мещанской. За розовыми облупленными стенами живет
несколько членов нашего кооператива.
По крутой и покрытой скользкой грязью лестнице поднялись на четвертый
этаж. Квартиры, робко прячущиеся под крышей и неприветливо встречающие
случайных посетителей, стыдятся собственной тесноты и темноты. Право,
нежилые чердаки выглядят уютнее, спокойнее, внушительнее.
Мы зашли к товарищу Павлищенко - чахлой, но веселой нашей фальцовщице.
Вместе с нами пришел дождь. Мелкой дробью застучал он в окно, и вдруг на мой
красный насмешливый нос упала с потолка капля - настоящая дождевая капля. Я
поднял голову к потолку: по сероватому квадрату расплывалось мрачное сырое
пятно, в углу по стене робко пробиралась к полу тоненькая струйка воды.
Глязер посмотрел вслед моему указательному пальцу, покачал головой и
недружелюбно обратился к Павлищенко:
- На новую квартиру надеетесь? Скверно. Почему не обращались к
коменданту?
Павлищенко печально улыбнулась.
- Как же не обращалась? - тихо произнесла она. - Несколько раз, бывало,
придешь к нему и скажешь: "Вот посмотри, на улице дождик - и у нас дождик".
А он скажет: "Что же? Дождик пройдет, и у вас стенки высохнут". Мы
собирались у коменданта по нескольку человек. Говорили ему: "Так нельзя,
здесь живут работницы с детьми". Он на это отвечал: "А как же раньше
жили?.." И напрасно было повторять, что раньше одно, а теперь другое...
Мы обошли с Глязером семей пятнадцать и везде встречали то же: людям
тяжело, сырость и темень убивают человеческую бодрость.
Делить комнаты собрались все.
Разговор пошел крупный, серьезный: площади не хватало. Началась грызня.
Каждый надеялся получить к осени сухой и теплый угол. Площади не хватало, и
не мне одному предстояло зимовать в старом опротивевшем подвале.
Перед самим собой хвалиться нечего: я мог бы получить квартиру - пай
внесен полностью, подвал мой никуда не годится, работал в кооперативе на
совесть. Однако я отказался. Встал и прямо заявил:
- От получения площади отказываюсь. В первую очередь дадим комнаты
бабам с маленькими ребятами. Да есть и бездетные, живущие еще похуже меня.
Отказался - и тут же поспорил с Гертнером.
Он стоял у стенки, заложив руки за спину. Услыхав мой отказ, он быстро
подвинулся вперед, посмотрел на меня умными глазами и громко заметил:
- Незачем, Владимир Петрович, благодеяния оказывать. Живете вы скверно
и на получение квартиры имеете все права.
- Нет, Павел Александрович, - ответил я ему, - кроме прав, я имею еще
сознательность. Потому-то я и сам от квартиры отказываюсь, и вам то же,
Павел Александрович, советую.
- И мне советуете? - настороженно спросил Гертнер, поднимаясь на
цыпочках. - Почему же?
- Да потому, Павел Александрович, что вы человек одинокий, комната у
вас маленькая, но для одного сойдет, и еще зиму вы переждать вполне сможете.
- Конечно, конечно, - поспешил согласиться со мной Гертнер. - Но, я
думаю, можно принять во внимание мою работу в кооперативе - я потратил
столько сил...
- Все мы тратим много сил, Павел Александрович, - перебил я его. - Но
ведь не только для себя тратим мы свои силы.
Тут ему крыть было нечем. Он не мигая смотрел на меня несколько секунд,
затем опустил веки и невнятно сказал:
- Да, да...
И потом до конца собрания Гертнер не проронил ни слова.
Представленный нашим правлением план распределения жилой площади общим
собранием был утвержден. Ну, не совсем таким, каким он был представлен: мне
квартиры не дали, Гертнеру не дали, но утвержден...
Я уходил удовлетворенный. Дом вырос, вслед за ним вырастут новые, и
наши ребята, в мелочной жизни часто бывавшие лентяями, гордецами,
завистниками, скупцами, чревоугодниками, распутниками и скандалистами,
оказались хорошими, выдержанными ребятами, принесшими много пользы нашей
деловой стройке.
На пороге меня задержал Петька Ермаков с каким-то клубным делом, но ему
не удалось даже начать разговора. Ко мне подошел Гертнер, грубо отстранил
Ермакова, подтолкнул меня к выходу, взял под руку и, наклонившись к моему
уху, сдержанным голосом начал сетовать на неправильное решение собрания.
Я сделал ошибку: мне надо было утешить его, успокоить, а я вместо этого
принялся ретиво защищать собрание.
- Но я же имел право получить квартиру... Так мечтал о своем угле,
столько времени и сил отдал дому... - с отчаянием пробормотал Гертнер.
- Чепуха! - резко остановил я Гертнера. - Да и нечего, Павел
Александрович, попусту говорить. Если вы думали только о собственном
благополучии, так шли бы к частнику...
- Ах, так! - злобно отозвался Гертнер и свернул от меня в темный
переулок, разрывавший ленту неровного асфальтового тротуара.
Я посмотрел на линию домовых фонарей, слабо мерцавших над глухими
воротами, и торопливые шаги удалявшегося Гертнера пробудили во мне жалость.
Я крикнул ему на прощанье:
- Эй, Павел Александрович, не заблудись!
Дома меня ждала Анна Николаевна, хитро щурившая покрасневшие глаза.
- Скоро будем новоселье справлять? - спросила старуха.
Я вляпался.
- Видишь ли, в следующем доме квартиры будут лучше, и нам следует
подождать, - соврал я жене.
Но сердитый ответ разоблачил мою отговорку.
- Опять врешь! - заворчала она. - Ведь, пока ты дотащился домой, ко мне
ваша Голосовская успела зайти... Слышали, слышали, как от квартиры изволил
отказаться... Эх ты, благодетель!
- Не бубни! - полушутя-полусерьезно цыкнул я на старуху. - Через год мы
выстроим еще один дом.
Старуха не перестала браниться: она верила в постройку нового дома, но
сильно сомневалась в моей охоте получить новую квартиру.
