Драма
Овалов Лев Сергеевич - Болтовня
Скачать Овалов Лев Сергеевич - Болтовня
x x x
Удивил меня сегодня Тит Ливии!
Дьякона я знаю давно. Хороший человек. Честное слово, хороший человек,
но зато какой скверный работник! Двух мнений здесь быть не может. Хороший
человек и скверный дьякон. Я загораюсь над кассой, я влюбляюсь в набираемый
мною текст, по совести сказать, часто очень глупый. Сознаюсь: даже разбирая
набранный текст, я радуюсь за людей, которые не прочтут очередной ерунды. А
дьякон холоден. Он с неудовольствием приходит в церковь, жестоко и
расчетливо материт в алтаре обсчитывающего его священника - я сам был этому
свидетелем - и успокаивает себя водкой, налитой в красивую розовую лампадку.
Мы познакомились друг с другом, подравшись. Лет двадцать назад жена моя
Анна Николаевна - господи, опять она попалась на мой язык! - позвала в наш
подвал, - нет, какой же это подвал, - это освященный тридцатилетней теплой и
сытной жизнью "наш дом", - священника отслужить молебен. Предлогом послужила
пасха, а на самом деле сердце ее дрожало в умилении перед новым,
исцарапанным прежними владельцами гардеробом. Не особенно люблю длинные
волосы - они свидетельство нечистоплотности, но я предпочитаю нюхать ладан,
чем подвергаться жениным попрекам.
Хорошо. Тебе нравится прошибать лбом стену - прошибай, я же буду
бриться. И вот не в меру торжественный - я готов был отдать на отсечение
левую руку - как же, так я ее и дал! - что он без году неделя как выскочил
из семинарии, - торжественный и щупленький попик вздумал делать мне выговор.
Ах, выговор? Убирайся в таком случае вон! Тогда заорала жена. В спор
вмешался стоявший на пороге дьякон. Слона-то я и не приметил. А слон
решительно вступился за попранное правословие. Рраз! - я беру попика за
шиворот и легким движением выталкиваю его вон. Два! - дьякон преподносит мне
такую оплеушину, что я, невзвидев света и мало что соображая, хватаю
полоскательницу, наполненную взбитой, как сливки, мыльной пеной и влепляю
это кушанье ему в рожу. Дьякон оказался сильнее меня, хотя я мог бы по своей
задирчивости полезть и на Геркулеса. Противное воспоминание! Второй раз в
жизни мне ничего подобного не пришлось испытать. Этот мрачный дьякон повалил
меня и нахально втиснул в мой рот мое праздничное земляничное мыло,
приговаривая: "Ты хотел меня намылить, сукин сын? Намылить? За это ты
слопаешь свое мыло". Я не слопал его только потому, что подавился.
Потом дьякон оправил рясу, повернулся к Анне Николаевне и деловито
прогудел:
- Давай, мамаша, полтинник и оставайся с богом.
- За-без молебна? - закричала, подбочениваясь, моя половина. - Не дам.
Отслужи свое - и получишь. А на драки я и бесплатно у казенки нагляжусь.
Дьякон подумал и махнул рукой:
- Ну и шут с тобой!
Он оказался тут как тут. Оскорбленный попик успел сбегать за
"фараоном". Они вернулись вдвоем - религия и полиция - составить протокол.
Здесь пахло золотом. Но - как я тогда удивился! - меня выручил дьякон.
- Никакого богохульства, - внушительно бурчал он перед "фараоном". -
Батюшке захотелось на двор. А уже зачем он из отхожего места побежал за
скорой помощью - не понимаю. Не ведаю. Разве перетерпел? - такой догадкой
закончил дьякон мое оправдание.
- Отец дьякон, что с вами? Сколько они вам заплатили? - заверещал
удивленный священник.
Однако игра была проиграна. Я сунул приготовленный женой для священника
полтинник "фараону" "за беспокойство", и все трое - зудящий комаром
священник, успокоившийся городовой и мрачный дьякон - степенно удалились из
"нашего дома".
Второй раз я встретил дьякона в портерной. Он был в штатском и играл на
бильярде. Столкнувшись со мной нос к носу, дьякон отозвал меня в угол и
попросил его не выдавать. Я не имел права отказать ему в этом, наоборот,
обязан был угостить его пивом. Мы разговорились, и с тех пор из недели в
неделю каждое воскресенье встречались с ним по вечерам за мраморным, залитым
желтою влагою столиком.
Он оказался хорошим человеком. Задушевные разговоры сблизили нас.
Иногда я захватывал для него из типографии какой-нибудь журнал. В свою
очередь, он сообщал мне десятки всевозможных историй. И, ей-ей, среди них
попадались неплохие.
В дни войны портерную превратили в чайную. Мы повстречались с дьяконом
за чайником, в чайнике подавалась водка. Только первые годы революции
разлучили нас, и было бы неверно, если бы я сказал, что мы не скучали друг
без друга. Адрес дьякона мне был неизвестен, да и он не знал, где живу я, -
мы как-то не удосужились поделиться этими сведениями. И вот в двадцать
первом году, проходя мимо дома, где когда-то помещалась портерная, я увидел
над входом вывеску "Кооперативная столовая". Воспоминания толкнули меня
зайти туда, хоть я спешил домой обедать, и за ближайшим же столиком встретил
моего дьякона. Он был все таким же здоровым и мрачным человеком. Мы пожали
друг другу руки и как ни в чем не бывало повели, казалось, только что
прерванный разговор о пройдохах архиереях, вконец ошельмовавших православную
церковь, и о том, как мало хороших и интересных книг стало выходить в наши
дни. Потом столовая снова превратилась в пивную, снова защелкали бильярдные
шары, и длинные усы красных раков укоризненно задрожали в наших руках. Снова
каждое воскресенье мы встречались с дьяконом и вели задушевные разговоры,
благо жизнь каждого текла в разных руслах.
И вот сегодня мой добрый Тит Ливии поразил меня необычайным
сумасбродством.
Он поднялся передо мной и холодно заявил:
- С сегодняшнего дня я не Левий. Попрошу вас больше не называть меня
сим ужасным, неприлично звучащим именем.
Действительно, в первые дни нашего знакомства я часто забывал это редко
встречающееся имя. Но потом привык, и в моем поминальнике оно прочно заняло
свое место. Тит я прибавил к нему впоследствии. Набирая однажды книгу,
рассказывавшую о Древнем Риме, я наткнулся на Тита Ливия. Вот оно и попалось
мне второй раз. А с именем Тит у меня связывалось представление о человеке
ленивом, тяжелом и мрачном. До известной степени дьякон обладал всеми этими
качествами. Ну, я и прибавил к первому своему Левию встретившегося Тита.
Дьякон принял это без возражений, и с тех пор я называл его Титом Ливием,
думая, что пройдет немного времени, и дьякон станет такой же нереальной
фигурой, как существовавший когда-то римлянин. Да, дьякон, твоя профессия,
твое имя скоро перестанут существовать! Так думал я, и вот он сам поспешил
предупредить историю, поспешил и подтвердить и опровергнуть мои мысли.
- Меня зовут Иван, - сказал дьякон и опустился на свой стул.
- Дьякон! Тит Ливии! Ты сошел с ума! - вскричал я, не веря своим ушам.
- Меня зовут Иван, - вразумительно повторил дьякон.
- Голубчик, но ведь ты же Левий. Ты можешь всю жизнь проклинать своих
родителей, но при крещении назван ты был все-таки Левием.
- Ты глуп и недогадлив, - сердито крикнул дьякон. - И вообще, оставь в
покое моих родителей, - нечего проклинать гнилые косточки. Я обратился в
загс, и вот сегодня...
Дьякон полез в карман, достал кошелек и извлек из него свежую бумажку.
Да, там действительно было написано, что согласно ходатайству
гражданина Левия Дмитриевича Успенского он в будущем имеет право именоваться
Иваном Дмитриевич Успенским.
- И поэтому я тебе не Тит и не Ливии, а Иван Дмитриевич, - с явным
удовольствием еще раз повторил дьякон.
И все же я остался при своем мнении. Тит Ливии начал сходить с ума. В
пятьдесят лет переменить имя! Чем оно ему помешало на шестом десятке? Он
одурел или за этим что-то кроется?
Мы простились: он с затаенным торжеством, я удивленный и сомневающийся.
Но, придя домой, я не мог не потешиться над своею Анной Николаевной.
- Скажи-ка, старуха, - спросил я ее, - что бы ты сказала, если бы я
переменил свое имя?
Ох, какой она подняла крик!
Она сразу собралась со мной разводиться, она не могла простить мне
измены своему ангелу-хранителю, она категорически утверждала, что я продался
антихристу и что незамедлительно по перемене имени на моем лбу появится
каинова печать.
x x x
День защебетал двумя голосами. Прозрачный воздух снисходительно
поднимал голоса вверх, дождем разноцветных слов бросал их на мою голову, и
раковины моих ушей возбужденно розовели, стараясь не пропустить ни одного
звука. Граница - окно. За форточкой невидимая пичужка весело свистела, на
мгновение останавливалась и еще занятнее продолжала умилительную песнь,
возможно, это был воробей. В комнате скрипучим и надоевшим мне голосом Анна
Николаевна метала бисер перед свиньей - свиньей был я. Вина же моя была
невелика - я собирался за город.
Наши безусые горлопаны устраивали сегодня прогулку. Стариков они не
приглашали, желая веселиться шумно и бестолково. Я занимаю особое положение.
После моих воспоминаний молодежь начала питать ко мне нежность: со мною
разговаривали мягче, стали звать просто Петровичем и поминутно бегать ко мне
за советами. Неправда, что молодежь не любит стариков: наоборот, наши бойкие
дети всегда не прочь посоветоваться с нами. Мы сами не умеем приветливо
встретить бегущего к нам навстречу горланящего, топочущего сапогами парня,
мы начинаем недовольно брюзжать: "Да тише ты, ради бога!"
Мне надоело ходить стариком: ко мне подбегали с криком, я встречал
налетчиков еще громче.
- Петрович, стой! Метранпаж наш... За заметку в стенгазете Кольку по
морде. Матерится, мы ему полосу рассыпали! - орал, подбегая ко мне,
Гараська.
- Ах ты, такой-сякой! - еще громче кричал я. - Лучше дать сдачи, а
набор рассыпать не след.
- Вот сволочи, Петрович! - истошно вопил Архипка, появляясь в дверях. -
По случаю принятия в комсомол ребят угостить надо, а контора обсчитала!
- Язви их душу! - перекрикивал я Архипку. - Тебя обсчитаешь! Вечорки
устраиваешь? После вечорок прогуливаешь? А чуть вычет, язви твою душу,
лаешься?
Покричишь этак маленечко с каждым, смотришь, ребята тебя и послушались.
Вчера ко мне явилась делегация. Трое наших головорезов - Архипка
обязательно, Гараська обязательно и Женя Жилина - пригласили меня
участвовать в экскурсии. От таких приглашений не отказываются. Повеселиться
с молодежью - да ради этого можно презреть все давно опостылевшие дела!
Встав утром раньше раннего, я решил ехать на прогулку писаным
красавцем. Слазил в сундук, достал рубашку с отложным воротничком и долго -
минуты две, пожалуй, - выбирал галстук. У меня их два - серенький с желтыми
полосками и голубой, покрытый крупными белыми горошинами. Голубой нарядней,
- я остановился на нем, завязал, стал зашнуровывать ботинки и разбудил чутко
спящую старуху.
- Куда?
- Гулять.
- С кем?
- С барышнями.
- Зачем?
- Разводиться хочу.
После такого ответа пошла катавасия. Старуха, конечно, мне не поверила,
но спустила на пол сухие костлявые ноги, зашлепала к открытому сундуку,
изругала меня за измятое белье и начала честить ласковыми словами.
Ко мне на помощь подоспела выручка. В форточку втиснулась голова
Гараськи. Пониже виднелись рыжие краги Архипки.
- Владимир Петрович, пора! - позвал меня Гараська.
- Готов, готов, - сказал я, поспешно нахлобучивая кепку.
- Когда в дом приходят, здороваются, - язвительно заметила Анна
Николаевна.
- А в дом никто и не пришел, - задорно отозвался Гараська, намереваясь
начать перебранку, но, заметив мое морганье, поспешно скрылся.
- Пошел, - попрощался я с женой.
- Распутник ты, распутник! - послала она мне вдогонку.
- Почтение приятелям! - поздоровался я с Архипкой и Гараськой, и мы
дружно зашагали к трамвайной остановке.
Шагов на сто отошли мы от дома, как вдруг я услыхал пронзительный и
неприятный крик:
- Владимир Петрович, остановись! Да стой же ты, греховодник!
Вслед за мною семенила мелкими шажками Анна Николаевна.
"Так и есть, - подумал я, - она намерена прогуляться вместе со мною".
Сердце сжалось, предвкушая испорченную прогулку.
Но старуха меня пощадила. Она только подбежала и сунула мне в руки
огромный сверток, перевязанный несколькими бечевками.
- Возьмешь - позавтракаешь, - недовольно буркнула она, поворачиваясь ко
мне спиной.
