Фэнтези
Орлова Василина - Голос тонкой тишины
Скачать Орлова Василина - Голос тонкой тишины
В моей голове снова забормотали посторонние. На разные голоса. Впрочем,
один голос звучал, как мой собственный. Только как бы со стороны, что ли, в
записи. И я с трудом узнала его. Голос вещал белым стихом:
- Это я была. Я там стояла. С непокрытой главою, босая. Там толпа для
потехи, от скуки собралась у подножия трона. Он таких же среди возвышался,
деревянный, тяжелый, крест-накрест. Я не плакала. Я не кричала, не упала на
землю, не билась о дорожные серые камни. Эти камни видали немалослез
людских...
Что это за монолог? Чей? Я включила кофемолку, голос звучал:
- Я смотрела в глаза его долго, неотрывно, без боли - без чувства. И я
видела, как он спокоен, и улыбка его была нежной. Взгляд тускнел, как звезда
на рассвете, на рассвете тысячелетий. Мать его в желтом мареве зноя все
стояла, не шевельнувшись, будто мраморное изваянье. Безучастно, ослепнув от
солнца.
Турка выпала у меня из руки. Намолотый кофе распылился по комнате.
Голос звучал:
- Не слыхала ни стонов, ни криков в темном трауре скорби великой, не
видала ни неба, ни Сына и не чувствовала утешений, что руками легко
возложила на сухое плечо Магдалина.
Я кинулась в дальнюю комнату. К перу и бумаге... Нет, к компьютерной
клавиатуре. С нетерпением дождалась, пока оживет экран.
- Только слезы текли беспрестанно - по щекам, враз увядшим от горя, по
глубоким усталым морщинам, по губам, что сомкнулись безгневно. Эти слезы
чертили полоски и блестели под солнца лучами. Она их не стирала, не
замечала. И застыли приподнято брови, лоб высокий наполня печалью. Магдалина
дрожала, рыдала, шевельнулись беззвучные губы, по прекрасному лику бежали,
меняясь, нечеткие тени. И вскричала она о возмездье, о каре грядущей, о
смерти, но потом осеклась и упала. Тяжело - на горячие камни, к подножью
креста. И навзрыд о смиренье молилась, молила себя о молчанье. Но молчать не
могла, а стенала, хватаясь руками за сердце. И впивалась в ладони зубами,
одежду свою разрывала. Будто мстила себе. За страданья Его на престоле. И в
толпе незнакомые лица смятенно мешались. И Его ученик был растерян, стыдился
и плакал. Утирая глаза кулаками, рычал от бессилья и гнева...
Я спускалась с Голгофы. Светило солнце. Следом тени распятий тянулись,
куда бы ни шла. Искупление кровью свершилось. Но люди варили похлебки,
торговали, бранились, чинили обиды и зло. Миром правит язычник.
Живу через много столетий. Ничего не изменилось, все тот же кровавый
закат. Бесполезно, прекрасно и свято маячат распятья. Что ни день -
принимает Он гвозди в ладони свои...
Экран компьютера взорвался... Нет, погас... Нет, там явилось
неотчетливое лицо и послышался голос:
- Со всеми этими видениями надо еще разбираться. В Библии ясно сказано,
что Иосиф взял тело Иисуса и положил в пещеру, задвинув вход в нее камнем.
Потом говорится, что пришедшие к могиле Мария Магдалина и еще одна Мария
увидели тот камень отодвинутым, а у тела - некоего юношу в белом. Что ж,
непременно всякий юноша в белом - ангел? Давайте реально смотреть на вещи!..
Эдак кого угодно можно сделать ангелом...
- Чудо неподвластно обыденной логике, - услышала я свой голос. - Просто
в один прекрасный момент вера превращается в знание.
- Зачем предполагать чудо там, где невооруженным глазом просматривается
предумышленный сценарий?
- Но как же Его воскресение?
- Да полно! Кому Он являлся-то? - шевелились с экрана беззвучные губы.
- Двум женщинам, убитым горем, да напуганным ученикам... Не мог оставить
поточнее свидетельств!..
Экран все же погас. В нем появилось мое отражение.
Стражи скорби
Янаконец вышла из странного оцепенения. Поспешно собралась: надела
длинное серое платье, поверх - черное пальто, а голову повязала легким белым
шарфом.
Внизу, у подъезда, меня встретил Василий. Эти ребята, кто б они ни
были, взялись за меня всерьез. Дверь открыта настежь.
- Куда мы собрались? - промурлыкал Василий.
- Хочу немного проветриться, - по возможности беззаботно ответила я.
- Зачем же так торопиться? - мягко произнес он.
За этой мягкостью скрывалось недоброе. Когти в нежной кошачьей лапке.
Вот-вот они вытянутся из подушечек...
- Пусти! - с властностью, какой в себе не подозревала, приказала я.
Василий изменился в лице, но отступил. И даже слегка склонился.
- На все воля твоя, - пробормотал он.
В арке стоял одноногий.
- Не ходи, - произнес он мрачно.
Я не удостоила его взглядом.
- Ты можешь не вернуться! - крикнул он вслед. - Верней, не сможешь
вернуться.
Посмотрим, решила я.
Ворона, прыгая с ветки на ветку, следовала за мной; два раза, мне
показалось, она гаркнула:
- Мерт-ва!
"Глупости, - объяснила я себе. - Я буду жить всегда".
Но страх все же сжимал меня. Казалось, что спускаются сумерки, хотя
было утро. Земля пересекалась тенями, солнце превратилось в маленькую точку
на светло-золотом небосклоне. Мир будто разделился на тень, по которой я
шла, и на свет, недосягаемо высокий.
- Девушка, а девушка, - подошел слева какой-то темный. - А ты верующая,
да?..
Я ускорила шаг, почти побежала. Кинув случайный взгляд на номер дома,
увидела: тридцать три.
"Это не шестерка, - сказала я себе, чтобы развеять нелепый страх. - Это
две тройки. Два треугольника".
Неподалеку валялся кусок мела, будто кто-то специально бросил его
здесь. Я начертила на асфальте два треугольника, оставляя знак тому, кто
должен прийти мне на помощь. Кто-то ведь должен. Я даже знала - кто.
Оттуда, куда я шла, бежали люди. Они спешили, двигались сплошной
толпой, с невеселыми лицами, кидая на меня взгляды.
Я вошла в метро. Разошлись с лязгом двери вагонов.
- Осторожно, двери закрываются, - сказал металлический голос.
И за окнами полетели ленты кабелей.
Я попробовала отвлечь себя размышлениями. Скажем, метро... В сущности,
весь свод правил человеческого общежития отображен в правилах пользования
метрополитеном. Длинное, нудное перечисление по пунктам. А смысл
укладывается в короткую, всем давно надоевшую фразу типа: не делай другому
так, как не хочешь, чтобы сделали тебе. Будь я действительно инопланетянкой,
эти правила сказали бы мне о здешних обычаях больше, чем любые литературные
памятники.
Метро сгущалось людьми в черном. Меня не оставляло ощущение, что сейчас
в двери вскочит черт и схватит меня. Им известно, куда я направляюсь.
- Кто тронет меня, пожалеет себя! - пробормотала я заклинание, и
старушка, стоявшая рядом, проворно юркнула в другой конец вагона.
В голове у меня затанцевало.
- Мы все, - звучал мой собственный голос, - бесконечные отображения
одного. Мы всесильны. Мы бессильны. Мы вольны. Мы не вольны. Мы - это мы.
Нас нет. Безразлична наша жалость, безразлична и бессильна наша смелость,
наша гордость, наша слабость - безразличны. Не имеет значения, осознаем мы
это или нет...
- Я плачу! - рыдал маленький, похожий на крота, человечек и вытирал нос
большим грязным платком. - Вы слышите, я плачу! Я так высокомерно считал,
будто что-то решаю... Я чувствовал ответственность за происходящее, свою
вину... Мир идет вниз, к невежеству, к отсутствию света. И человечество во
мне печалится. Прекрасны люди в невежестве своем - вопит во мне
человеческое...
- Прекрати кривляться! - Силой воли я прихлопнула его.
- Движенья нет, движение - отсутствие покоя, - воскликнул безо всякой
связи третий голос. - Твое физическое тело - всего лишь отросток, не более
чем условное обозначение... Твое отражение в стекле вагонной двери и
пассажирка напротив тебя, которая задумчиво уставилась в пол, - это два
отражения одного...
- Все желания исполняются, - мерно гудит четвертый, бас, - все
намерения получают продолжение... Будь скотом или человеком, предметом или
тенью предмета - ты не можешь быть частью, а можешь только считать себя
таковой...
-Стоп! Молчать! Оставьте меня в покое! - закричала я и закрыла уши
руками.
Пассажиры с беспокойством заоборачивались.
-Простите, простите, - бормотала я. - Я больна. Я, наверное, схожу с
ума. Но мне уже лучше. Я уже ухожу, прощайте... Мне станет легче, уверяю
вас...
Задерживать меня никто не собирался.
Я была наверху, у Кремля, и на минуту застыла: мне показалось, что на
башнях вместо красных пентаклей машут мне белыми крыльями ангелы. Или они
пронзены шпилями и бьются из последних сил в попытке взлететь. Наваждение не
рассеивалось.
Я летела к церкви Богородицы (почему-то именно в эту церковь, я знала,
мне надо попасть). У входа в Исторический музей предо мной предстал человек
с половинчатым лицом. Правая часть была красива, обрисованная мягко, глядела
на меня теплым, проницательным, всепрощающим взглядом. Левая же половина
лица была уродливо перекошена, с хищным крылом носа, заостренной скулой и
впалой щекой. Прищуренный глаз был яростен. В правой руке человек держал
зонтик-трость, но, приглядевшись, я поняла, что это шпага в дивных
инкрустированных ножнах. В остальном он был совершенно обыкновенным.
- Кто ты? - спросила я, замирая. - Почему преграждаешь мне путь?
- Я стражник, - сказал человек, и правая половина его лица грустно
улыбнулась, а левая еще более посуровела.
- Ты не пустишь меня? - тревожно спросила я.
Мне почему-то стало понятно, что я не в силах отослать его.
- На все воля твоя, - чуть поколебавшись, повторил чужие слова странный
человек.
- Я хочу пройти, - вложила я в слова всю свою силу.
- Ты должна знать, зачем, - невозмутимо проговорил он.
- Это необходимо! - Только в силе голоса заключалась убедительность
моих аргументов.
- Ты согласилась быть королевой?
- Нет, я еще не дала согласия!
Он коснулся моего плеча шпагой. И занавес упал.
Надо мной суетились люди. Над ними летело, изменяясь, небо. Уже
приобретшее свой серый цвет.
- Ты кто такая? - спросила женщина в белом халате.
- Королева, - прошелестела я пересохшими губами. И снова впала в
забытье.
- Вероятно, общее переутомление. Но это предварительный диагноз.
Конечно, ее придется оставить на какое-то время у нас под наблюдением, -
говорил женский голос.
- Что произошло? - спросил мужской.
- Из сопроводиловки следует, что ее подобрали на улице. Была без
сознания. Бредит балом, на котором должна присутствовать. Бормочет другие
странности - о каких-то монетах, манекенах, Христе. Просит, чтоб ее оставили
в покое.
- Бушевала?
- Да, рвалась, вскакивала, кричала что-то... Перепугала всех больных.
Пришлось положить на вязки.
Я открыла глаза. Вокруг бродили тени. Сфокусировав взгляд, увидела
женщин в ночных рубашках. В затрапезных халатах. Они ходили, невидяще косясь
на меня. Я дернулась. Но сесть не смогла - что-то удерживало. Переведя
взгляд с белого потолка на руки и ноги, я с ужасом увидела, что они
разведены и привязаны к кровати.
- Ну вот, проснулась. Здравствуй, - сказал доктор, приближаясь ко мне.
- Как ты себя чувствуешь?
Я посмотрела на его красное лицо в капиллярах и еще раз попыталась
встать. Бесполезно. Тогда я заплакала.
- Ну, ну... Успокойся. И лежи себе, лежи. Синяк вон нянечке поставила.
Зачем?
- Сильная, чертовка, - покачала головой нянечка. - Такая хрупкая, а
двоих взрослых женщин раскидала... Пришлось даже больную на помощь звать.
Я обернулась и увидела ту, которую санитарки звали на помощь. Она
глядела на меня в упор. Глядела и не видела. Я узнала в ней кого-то очень
знакомого и прикрыла глаза. Мне было почти все равно.
Попробовала вспомнить "Отче наш", но восторженный хор грянул непонятные
слова:
Вселенная внесмертная внетленная
За-времь неравномерное горение...
- Сделайте ей укол... Не бойся, это просто успокаивающее...
Проваливаясь куда-то в темноту, я успела увидеть себя посреди высокого
зала. В ослепительно белом платье. С ажурным серебряным гребнем в
распущенных волосах.
