Драма
Милан Кундера Неспешность
Скачать Милан Кундера Неспешность
3
На повседневном языке понятие "гедонизм" означает аморальную склон-
ность к разгульной, а то и порочной жизни. Это, разумеется, неверно:
Эпикур, первый великий теоретик наслаждения, рассматривал счастливую
жизнь крайне скептически: наслаждение испытывает тот, кто не страдает.
Страдание, стало быть, является основным понятием гедонизма: мы счаст-
ливы в той мере, в какой можем избежать страданий; и потому наслажде-
ния приносят обычно больше горя, чем радости, Эпикур предписывает лишь
благоразумные и скромные удовольствия. У эпикурейской мудрости мелан-
холичный привкус: испытывающий мирские невзгоды человек приходит к вы-
воду, что единственной явной и подлинной ценностью является наслажде-
ние, сколь бы малым оно ни было, которое он может ощутить: поток све-
жей воды, взгляд, обращенный в окно (к Божьим окнам), ласка.
Скромные или нет, удовольствия принадлежат лишь тому, кто их испы-
тывает, и какой-нибудь философ мог бы, строго говоря, поставить в укор
гедонизму его эгоистическое основание. Однако с этой точки зрения
ахиллесова пята гедонизма - не эгоизм, а его (я был бы рад ошибиться!)
безнадежно утопический характер: в самом деле, я сомневаюсь в достижи-
мости гедонистического идеала, я боюсь, что рекомендуемая им жизнь не-
совместима с человеческой природой.
Искусство XVIII века вывело наслаждения из тумана моральных запре-
тов, оно породило атмосферу вольномыслия, царящего на полотнах Фраго-
нара и Ватто, на страницах де Сада, Кребийона-младшего или Дюкло. Вот
почему мой юный друг Венсан обожает этот век, вот почему, будь его во-
ля, он носил бы на отвороте лацкана своего пиджака профиль маркиза де
Сада. Я вполне разделяю его восхищение, но добавляю (без всякой надеж-
ды на понимание), что истинное величие этого искусства состоит не в
какой бы то ни было пропаганде гедонизма, а в его анализе: именно поэ-
тому я считаю "Опасные связи" Шодерло де Лакло одним из величайших ро-
манов всех времен.
Его персонажи занимаются не чем иным, как поисками наслаждений. И,
однако, до читателя мало-помалу доходит, что их интересуют не сами
наслаждения, а скорее их поиски. Что главную роль играет не страсть к
наслаждениям, а стремление к победе. И то, что выглядит сначала весе-
лой и бесстыдной игрой, незаметно и неотвратимо превращается в борьбу
не на жизнь, а на смерть. Но что общего у борьбы с гедонизмом? Вспом-
ним Эпикура, писавшего: "Мудрец не стремится ни к чему, связанному с
борьбой".
Эпистолярная форма "Опасных связей" не есть лишь простой техничес-
кий прием, который можно было бы заменить любым другим. Эта форма
красноречива сама по себе; суть ее в том, что все пережитое персонажа-
ми пережито лишь для того, чтобы стать рассказом, сообщением, испо-
ведью, записью. В подобном мире, где все рассказывается, самым доступ-
ным и самым смертельным оружием становится разглашение, разоблачение.
Вальмон, герой романа, адресует соблазненной им женщине письмо о раз-
рыве их связи, письмо, которое окажется для нее смертельным ударом;
пикантность положения в том, что послание это от начала до конца про-
диктовано его подругой, маркизой де Мертей. Чуть позже та же самая
маркиза показывает конфиденциальное письмо Вальмона его сопернику; тот
вызывает его на дуэль, оканчивающуюся гибелью Вальмона. После его
смерти интимная переписка между ним и маркизой де Мертей в свой черед
становится всеобщим достоянием, и маркиза кончает свои дни, окруженная
всеобщим презрением, затравленная, изгнанная из большого света.
Ничто в этом романе не остается тайной, связывающей только два че-
ловеческих существа; весь мир оказывается внутри огромной гулкой рако-
вины, где каждое слово звучит все сильней, подхваченное бесчисленными
и бесконечными отзвуками. Когда я был маленьким, мне говорили, что в
раковине, поднесенной к уху, я могу услышать незапамятно древний шепот
моря. Вот так и каждое слово, произнесенное в лаклозапертом мире, ос-
тается слышимым навеки. И все это - XVIII век? И все это - парадиз
наслаждений? Или, может быть, человек, сам того не сознавая, издревле
живет в такой звучащей раковине? И уж, во всяком случае, гулкая рако-
вина не имеет ничего общего с миром Эпикура, велевшего своим ученикам:
"Живи втайне!"
