Драма
Геннадий Самойлович ГОР МАЛЬЧИК
Скачать Геннадий Самойлович ГОР МАЛЬЧИК
11
Я очень сердился на Дроводелова за его выходку. И ребята сердились.
Но истина, конечно, была не виновата.
А новый преподаватель заболел. Подцепил где-то воспаление легких. И
говорят, из куйбышевской больницы писал Громову письмо. Содержание письма
никому в классе было не известно, даже Дроводелову. Но конверт видел на
столе у Громова Староверцев и по обратному адресу догадался, кто и откуда
писал Громову.
Я почему-то предполагаю, что учитель объяснял Громову свое состояние
и почему он так волновался на уроке. А это вовсе не надо было объяснять.
Не знаю, было ли в письме что-нибудь об истине.
А я думал о ней всякий раз, когда видел Громова. Потом Громов вдруг
тоже перестал ходить.
Прошел слух, что он переезжает, и не на Черную Речку, а в
Академический городок под Новосибирском. Только что прошли выборы в
Академию наук, и его отца выбрали членом-корреспондентом в Сибирский
филиал академии. А раз выбрали, то хочешь или не хочешь, ехать надо. Так
мне объяснил один ученик, у которого отца тоже выдвигали в
члены-корреспонденты, но не выбрали.
Вот тут я снова вспомнил об истине. Я понял, что Громов скоро уедет,
а Новосибирск далеко, и мне так и не удастся ничего узнать о мальчике,
пока не появится о нем что-нибудь в газетах. Мне необходимо было
повидаться с Громовым еще до его отъезда. Я все ждал, что он появится в
классе, но он не появлялся. Может быть, он уже оформил свои документы в
школе и ждал, когда отец сдаст дела.
Новый учитель биологии поправился и выписался из больницы. Держался
он в классе как-то нервно, смущенно и время от времени бросал свой взгляд
на пустое место возле окна, где раньше сидел Громов. И тогда в его глазах
появлялось странное выражение, словно он там видел то, чего не видели
другие.
Я тоже смотрел туда и видел там пустое место и окно. А за окном была
улица с пешеходами на тротуарах и окно напротив, возле которого сидела
толстая старуха, евшая яблоки или щелкавшая утюгом орехи на подоконнике.
Но учитель видел там другое - об этом говорили его глаза. Может быть,
его глазам представлялась живая и впечатляющая картина древней Земли,
Земли еще до человека и до млекопитающих, о которой рассказывал тогда
Громов?
Когда я возвращался домой, позади меня застучали каблуки, и я
догадался, что кто-то меня догоняет. Я оглянулся. Это был новый учитель.
Он нагнал меня и некоторое время шел со мной рядом. Мы оба молчали.
Потом учитель спросил:
- Что вы думаете о Громове?
- Громов переезжает в Новосибирск, - сказал я. - Он будет жить в
Академическом городке. Там есть школа для талантливых математиков и
физиков. Он, наверное, туда поступит.
- А вы думаете, ему нужна эта школа?
- Туда все стремятся попасть, - ответил я, - но не всех принимают.
Только талантливых. Уж кого-кого, а Громова примут сразу.
- Я тоже не сомневаюсь, что его примут, - сказал учитель. - Но я
сомневаюсь, нужна ли ему средняя школа. Он слишком много знает.
- Да, - согласился я. - Он знает много, слишком много даже для самого
хорошего ученика.
Лицо учителя оживилось. И он наклонился и доверительным тоном спросил
меня:
- А откуда он все это знает?
- Очень просто, - ответил я, - у его отца хорошая библиотека.
- Вы думаете? - сказал учитель. По его голосу я догадался, что он
остался не совсем доволен моим ответом. Но что он думал, когда задавал
этот вопрос? Может, он думал, что я выложу ему все, что знаю и предполагаю
про мальчика? Слишком уж он многого хочет.
Учитель сделал еще несколько неровных шагов, потом сказал:
- Всего хорошего.
И свернул на Пятую линию.
Я мысленно похвалил себя за то, что не ответил на его вопрос. Потом
подумал: а что я мог, собственно говоря, ему ответить? Ведь я тоже не
знал, откуда Громов черпает свои познания.
Придя домой, я взял с полки подаренную мне на день рождения книжку и
стал читать. Книжка называлась <Хочу все знать>. Название мне понравилось,
хотя и показалось немножко неточным. Разве можно знать все? Нет, все,
наверное, знать нельзя. А так в общем книжка была ничего. Познавательная.
Вроде тех карточек, которые заполнял Староверцев.
Прочитал я немножко, потом скучно стало. Я подошел к окну и
посмотрел. Падал снег. От снега улица стала новенькой, свежей, словно
только что возникла. И неизвестно почему мне стало вдруг хорошо, хотя я
жил не в летящем куда-то космическом корабле, а в самом обыкновенном,
давно не ремонтированном доме. И дому ничего не угрожало. Ни случайная
встреча с метеоритом, ни другие опасности такого рода. Он не мог сбиться с
трассы и заблудиться в бесконечной вселенной. Все было очень обыкновенно.
Внизу на той стороне я видел булочную со старинной вывеской, на которой
нарисован вкусный крендель, и пошивочную мастерскую с восковым гражданином
в мешковато сшитом костюме в витрине, и телефонную будку, ту самую, где
Дроводелов отрезал трубку. Мне стало как-то уютно и радостно, словно
завтра начинается праздник и будет длиться долго-долго. Но затем мой
взгляд упал на подъезд того дома, где жил Громов. Радость и уют сдуло как
ветром. И хотя это было обычное парадное в обычном жактовском доме, мне
казалось, что за дверью начинается другой мир, мир, полный неожиданностей
и тайн. Я и стоял у окна и думал, какой из этих миров лучше: этот, с
булочной и пошивочной мастерской и телефонной будкой, или тот, где вместо
пошивочной и телефона-автомата летают метеориты?
И тут я вспомнил мальчика. Ведь он был лишен выбора. За него все
выбрала судьба. Он родился на корабле в пути. А потом все летел и летел. А
за стеной того отсека, где спал мальчик, была не пошивочная мастерская, а
ничто, именуемое вакуумом.
Мне стало как-то неловко, словно я поделился своими мыслями с целым
залом слушателей. Затем я стал надевать пальто. И ровно через минуту я
стоял уже у тех самых дверей.
Я стоял, все не решаясь поднести палец к кнопке звонка. В тот момент,
когда я решился, дверь сама отворилась. Вышел отец Громова. Он куда-то
уходил и был в пальто.
- Дома, - сказал он мне. - Заходите.
И я сделал шаг. В то мгновение, когда я делал этот шаг, я не
подозревал о последствиях.
Громов мне как будто даже обрадовался.
- Заходи, - сказал он. - Раздевайся. У нас уже и вещи связаны.
Зачем он добавил о вещах, которые были действительно связаны, не
знаю.
Когда мы проходили через столовую, я взглянул на стену. Но божка там
уже не было. Он лежал на полу рядом с чемоданом, поджав свои узкие
деревянные ножки.
Тогда я вдруг осознал, что Громовы переезжают. До того момента, когда
я увидел божка на полу рядом с чемоданом, я еще сомневался.
Когда мы пришли в детскую и сели, Громов спросил:
- Ты так или по делу?
- По делу, - сказал я.
Громов сразу же замолчал. Я тоже не решался сказать, по какому делу
пришел.
- И черепа тоже везете? - спросил я.
- Везем.
- И божка?
- Божка тоже.
- А мальчика?
Это слово само вырвалось у меня почти невзначай. Я бы много дал,
чтобы вернуть его назад. Лицо у Громова сразу изменилось. Его словно
что-то отодвинуло от меня. И казалось, я его вижу не в комнате перед
собой, а на экране телевизора.
- А зачем тебе мальчик? - тихо спросил Громов.
- Я ему вопрос хочу задать.
- Так задавай, - так же тихо сказал Громов. - Я отвечу.
- Я хочу, чтобы сам мальчик ответил.
- Я и есть мальчик.
- Ты?
- Да, я. Разве ты об этом не догадался?
Я ничего не сказал. Меня бросало то в озноб, то в жар. На лбу
выступил пот.
- Ну, что же ты не задаешь вопросы?
- Я лучше потом, - сказал я.
- Когда же потом?
- В следующий раз.
- Мы завтра уезжаем в Новосибирск.
- Когда?
- В девять вечера.
- Тогда я после обеда забегу, можно?
- Забегай.
Но я, конечно, не забежал к нему после обеда. Почему? Я сам не знаю.
Может быть, потому, что я не знал, о чем его спрашивать. Не мог же я
спрашивать про динозавра с хватательной функцией в передних ногах, который
воровал яйца у своих соседей. Это было бы слишком мелко. А более крупных
вопросов у меня в сознании, к сожалению, не возникло. Слишком уж я
волновался.
