Драма
ДЖ.П.ДОНЛИВИ - Самый сумрачный сезон Сэмюэла С.
Скачать ДЖ.П.ДОНЛИВИ - Самый сумрачный сезон Сэмюэла С.
Сэмюэл С. попытался вспомнить, каким образом он снова очутился на
улице, - он звонко царапал брусчатку Бальгассе. Почему-то все это смахи-
вало на курение сигареты во время Великого оледенения. Нога попирает Се-
верный полюс, кольца дыма обхватывают луну. Душа ноет, как избитое тело.
На протяжении всей этой длинной череды неудач. Еще со школьных лет - он
тогда разглядывал профиль девочки, которая ему нравилась. Она сидела в
противоположном углу класса, по диагонали от него. После уроков - тайное
провожание ее до дома: выяснение адреса, занятий отца и сколько он пла-
тит за электричество; сумма казалась мистически прекрасной. Однажды его
чуть было не поймали прямо под окнами, на посыпанной гравием подъездной
аллее, - он выведывал, что там едят. Изучение номеров автомобилей и рода
занятий гостивших у них родственников. На одного дядьку была потрачена
целая суббота - пришлось проехать шестьдесят пять километров на автобу-
се, чтобы только полюбоваться, как тот поливает свою лужайку. Потом, по
прошествии года, когда девочка уже была изучена досконально, наконец-то
решился поздороваться с ней. Она посмотрела сквозь меня, как сквозь ку-
сок стекла.
Сэмюэл С. останавливается возле киоска, заглядывает в бездонные рыбьи
глаза женщины.
- Zwanzig "Lucky strike", bitte.
Сует двадцатишиллинговую бумажку. Протягивает руку за сигаретами и
сдачей. Бросает взгляд на медяки. Семидесяти пяти грошей не хватает. Он
снова наклоняется к дыре.
- Вы меня обсчитали. Но если вам от этого станет легче...
Сказав "Guten Tag", Сэмюэл С. пожал плечами и, опустив голову, побрел
по кривым и серым средневековым улочкам. Что за опрометчивое решение от-
казаться от пожизненного пенсиона. Нравственно-этическая струна натянута
до отказа: одно неловкое движение - петля оторвет мне голову. Собирался
все утро, вытянул перед собой руки с растопыренными пальцами: в них было
ледяное спокойствие. Подобрал носки под цвет галстука, намазал туфли и с
военной выправкой шагнул в кошмар, залитый светом прожекторов. Абстракт-
ное алгебраическое уравнение: П - похоть, Ф - финансы, помноженные на
ряд переменных величин, С - смех, У - ужас, и все это равняется Д - ты в
дерьме.
Сэмюэл С. пересек Зингерштрассе, сразу - за угол, а там - в прохлад-
ную тенистую аллею. Порой можно оставаться в живых, просто запечатлев
свой образ в мозгу знакомых. Например, Графини, алчный, неблагодарный
скот. Долго слонялся по Вене, этому огромному перекрестку кровей. Все
очень хорошо перемешаны. Нет только ирландской. Зашел взглянуть на
"Сердца Габсбургов". Мое при этом даже не дрогнуло. Распрямив плечи,
двинулся дальше. Пока не сдали нервы - я заплакал. По гречишным блинчи-
кам, густо облитым кленовым сиропом, копченой грудинке и сливочному мас-
лу. Осеннему утру, безоблачному синему небу, сморщенным листьям каштанов
на лужайках, хранящих безмолвный благоухающий воздух тех далеких ушедших
лет.
Сэмюэл С. нырнул в дыру в стене, прямо под выцветшей старомодной вы-
веской. Он был словно ходячий уголок мира: почки - канализационные трубы
и города, легкие - лесные массивы, печень - озера. Кажется, пришло время
пощеголять в легких серых туфлях с сетчатым верхом для проветривания.
Человеческая слабость непредсказуема. И женщины должны выслушивать любую
ахинею, которую им преподносит мужчина. Графиня подсовывает мне свою не
первую свежесть с еженедельной предоплатой. А я, как дурак, отказываюсь.
Хотя красная цена мне - чашка кофе и рогалик.
Устроился в полутемном кафе. Руки сжимают чашку с блюдцем. Длинный
поникший нос втягивает пьянящие пары черного кофе. Разламывает рогалик и
начинает жевать. В ожидании августа, который наступит завтра. Все симп-
томы ностальгии. Прислушивается: две девушки за соседним столиком пыта-
ются объясниться с официантом на ломаном немецком, потом переходят на
английский, показывают пальцем на его чашку кофе и рогалик и говорят,
что хотят то же самое. Сэмюэл С. ворвался со своим венским, чтобы объяс-
нить смущенному официанту, что они хотят. Шатенка повернулась к нему и
заговорила:
- Вы, кажется, знаете английский.
- Да.
- Спасибо, вы нас выручили.
- Не за что.
Сэмюэл С. оглядел ее загар, чистые руки, обгрызенные ногти, золотое
колечко - жемчужина в бирюзе. Свежий сладкий аромат ладного загорелого
тела. Соседнее - слишком толстое. В этом полумраке нахлынул прежний мир.
Гарвард и все, что его там окружало: шейкер для коктейлей, пара распорок
для обуви, карманные часы, огромные, как луна. И вот сейчас - мурашки по
спине от этого американского говора и шелеста карты над их чашками.
- Простите, вы не могли бы нам помочь, мы, кажется, заблудились.
Сэмюэл С. медленно поворачивается, снимает кепку и кивает головой.
Нервное подергивание небольшого бугорка плоти между большим и указа-
тельным пальцами.
- Ну разумеется.
- Мы хотели посмотреть "Сердца Габсбургов".
- Выйдете из кафе, повернете налево. Потом - направо. Опять налево,
еще раз направо, второй поворот налево - и прямо перед вами будет цер-
ковь. Там и хранятся "Сердца Габсбургов".
- Вы - американец.
- Верно.
- О господи.
- А что.
- Не может быть. Неужели вы...
- Что.
- Сэмюэл С.
- Вы знаете меня.
- Так это вы. Надо же. Я никогда не видела вашей фотографии, но была
уверена, что обязательно вас узнаю. Вам интересно, откуда я знаю про
вас. Друг моего дяди - профессор Нью-Йоркского университета - вас знает.
Когда мы собирались в эту поездку, он сказал, что вы - одна из достопри-
мечательностей Европы.
- Аллегория отчаяния.
- Надо же. Он и впрямь предупреждал, ха-ха, что примерно так вы и от-
ветите. Ну ты подумай, Кэтрин, это ведь в самом деле правда. У меня даже
ваш адрес есть.
- Меня оттуда выселили.
- Надо же, какая жалость. Кстати, я - Абигайль, а это - Кэтрин.
Следующие четыре дня Сэмюэл С., обливаясь потом, вел стоическую нерв-
ную борьбу. Тигренок выскочил из кровати, через всю комнату бросился к
раковине и подставил под сильную ледяную струю свою мордочку, чтобы
продрать склеенные сном глазенки. Одна иконоборческая выходка: впервые
за пять лет он не явился на встречу с герром Доктором. У Абигайль были
длинные волосы и ослепительно чистые белки глаз, отороченные шелком
длинных ресниц.
