Драма
Л. Люис - Расторжение брака
Скачать Л. Люис - Расторжение брака
Слышали мы и такой разговор:
- Нет, нет, об этом и речи быть не может! - говорила еще одна Призрачная
дама Светлой женщине. - И не подумаю остаться, если надо с ним встретиться.
Конечно, как христианка, я его прощаю. А большего не проси. И вообще, как
он тут очутился? Хотя это дело ваше...
- Ты его простила, - начала Женщина, - значит...
- Простила как христианка, - уточнила еще раз Дама. - Но есть вещи, которых
забыть нельзя.
- Я не понимаю, - снова начала Женщина.
- Вот именно! - Дама горько усмехнулась. - Ты уж поймешь! Кто, как не ты,
твердила, что Роберт ни на что плохое не способен? Нет, нет, помолчи хоть
минуту!.. Ты и не представляешь, что я вынесла с твоим Робертом. Я из него
человека сделала! Я ему жизнь отдала! А он? Эгоизм, сплошной эгоизм. Нет,
ты слушай, когда я за него вышла, он получал сотен шесть. И до смерти бы их
получал - да, Хильда! - если бы не мои заботы. Я его буквально тащила за
руку. У него абсолютно нет честолюбия, его тащить - как мешок с углем. Я
его силой заставила поступить на другую работу. Мужчины такие лентяи...
Можешь себе представить - он говорил, что не может работать больше
тринадцати часов в день! А я что, меньше работала? У меня все часы -
рабочие, да. Я его весь вечер подгоняла, а то, дай ему волю, он бы
завалился в кресло и сидел. От него помощи не дождешься. Иногда он меня
просто не слышал. Хоть бы из вежливости... Он забыл, что я дама, хотя и
вышла замуж за него. День и ночь я билась, чтобы ему угодить. Я часами
расставляла цветы в этой дыре, а он? Нет, ты не поверишь! Говорил, чтобы я
не ставила их на письменный стол. Он чуть не взбесился, когда я опрокинула
вазу на его писанину. Он, видите ли, хотел книгу написать... Куда ему! Ну,
я дурь из него выбила. Нет, Хильда, ты слушай. А гости! Он все норовил уйти
к этим своим "друзьям". Я-то знала, я-то сразу поняла, что : от его друзей
мало толку. И я сказала: "Роберт! Твои друзья - это мои друзья. Мой долг -
принимать их здесь, как бы я ни устала и как бы мы ни были бедны". Да.
Казалось бы, ясно. Но они явились. Тут уж мне понадобился такт и такт.
Умная женщина умеет вовремя сказать словечко. Я хотела, чтобы он увидел их
на другом фоне. Им у меня было не по себе... Не очень уютно. Бывало,
смотришь и смеешься. Конечно, пока лечение не кончилось, и Роберту было не
по себе. Но ведь для его же блага! И года не прошло, как всех его друзей
разогнало.
Поступил он на новую службу. И что же ты думала? Он говорит: "Ну, теперь
хоть оставь меня в покое!"... То есть как? Я чуть не кончилась. Я чуть не
бросила его... но я - человек долга. Как я над ним билась, чтобы его
перетащить в просторный дом! И ничего, ни капли радости! Другой бы спасибо
сказал, когда его встречают на пороге и говорят: "Вот что, Боб, обедать нам
некогда. Надо идти смотреть дом. За час управимся!". А он! Истинное
мучение... К этому времени твой драгоценный Роберт ничем не интересовался,
кроме еды.
Ну, притащила я его в новый дом. Да, да, сама знаю! Он для нас великоват,
не совсем по средствам. Но я завела приемы! Нет, уж увольте, его друзей я
не звала. Я звала нужных людей, для него же и нужных. Тут уж, всякому ясно,
приходится быть элегантной. Казалось бы, чего ему еще? Но с ним просто сил
не было, никаких сил! Постарел, молчит, ворчит... Скажи, зачем он
сутулился? Я ему вечно твердила: распрямись! А с гостями? Все я, все я
одна. Я ему сотни раз говорила, что он изменился к худшему. Я вышла замуж
за живого, молодого человека, общительного, даровитого... Да... Я вечно
спрашивала: "Что с тобой творится?!". А он вообще не отвечал. Сидит,
уставится на меня своими черными глазами (я просто возненавидела
черноглазых мужчин) и ненавидит меня, да, теперь я знаю, ненавидит. Вот и
вся благодарность. Никаких чувств, ни капли нежности - а он ведь к тому
времени занял очень приличное положение. Я ему вечно твердила: "Роберт, ты
просто разлагаешься!". К нам ходили молодые люди - я не виновата, что я им
интереснее, чем он! - так вот, они просто смеялись над ним, да, смеялись!
Я выполнила свой долг до конца. Я купила собаку, чтобы Роберт с ней гулял.
Я каждый вечер звала гостей. Я возила его повсюду. Когда все было из рук
вон плохо, я даже разрешала ему писать, вреда это уже не принесло бы. Что
ж, я виновата, если у него случился этот кризис? Моя совесть чиста. Я свой
долг выполнила, да, мало кто его так выполнял. Теперь ты видишь, почему я
не могу...
Нет, постой! Вот что, Хильда. Встретиться я с ним не хочу, то есть -
встретиться, и все. Но я согласна о нем заботиться. Только вы уж не
вмешивайтесь. Впрочем, времени тут много, чего-нибудь, может, и добьюсь...
Один он не справится. Ему нужна твердая рука. Я его знаю лучше, чем ты.
Что, что? Нет, нет, давай его сюда, слышишь? Мне так плохо! Мне нужно
кого-то... э-э... опекать. Я там одна, никто со мной не считается! Роберта
я переделаю! Это просто ужасно, вы все тут торчите, а толку от вас нет!
Дайте его мне! Ему вредно жить по своей воле. Это нечестно, это
безнравственно. Где мой Роберт?! Какое вы имели право его прятать! Я вас
всех ненавижу! Как же я буду его переделывать, если вы нас разлучили?
И Призрачная дама угасла, как слабое пламя свечи. Секунду-другую в воздухе
стоял неприятный запах, потом не осталось ничего.
Необычайно тяжелой была встреча между еще одной Призрачной дамой и Светлым
духом, который по-видимому, приходился ей братом на земле. Мы застали их,
когда они только что увиделись - Дама говорила с явным огорчением:
- Ах, это ты, Реджинальд!
- Да, это я, - сказал Дух. - Я знаю, что ты не меня ждала, но ты обрадуйся
и мне... Хоть ненадолго.
- Я думала, меня Майкл встретит, - сказала Дама и резко спросила: - Он хоть
здесь?
- Он там, - отвечал Дух, - далеко в горах.
- Почему он меня не встретил? Ему не сообщили?
- Сестричка, ты не волнуйся... Он бы тебя не увидел и не услышал. Но скоро
ты изменишься...
- Если ты меня видишь, почему мой собственный сын не увидит?
- Понимаешь, я привык, это моя работа.
- А, работа! - презрительно сказала Дама. - Вот оно что! Когда же мне
разрешат на него взглянуть?
- Тут дело не в разрешении, Пэм. Когда он сможет разглядеть тебя, вы
увидитесь. Тебе надо... поплотнеть немного.
- Как? - резко и угрожающе спросила Дама.
- Поначалу это нелегко, - начал ее брат, - но потом пойдет быстро. Ты
поплотнеешь, когда захочешь чего-нибудь, кроме встречи с Майклом. Я не
говорю "больше, чем встречи", это позже придет. А для начала нужно немного,
хоть капельку, потянуться к Богу.
- Ты что, о религии? Нашел, знаешь ли, минуту! Ладно, что надо, то и
сделаю. Что вы от меня требуете? Говори, говори! Чем я раньше начну, тем
скорее меня пустят к моему мальчику.
- Памела, подумай сама! Т а к ты начать не можешь! Для тебя Бог - средство,
чтобы увидеть Майкла. А плотнеть мы начинаем только тогда, когда стремимся
к Самому Богу.
- Был бы ты матерью, ты бы иначе заговорил.
- То есть если бы я был только матерью. Но этого не бывает. Ты стала
матерью Майкла, потому что - ты дочь Божья. С Ним ты связана раньше и
теснее. Памела, Он тоже любит тебя. Он тоже из-за тебя страдал. Он тоже
долго ждал.
- Если бы Он меня любил, Он пустил бы меня к моему сыну. И вообще, если Он
меня любит, почему Он забрал от меня Майкла? Я не хотела об этом говорить,
но есть вещи, которые простить нелегко.
- Ему пришлось, Памела. Отчасти - ради Майкла...
- Кто-кто, а я для Майкла все делала! Я ему жизнь отдала.
- Люди не могут долго давать друг другу счастье. А потом - Он и ради тебя
это сделал. Он хотел, чтобы твоя животная, инстинктивная любовь
преобразилась, и ты полюбила Майкла, как Он его любит. Нельзя правильно
любить человека, пока не любишь Бога. Иногда удается преобразить любовь,
так сказать, на ходу. Но с тобой это было невозможно. Твой инстинкт стал
неуправляем, превратился в манию. Спроси дочь и мужа. Спроси свою
собственную мать. О ней ты и не думала. Оставалось одно: операция. И Бог
отрезал тебя от Майкла. Он надеялся, что в одиночестве и тишине проклюнется
новый, другой вид любви.
- Какая чушь! Какая жестокая чушь! Ты не имеешь права так говорить о
материнской любви. Это - самое светлое, самое высокое чувство.
- Пэм, Пэм, естественные чувства не высоки и не низки, и святости в них
нет. Она возникает, когда они подчинены Богу. Когда же они живут по своей
воле, они превращаются в ложных богов.
- Моя любовь к Майклу не могла стать плохой, хотя бы мы прожили миллион лет.
- Ты ошибаешься. Придется тебе сказать. Ты встречала там, в городе, матерей
с сыновьями. Счастливы они?
- Такие, как эта Гатри и ее чудовище Бобби, - конечно, нет! Надеюсь, ты нас
не сравниваешь? Мы с Майклом были бы совершенно счастливы. Я-то не болтала
бы о нем, как Уинифред Гатри, пока все не разбегутся. Я не ссорилась бы с
теми, кто его не замечает, и не ревновала бы к тем, кто заметил. Я бы не
хныкала повсюду, что он со мной груб. Неужели, по-твоему, Майкл мог бы
стать таким, как этот Бобби? Знаешь, есть пределы...
- Именно такой становится естественная любовь, если не преобразится.
- Неправда! Какой ты злой, однако! Я его так любила... Только для него и
жила, когда он умер...
- И плохо делала. Ты сама это знаешь. Не надо было устраивать этот
десятилетний траур - трястись над его вещами, отмечать все даты, держать
насильно Дика и Мюриэл в том несчастном доме.
- Конечно, им-то что! Я скоро поняла, что от них сочувствия не жди.
