Драма
Михаил Анчаров - Голубая жилка Афродиты
Скачать Михаил Анчаров - Голубая жилка Афродиты
- Да, на ограничение, - сказал я.
[Image] - Не горюй, - доброжелательно и презрительно сказал он. - И потому
это все временно. Для меня это только начало. Потом я улечу, и ты
останешься хозяином земли. Ну, конечно, с подчинением центральной планете,
которую я выберу в солнечной системе. А потом в галактике. Земля, конечно,
провинция, но еще Юлий Цезарь сказал: лучше быть первым в деревне, чем
вторым в городе. Так что не огорчайся.
- Юлий Цезарь был мещанином, - сказал я.
- Какая разница? - сказал он.
- А где гарантия, что ты меня разбудишь? - спросил я.
- Чудак! Мне необходим толковый помощник.
- Черт возьми, - сказал я, - теперь верю. Тоже вижу твой реальный интерес.
- Ну вот ты наконец-то понял. Слушай меня всегда. Я научу тебя жить.
- "Откуда у него эта лексика? - подумал я. - Лет. Я не
могу отказаться от этого случая. Представляется неповторимый случай узреть
идеалы мещанина не снаружи, а изнутри. Именно идеалы. Не канареек, которых
боялись в прошлом, не низкопоклонство перед барахлом, а свободу воли
мещанина".
- Добро, - сказал я. - Спущусь в подвал. Включу общий рубильник. А ты следи
за приборами. 0н поднял пистолет.
- Не дури.
- У бездарного человека сомнение выражается в недоверии, - сказал я. -
Господи, с тобой невозможно работать.
- Я тебе это припомню, - прошипел он.
- Энергия нам понадобится вся, телефоны отключены, оружие и ключи у тебя.
Какие тебе еще нужны гарантии?
- Ну иди...
- Боишься, - сказал я. - Эх, ты!.. А еще хочешь управлять галактикой.
- Пошел вон... а то я передумаю, - сказал он. - И убью тебя... э-э... не
отходя от кассы.
- Осваиваешь идиомы, трусишка, - сказал я и пошел прочь.
- И мне пришло в голову, что только большой трус может
мечтать о власти над миром. Так как только она может дать ему иллюзию
безопасности - так он надеется, и жаль, очень жаль, что не сохранились
энцефалограммы великих тиранов. Трусу необходимо попытаться завоевать мир,
он не может позволить себе роскошь отказаться от этого, он же должен себя
обеспечить.
- И я тогда подумал: ну нет, я от этого отказаться не
могу. Узнать подлинные идеалы мещанина, без вранья, на самом деле, без игры
в сверхчеловека, в сильную личность, без павлиньих перьев, без игры в
цинизм, узнать, так сказать, без нижнего белья, голенького, побывать в
подсознании - ну нет, от такого путешествия я бы не смог отказаться.
Чересчур важные сообщения я мог принести людям. А риск? Пусть будет риск.
Путешествовать необходимо, жизнь сохранить не обязательно, сказал Магеллан.
Меня душила ярость.
- Я спустился в подвал.
- Конечно, все четверо пришли, как и грозились. Господи,
какое счастье, что они нарушили мой приказ не приходить!
- Они все четверо сидели на большой трубе воздушного
охлаждения.
- Опыт удался, - сказал я им. - Действительно, можно заглядывать друг другу
в душу. Ребята, вы молодцы, что пришли. Я пень. В общем опыт удался.
- Последний, я надеюсь? - спросила она.
- Предпоследний, - сказал я. - Двери все заперты, а ключи у него. Телефоны
мы с ним отключили сами, чтобы нам не мешали, но дело в том, что у него
оружие. Вы были правы, ребята. Это подонок.
- Так, - сказала она.
- Парни быстро соскочили на пол и смотрели на нее.
Курчавый взял лом.
- Отставить, - сказал я. - Мне надо провести последний эксперимент.
Объяснять некогда. Дело касается его идеалов. Я должен знать. А вдруг
что-нибудь полезное?
- Каких идеалов? - сказала она. - Вы все с ума посходили... Один потерял
любовь в прошлом, другой в будущем, а третий пробует на себе отраву-хочет
узнать идеалы подонка... Фантазеры несчастные!..
- Ребята, - сказал я троим, - если бы у вас был выбор: спасти себя или ее,
что бы вы сделали?
- Все трое кивнули.
- Ясно... Теперь вы видите? - сказал я ей.
- Я очень боюсь за вас, Алеша, - сказала она.
- Девочка, все будет хорошо, - сказал я.
- Она резко подняла руку.
- Я сразу понял. По лестнице шелестели шаги. Легкие, как
будто бежала крыса. Потом все стихло. Потом завертелась ручка двери.
- Отвори... - сказал он из-за двери.
- Слушай, подонок, - сказал я, - иди наверх и жди меня там. Если еще раз
придешь-все отменяется. Ты меня понял?
- Я буду стрелять, - сказал он.
- Лапочка, - сказал я нежно, - тебе же тогда конец. Кроме меня, никто не
согласится на этот опыт, а времени у тебя до утра. Утром придут люди.
- Согласится... - неуверенно сказал он.
- Оставим глупости, - сказал я. - Мне надоело. Я иду к двери. Стреляй,
сволочь. Ну!
- Ладно. Я подожду еще, - сказал он. - Только поскорей, не копайся... А
почему у тебя голос дрожит?
- У меня колебания... Я борюсь с собой, - сказал я, зажимая рот курчавому и
пытаясь вырвать у него железный лом.
- Ага, - сказал он. - Теперь верю. И стал подниматься по лестнице.
Курчавого оттащили.
- Видели? - спросил я. Все тяжело дышали.
- Счастье, что вы услышали, как он крадется,- сказал я.
- У меня большой опыт, - сказала она. - Да, надо попробовать.
- Значит, так, - сказал я, - когда стрелка покажет максимум - переведите
поток на него. А меня отключите, ясно? Но не раньше... Все очень просто.
- Присядем, - сказал низкорослый.
- Присели.
- Потом я поднялся.
- Я уже старик, - сказал я. - Потеря небольшая. Передайте Кате, что я вел
себя хорошо.
- И вышел. Позади осторожно клацнул замок. Все. Пора
было окунаться в грязь.
- ....Я пропускаю обычные картины накопления барахла и
душевного ожирения, картины корысти и зависти, картины патологических
страстей, воин, убийств, звериной ненависти к таланту и презрения к
необыденному. Я пропускаю картины обычного удовлетворения картины
гурманства, которые, если отвлечься от частностей, были похожи на что-то
вроде бани, где теплая водичка плескалась вокруг возвышающегося твердого
островка, его живота. Воздух был наполнен благовонным туманом, и на этот
туман проецировались возбуждающие кинокартины, чтобы фантазия его трепетала
и не давала ему уснуть. А под сводами бани раздавалась классическая
электронная музыка, полезная для клеток его организма.
- Я пропускаю элементарные картины и перехожу к
изысканным удовольствиям. К идеалу его счастья, о котором он, может быть, и
сам не знал, но которое выявило и вбивало мне в мозг безжалостное усиление.
- В этих изысканных удовольствиях главную роль играл я,
его помощник.
- Роль моя заключалась в том, что я должен был
вылизывать его поясницу.
- Я вылизывал ему поясницу, но должен был делать так,
чтобы он этого не заметил. Чтобы это ощущалось им как легкое дуновение
теплого ветерка, повышавшего его настроение и тем самым жизненный тонус. Я
старался это делать так, чтобы он, упаси боже, не почувствовал ко мне
благодарности, которая бы его оскорбила.
- Вылизывая его, я с легко усвоенным мастерством
добивался того, чтобы у него было впечатление, что он является как бы
автором всех моих бывших и будущих мыслей, и работ, и открытий, и
наблюдений и, естественно, владельцем всей могущей выпасть на мою долю
людской доброжелательности, славы и любви и вместе с тем имел бы
возможность отречься от меня в случае надобности.
- Но это все относится к моим задачам по отношению к
человечеству. Что же касается моей личной судьбы, то главной моей задачей в
процессе вылизывания было добиться его твердой уверенности в том, чтобы он
думал, что я думаю, что он умней меня, и что меня от всего этого совершенно
не тошнит и мне вовсе не хочется повеситься.
- Потому что, если бы у меня мелькнула мысль, что я хочу
повеситься, он бы понял, что я могу известным образом хоть и деликатно, но
все же болезненно укусить его в поясницу, и ему бы пришлось слегка
отдернуться. А это телодвижение могло быть неправильно истолковано
испуганным человечеством как прямое указание совсем самоуничижаться и не
дышать вовсе. А это могло бы вредно сказаться на здоровье и численности
человечества и тем самым - и это главное - на его настроении.
- Наслаждение его от моего вылизывания поясницы
становилось все острее, становилось почти болезненным. Язык у меня
одеревенел, и я чувствовал, как ко мне приближается моя гибель. Потому что
надвигалось неудержимое желание плюнуть.
